Видео
В мире
Изначально исследование планировалось как изучение одного этапа с 2004 по 2006 годы в рамках проекта Европейской комиссии по межкультурной коммуникации в каждой из участвующих стран, включая Латвию. «Тогда, в отличие от других стран Западной Европы, с использованием метода критических инцидентов было установлено, что в Латвии в дискриминационных, неудобных и вызывающих дискомфорт ситуациях оказываются не представители меньшинств, а именно латыши, использующие свой латышский язык, который также является единственным государственным языком в Латвии», — пояснила Скуйиня.
Коллеги из других западноевропейских стран просили латвийских исследователей изменить представленный отчет, утверждая, что не может быть, чтобы представители государственной нации, используя государственный язык, сталкивались в Латвии с дискриминацией. «Я с этим не согласилась и убедила коллег, и в итоге проекта Европейской комиссии был отчет, что Латвия отличается от всех других стран именно тем, что в ней до сих пор сохраняются последствия советской оккупации», — рассказала Скуйиня.
После того как результаты исследования были опубликованы в латвийских СМИ, с Скуйиней связались представители Министерства иностранных дел и попросили данные исследования для использования в международных судах. «Они сказали, что Латвия регулярно проигрывает в международных судах, потому что представители других национальностей добиваются желаемых результатов, заявляя, что они как русскоязычные подвергаются дискриминации. Они объяснили, что нет контраргумента, нет ни одного исследования в Латвии, которое показало бы, что в дискриминационных ситуациях оказываются сами латыши — государственная нация», — пояснила Скуйиня.
В связи с этим Скуйиня решила продолжить исследование. Оно основано на письменных рассказах людей, которые анонимно указывают на то, что они испытывали как прямую, так и косвенную дискриминацию. «Например, прямая дискриминация — это когда происходила физическая конфронтация или словесные перепалки из-за того, что человек использовал латышский язык в Латвии. Косвенная дискриминация — это то, что сейчас происходит с трудовым законодательством, и на что также указывают молодые люди в этих критических инцидентах, особенно в последнем этапе до конца прошлого года, что их увольняли с работы, и никто прямо не говорил, что это из-за того, что они не говорят по-русски, но они это понимали, так как были замечания от работодателей или руководителей отделов кадров», — пояснила Скуйиня.
Озолиньш подчеркнул, что немногие открыто говорят об этом, потому что во всех сферах на руководящих должностях все еще находятся люди, владеющие русским языком. «Они владеют русским и могут мгновенно на него переключиться, и эти проблемы, что у молодежи сейчас нет знаний русского языка, либо не замечаются, либо встречаются равнодушием, с легкими репликами», — отметил Озолиньш.
Книга это не только исследование за 20 лет, но и экскурс в гораздо более широкую историческую перспективу, начиная с Александра III, российского царя, который начал агрессивную русификацию в сателлитных государствах и народах, входивших в Российскую империю, а затем и в Советский Союз, ссылаясь на Ленина, Сталина и вплоть до наших дней, когда метастазы русификации периодически всплывают в нас самих.
«В ситуации лингвистической дискриминации в Латвии после восстановления независимости все еще могут оказываться латыши, и, как сказал Улдис, об этом не говорят. Во-первых, часть людей приняли использование русского языка как само собой разумеющееся, и, на мой взгляд, изощренный механизм русификации, который был в годы советской оккупации, все еще остается в подсознании людей», — выразила мнение Скуйиня.
Озолиньш подчеркнул, что важен не только вопрос законов и норм, которые нужно решать, но и лингвистическое поведение самих латышей — латыши часто готовы перейти на русский язык, как только слышат, что у собеседника латышский не является родным. «Это означает, что лингвистические отношения фактически не меняются, русский язык по-прежнему очень влиятелен, особенно в коммерческой и частной сферах. Очень трудно найти работу, если не говоришь по-русски, и так далее. Основа всего этого в том, что люди всегда переходят на русский, если чувствуют, что у другого латышский несовершенен. Многие, в том числе в моей семье, объясняли мне: конечно, я перехожу на русский, потому что так всем легче. Это «всем легче» — интересное наблюдение, и это не то, что можно изменить законом. Это именно поведение людей», — подчеркнул Озолиньш.
Скуйиня призналась, что как лингвисту ей было особенно больно, когда ее собственные дети сталкивались с дискриминацией только потому, что не знали русского языка. «Я была той, кто рекомендовал детям модель изучения иностранных языков дома, где первым изучаемым иностранным языком был английский, а вторым — немецкий, итальянский или испанский. Мои дети владеют этими языками, но, не зная русского, они попадали в дискриминационные ситуации. Один или двое из моих детей даже упрекали меня, почему я не поощряла изучение русского языка дома», — призналась Скуйиня.
В то же время она отметила, что за 20 лет ситуация выровнялась и улучшилась, особенно в последние пару лет. «Я думаю, что центр тяжести в Латвии постепенно смещается к обсуждению дискриминации латышского языка и лингвистической дискриминации. Ранее в Латвии вообще не было принято говорить об этих вопросах. Теперь, с 2022 года, после начала полномасштабной войны России в Украине, об этом говорят больше, и многие осознали, что в Латвии существует двуязычие общества и лингвистическая дискриминация. Но очевидно, что эти явления существовали и существуют с момента восстановления независимости Латвии», — отметила Скуйиня.
