Видео
В мире
«Вы работаете, несмотря на ковидное время?», — спросила я Раймонда Валдемаровича. «Нет, не работаю. Подрабатываю. Взял на себя обязательства волонтера по доставке еды в судочках. У нас на радио есть кафе, но оно не может работать. Потому что ковид. Это значит, что повара не могут заработать на жизнь, если у них не будут покупать еду на вынос».
Раймонд проводил меня в свою студию на первом этаже здания радио. Рояль. На стенах — фотографии музыкантов. У маэстро до сих пор быстрая походка. Он идет чуть впереди меня, немного сутулясь. Здоровается с каждым человеком, который проходит мимо него.
Важное примечание: встреча произошла после того, как Раймонд Паулс получил первую из двух прививок от ковида.
Он смеется: «Больше шума было вокруг этой вакцины. Все решали за меня. Сначала сказали приходить , потом отменили. Потом все-таки назначили. Укол мне делала очень серьезная женщина. А я ей в своем стиле говорю: «Я, знаете ли, советский человек. Не можете ли вы мне втихаря и второй укол сразу сделать? Чтобы я второй раз не ходил». А она солидная женщина, всерьез восприняла. Чуть было в обморок не упала. Наверное, сейчас всей больнице мои хохмы рассказывает».
Раймонд Паулс и ковид
«Как я переживаю ковидное время? Мне повезло, потому что я и раньше думал о том, что будет, когда у меня больше не будет халтур, а значит, денег. Мои авторские приносят мне какие-то средства. Но это благодаря тому, что я написал. Мне до сих пор из России идут деньги. Не могу жаловаться. Но я вижу, что творится вокруг. Далеко не у всех так.
Мне сделали прививку. Как видите, вас я после нее вижу и вполне соображаю.
Пока тебя лично пандемия не затронула, можно, конечно, смеяться. Но ведь многим не до смеха. У одного из моих знакомых легкие практически полностью оказались поражены и очень быстро. А когда к этой беде еще примешивается политика…
Видите ли, русскую вакцину они колоть не будут, потому что она русская. Какое мне дело, где сделано лекарство, которое спасет мою жизнь. Мне лекарство нужно, как и моя жизнь. Мне не важно, где сделано эффективное лекарство — в Китае, Америке или России».
Раймонд Паулс и политика
«В Латвии политики недавно запретили российские телевизионные каналы. Знаете, я смотрю московские телепередачи. И буду смотреть. Потому что с Москвой связана вся моя молодость. Многие из моих коллег уже давно состарились. Многие стали воспоминаниями. Но воспоминания о 1980-х годах у меня лично чудесные.
Конечно, мой золотой период связан с именем Аллы Пугачевой. Чтобы кто о ней не говорил, я ее бесконечно уважаю. Как певица она очень много сделала для меня. И именно с ее подачи пошли так-называемые “хиты”. И потом подряд, один за одним, с Леонтьевым, Вайкуле. Но это уже тоже история. Но, оказывается, эти песни были нужны людям всей той громадной страны.
Знаете, времена, в которые мы сейчас живем какие-то странные. Я порой репетирую в здании бывшей Рижской киностудии. Ее опустевшие коридоры, как погост. Одни фотографии на стенах. А какая жизнь кипела в ее стенах. Какие фильмы снимали.. Жаль, очень жаль.
Я буду откровенен. Я все прошел. Одно время попробовал залезть в политику. И понял, что мой отец был прав. Он говорил мне не лезть туда, потому что политика — грязное дело. Я был депутатом. Я видел, как политика меняла людей. И даже отношение ко мне было иным: пока я был там и после того, как ушел из политики. Как будто бы я стал другим человеком. А я ведь был таким же. Но мы в этом Сейме сидели кампанией двух-трех интеллигентов, и от нас не было никакого толку. Разве что зарплата депутата во времена всех тех переворотов была стабильной. Вот такой личный плюс».
Раймонд Паулс и СССР
«Я не из тех, кто поливает то время грязью. Я не имею на это права. То время было моей молодостью, и она была великолепной.
Музыкальное образование в советское время было изумительным. Консерватории в Москве или Ленинграде — просто супер. Не случайно именно то время дало нам выдающихся музыкантов. Я здесь говорю, в первую очередь, о классической музыке. С эстрадой все было по-разному. Там власть мешалась: то они что-то запрещали, то разрешали. Чем были вызваны их решения… А черт их знает. А мы на них не обращали внимания: чтобы нам не запрещали, мы играли что хотели в своих погребах.
А что творили те великие здесь, у нас в Юрмале… Ой, весело было. Как же было бы здорово все это расписать и записать. Ведь юрмальский период советских артистов и писателей — это так интересно. Да, веселились, отдыхали, выпивали. Но творили же…
Тот же Андрей Миронов, которого мне не хватает. В первую очередь, он был остроумным человеком. Когда они собирались здесь в компаниях, это было так весело. Они подначивали друг друга, разыгрывали. Они придумывали анекдоты. Они умели..
Мы с Андреем познакомились на съемках фильма «3 плюс 2». Это было самое начало его карьеры. Фильм снимали в Крыму, а музыку писали в Риге. Первая встреча — выпивка в ресторане «Рига». М-да… Мы тогда устраивали веселые дела…
Знаете, что однажды случилось с Высоцким? Когда они вместе выпивали, одному из артистов пришла повестка о том, что подошла его очередь на «Жигули». Очередь-то подошла, а денег нет. И тогда Высоцкий вышел на пляж. А до этого прямо в ресторане на куске бумаги написал объявление о том, что будет концерт Высоцкого. А потом вышли на пляж и за пару часов собрали эти деньги. И никаких тебе продюсеров…
Я всегда подчеркиваю, что в советское время мне не нравилось то унизительное положение, в которое нас ставила власть. Что было унизительным? Неприятно было получать разрешение на выезд за границу. Вот зачем они это делали? Зачем нас надо было так унижать? Ведь люди заграницей видели, как мы ехали с своими сухарями, консервами и кипятильниками.
Та же самая Финляндия. Она была так близко, а казалась другой планетой. Я как-то со своим детским ансамблем поехал на концерт в Финляндию. Они были впервые за рубежом и мне было интересно, а что же их заинтересует. Думаете, игрушки? Нет, они прилипли к витрине с фруктами. Они же ничего не видели, кроме наших зеленых мандаринов и зеленых бананов. И то ведь они радовали. Но вот зачем… Почему…
Такое громадное государство. И развалилось. А началось с этого. Люди начали эмигрировать, старались найти ту красивую картинку. А жаль. Жаль, что так все случилось. Можно было и по-другому».
Раймонд Паулс и проблемы наших дней
«Сейчас… Проблема номер один — деньги. Что делать, чтобы они были? Зарабатывать. А как зарабатывать? Ну, хорошо: если есть разрешение на работу в других странах, езжай куда хочешь. Но для страны это беда: ведь столько людей уже уехали и многие уедут.
Хотя знаете, творческие люди всегда недовольны: что тогда в советское время, что сейчас. Если человек по-настоящему талантлив, то он все равно будет творить. Несмотря ни на что. Творческий человек — фанатик. У него иное отношение к жизни. Но все-таки жаль, что сейчас для образования людей в сфере культуры гораздо меньше возможностей. Я много встречаюсь с молодежью.
И я заметил, что порой я им о чем-то говорю, а они меня не понимают. Не понимают, потому что просто не знают, о чем я говорю. Это относится, в том числе, к нашей собственной культуре и ее истории. Недавно встретил молодую актрису. Она не знала, кто играл главную роль в “Долгой дороге в дюнах”. Ну, я не знаю… Латвийская актриса не знает, кто играл в фильме, ставшем классикой латвийского кино…
Вот такая жизнь наступила… Плакать? Плакать я не буду. Я свое дело знаю… В этом году снова буду получать всякие награды. Точнее, получу килограмм культуры, за которым, как всегда, нет никаких денег. Зато металл красивый.
Знаете, мне просто повезло. Я счастлив, что такой период был в моей жизни. Конечно, очень приятно, что люди помнят меня.. Хотя знаете, подходит как-то девчушка, милая такая и спрашивает автограф. Для кого? Для бабушки…»
Советы Паулса молодым артистам
Будьте осторожны. Наша профессия, с одной стороны, яркая: да, успех, публика… но с другой стороны, в ней так часты трагедии… Сколько людей, талантливых и ярких, ушли раньше времени из-за алкоголя и наркотиков. Великие музыканты на этом погорели. И великолепные исполнители.
— Успех — это адский труд, уверен Раймонд Паулс.
Чем живет наше ТВ? Оно живет за счет этих песенок. Не за счет новостей. А за счет фестивалей, конкурсов. И в основе всего “песенки”… В России, например, очень удачно организован фестиваль “Голос”. И наличие талантов несомненно. Но талант — это часть дела. А кто его будет учить? Кто будет вкладывать в него большие деньги?
Успех не только в таланте. Это записи, видео, реклама. И, главное, репертуар. Это бешеные деньги. Кому-то везет. А многим нет. Этот рынок не знает жалости. Он очень жесткий.
В моей молодости мы этого не чувствовали. Все было иначе. Мы, в принципе, выступали за копейки. Я хорошо помню, что у Пугачевой гонорар был сорок рублей (смеется). Все было другим.
Музыкант учится всю жизнь. В детстве родители заставляют пиликать часами на скрипке. Потом не меньше пятнадцати лет учиться и потом сидеть в оркестровой яме. Готовы к этому? И все равно всегда есть люди, которые будут тянуться к этому высокому в жизни. Рецептов нет.
Знаете, своим детям я сказал: “Лучше вам не думать о музыке. Делайте, что угодно. Только не идите в музыку”. Обе мои внучки учились в Америке. Великолепное образование. Языки. А знаете, где работает одна из них? В доме для престарелых. Ухаживает за стариками. Сама пошла…
Я ей еще пытался сказать: “Ты вообще представляешь, что это за работа?” — “Нет, я решила»”. Все ее образования и возможности работать в министерстве или каком-нибудь управлении для нее оказались ничем. Она гордится тем, что каким-то бабулям пенсии выбила в 120 евро. И эта бабуля плакала, когда впервые в своей старости получила пенсию в 120 евро.
Всегда будут такие люди. И в музыке тоже. Это фанатики своего дела. Хорошим исполнителем не стать, если ты не будешь играть гаммы по пять-шесть часов. Просто не добьешься. Это адский труд. И ты должен от всего отказаться».
Горечь потерь
«Большую роль в моей жизни сыграли мои родители. Они не имели никакого отношения к музыке. Я удивляюсь, как они вообще заставили меня учиться музыке. А сестра стала художницей. И тоже благодаря им.
Откуда у родителей была эта тяга к искусству? Ведь отец был рабочим с 13 лет. А мама из деревни. Благодаря этим простым людям, я стал тем, кем я есть сейчас. Мы жили очень просто. Нищими не были. Но быт был очень скромный.
Я выступал вместе с нашим Марисом Янсонсом. К сожалению, он тоже ушел. Марис сам мне предложил сыграть вместе. Несмотря на то, что он был так-называемый “серьезный”: Бетховен, Бах и Чайковский. А я же такой… “трали-вали”.
Понимаете, мало кто у нас заметил, что он впервые в жизни продирижировал шлягер в исполнении симфонического оркестра. И какой? “Вернисаж”. И знаешь почему? У Мариса жена — русская, из Петербурга. А когда у них была свадьба в каком-то питерском кабаке, то именно “Вернисаж” раз двадцать играли. И мы быстро с ним взяли и сделали аранжировку под вальс Штрауса. А Штраус был выбран, потому что Марис как раз незадолго до этого дирижировал оркестром на венском балу».
Детство Раймонда Паулса
«Мои глаза спас советский военный врач, майор, кажется. Как это случилось?
Ну, мы же дети военного времени. Когда выгнали из Риги немецкую армию, осталось много всего неразорвавшегося. Одна девочка нашла что-то похожее на ручку. Открыла ее, и она взорвалась. Лишилась нескольких пальцев. Такое тоже специально подбрасывали. А мы нашли снаряд, раздолбали его, поставили на открытую плиту и стали смотреть… И вдруг как все загорится… А мы же смотрим. Я получил тяжелый ожог лица.
В город уже вошла Красная армия. И тот майор схватил меня и намазал мне лицо какой-то желтой мазью. Она у них была, потому что на войне огонь был причиной многих ранений. Я только потом понял, в каком ужасе была моя мать. Майор оставил ей эту мазь, и она мазала и мазала мое лицо. Через несколько месяцев я сам снимал с лица омертвевшую кожу. Все сошло. И еще долго кожа лица становилась синей, как только наступала прохлада.
Я не люблю говорить об этом, потому что многие будут думать, что я все придумываю.
Что я помню о войне? Я могу только сказать, что не дай Бог кому увидеть то, что видели мы. И ведь мы — дети — видели только часть. Я жил тогда у аэропорта, за Двиной. Бомбежки… В каждом саду было убежище, и когда начинали завывать сирены, мы драпали как могли, чтобы успеть запрятаться. А сверху летели такие “елки”: так мы называли осветительные ракеты. И вот эти “елки” медленно летели к нашим домам. А сверху летает самолет и решает, какому дому придет конец. И это может быть твой дом. Сколько ребят пострадало, так же как я со своими глазами. Ведь в этом аэропорту можно было найти все, что угодно. И оружие, и гранаты.. Немцы, убегая, бросили все. А пацанам ведь только это и надо. Многие руки и ноги потеряли. Лучше этого не видеть.
Я помню свой кошмар, когда гнали русских пленных. Мама тогда сунула мне в руку хлеб, сказала попробовать дать им. А на меня один с автоматом нацелился. И я хорошо помню эти желтые звезды на людях. Это ужас. Я только потом осознал, насколько все было страшно. А тогда в детстве я переживал эмоции, не понимая уровень кошмара».
Раймонд Паулс — попыткам переписать историю
«Не надо это трогать. Оставьте… Война — это трагедия. Война столько зла сделала. Между прочим, до войны у нас никогда не было столь ярко выраженной национальной ненависти. Взять то же отношение к евреям. В Риге полгорода были евреями. Врачи, учителя, музыканты… А что творилось в Лиепае, где в дюнах уничтожили практически всех евреев города? Расстрелы, кошмары. Брат против брата. В моей семье тоже. Брат моего отца ушел с Красной армией и погиб под Наро-Фоминском. А другого брата отца забрали немцы в легион. Он выжил, потому что их использовали как трудовую силу. Вернулся потом домой.
— В мире нет места национализму, ксенофобии и другим проевлениям лжепатриотизма, считает маэстро.
Я только недавно из документов узнал, что моя бабушка была русская. Я знал, что она была православной, но о том, что она русская, не знал.А посмотрите, как интересно…
Ведь давайте подумаем, что произошло с моей семьей. Мой отец родился Владимиром. Сестра — Ольга. Брат, который погиб под Наро-Фоминском — Василий. Они все были русские. Моего отца из Владимира переделали в Валдемара только в 1930-е годы. Дед, которого звали тогда популярным именем Адольф, шел в лютеранскую церковь, а бабушка Александра — в православную.
То есть, мой отец до своей латышизации по документам был Владимир. В нашей семье не было места национализму… О чем вообще разговор? Мы не знали, что такое национальность… Не говоря уже о национализме. Они великолепно знали немецкий язык и прекрасно знали русский язык. Нет-нет… Я на эту тему не имею права рассуждать. Я тогда был простым пацаном и только сейчас осознаю, что с нами произошло. Не дай Бог, чтобы такое повторилось. Нет… Нет…»
Раймонд Паулс и праздники
«Я ничего не праздную. Ничего. Я же не пью. С 1962 года я не знаю, что такое алкоголь. Этот 1962 год для меня как в России 1917. Революция. Я в тот год бросил пить и с тех пор не выпил ни грамма.
Тяжело ли это было? Очень. Очень. Потому что это беда. Я глубоко сопереживаю трагедиям ушедших раньше срока актеров. Моим хорошим другом был Андрей Миронов. Он не был из сильно пьющих людей. Но сколько трагедий постигло людей нашего круга того времени. И все, потому что спились. А шум из-за сына великого Олега Ефремова… Это же страшно.
У меня был сильный мотив бросить пить. Выбор был между пропасть или жить. Все шло к пропасти. Еще чуть-чуть и конец. Максимум два года. Вот здесь висят портреты моих друзей, которые погибли из-за выпивки. Да что мы… Мировые звезды погибали из-за алкоголя»
Раймонд Паулс и свобода
«Я поначалу тоже был невыездным. А как в Москве у меня пошли дела в гору, как начали петь мои песни, так и статус мой изменился. Я же стал народным артистом СССР. А подписал указ, кстати, Черненко. И умер сразу после этого. Как-то так совпадало, что как только я приезжал играть, так кто-то из них помирал. А музыканты — люди языкастые: “Ты почаще к нам приезжай. Глядишь, и все помрут”.
Раймонд Паулс оказался приятным собеседником и настсояшим джентльменом. Мы беседовали, слушали музыку, смотрели старые фотографии и моему собеседнику удалось превратить эту рабочую встречу в настоящий празник.
А женщинам что я могу сказать? Критиковать вас нельзя. Это может плохо кончиться. (Смеется) Я ведь из тех, кто верит, что для женщины семья — самое святое. Я женат уже 60 лет. А к этому сейчас относятся по-разному. Но я человек старомодный. Поэтому я, в первую очередь, поздравляю женщин, у которых много детей. Им желаю всего наилучшего.
Началось все с Брежнева. Я тогда должен был репетировать с оркестром Силантьева. Мы не успели. Дядя какой-то вышел на сцену и сказал нам: “Товарищи, умер Брежнев”. И что произошло? Музыканты встали и ушли. Оркестр исчез. И мы с Силантьевым вдвоем остались. А что? Люди были рады выходному. Они положили скрипки и ушли. Знаете, как Силантьев меня называл? “Правый из Прибалтики”. Почему? Потому я играл “легкую” музыку, а, значит, буржуазную. Я играл что-то не то… “Этот там джаз”… У него же, в основном, был Кобзон. И марш-марш вперед… А им и всем парадом, в свою очередь, командовала супруга».
Раймонд Паулс и 8 марта
«Я вообще к праздникам отношусь с иронией. Опять-таки, я уже сказал, что давно не участвую в банкетах. Понимаете, у людей праздник, а для меня работа. Концерты всегда были связаны с датами. Ездили в Москву, где устраивали эти огромные концерты. Так что, я могу всегда похвастаться, что играл не только Брежневу, но и Андропову, и кому-то еще… Все это было, и ничего плохого я в этом не вижу. Нам говорили послать мастеров из каждой республики, и мы ехали. Целый месяц жили в Москве. Жили весело. Выпивали. Встречались с другими народами. И очень радовались друг другу.
Женский праздник был особо выгоден для наших местных. Я как будто это было вчера помню, как наш латвийский бизнес советского времени держался в основном на 8 марта. Все выращивали тюльпаны, а потом куда их везли? Да в Ленинград. И зарабатывали в Ленинграде очень хорошие деньги.
А женщинам что я могу сказать? Критиковать вас нельзя. Это может плохо кончиться. (Смеется) Я ведь из тех, кто верит, что для женщины семья — самое святое. Я женат уже 60 лет. А к этому сейчас относятся по-разному. Но я человек старомодный. Поэтому я, в первую очередь, поздравляю женщин, у которых много детей. Им желаю всего наилучшего».
