Суббота Вести еженедельник 7 Супер Секретов Mājas virtuve
LAT Суббота, 07. Сентября Завтра: Ermins, Regina

Ровесница английской королевы

Так в шутку себя называет рижанка Александра Михайловна Редина, которая, как и Елизавета II, тоже родилась в апреле далекого 1926 года. Правда, судьбы у них, как вы понимаете, совершенно разные… На днях в рижском Русском доме состоялась встреча членов общественной организации "Дети войны", которая объединила тех, кого в 1941 году, когда началась Великая Отечественная война, в силу возраста еще не брали на фронт. Тем не менее они тоже немало пережили. О чем и поделились в своих воспоминаниях. Сборник уже готов к печати, но, к сожалению, на его выпуск не хватает денег. Увы, сами "дети войны" сегодня едва сводят концы с концами. "Может быть, кто–то из читателей "7 секретов" нам поможет?" — вопрошает составитель уникального собрания, историк Ольга Ногинова. Страшное 13 октября Каждый из участников субботней встречи мог часами рассказывать о своей жизни. Так, я долго общался с 88–летней рижанкой Александрой Рединой, за плечами которой оказалась удивительно насыщенная биография. Она 40 лет проработала на знаменитом Рижском вагоностроительном заводе, на который пришла совсем молоденькой девушкой. Кстати, совсем скоро, а именно 13 октября, Рига отметит день своего освобождения, а вот для Александры Михайловны это дата, наоборот, скорбная: 13 октября 1941 года началась фашистская оккупация ее родного Калинина. Она до сих пор помнит те страшные дни в мельчайших подробностях, как будто это случилось вчера. — Калинин (сейчас этому городу вернули историческое имя Тверь) расположен на подступах к Москве — в 160 км от нее, в верховьях Волги. Немцы начали его бомбить еще в начале октября. Фашистские самолеты расчищали бомбами дорогу на столицу СССР. Помню, 10 октября средь бела дня в небе показались три бомбардировщика. Они летели на малой высоте, поэтому их было очень хорошо слышно. И вдруг правый самолет начал бомбить электростанцию, средний — кирпичный завод, а левый — как раз нашу улицу, поскольку за ней сразу начинался полигон. Бомбы сыпались вниз плашмя. Мне они чем–то напомнили поленья дров. Грохот поднялся неимоверный. Мы прижались с отцом к стене. Слава богу, наш дом уцелел. Мы стали в срочном порядке заклеивать окна. Делали светомаскировку. Всем было ясно, что бомбежки непременно повторятся. Утром 11 октября мы, пятнадцатилетние учащиеся машиностроительного техникума, пришли на занятия. Девочки сбились в тихую стайку. Мы были в шоке, поэтому просто стояли и молчали. Зато мальчишки, напротив, активно размахивали руками и шумно комментировали вчерашний налет. Они его обсуждали так же горячо, как, скажем, и фильм "Чапаев". Кто–то демонстрировал осколки бомб. Для нас война еще была как "кино". Но не надолго… Уже ночью бомбежка снова повторилась. Потом снова и снова. И 12–го, и 13 октября. Калининцы в спешке стали покидать город. Чем–то это напоминает недавние события на юго–востоке Украины. Многие оттуда, как известно, бежали в Россию. А мы тогда, в 41–м, отправились в глубь страны, где, как нам казалось, было более безопасно. Беженцы шли так густо, что вскоре их поток превратился в какую–то общую человеческую лаву, которая запрудила все дороги. Картошка из котла для свиней
— Моя сестра Мария (она работала бухгалтером) во время рытья окопов заразилась сыпным тифом. Ее наголо остригли и положили в больницу. К счастью, она выздоровела. Через 10 дней мне следовало ее забрать, и мы должны были идти с ней в деревню, куда уже отправилась наша семья — родители, младшие братья–школьники, 10–летний Володя и 13–летний Сергей, а также наша старенькая 85–летняя бабушка. У отца была бронь, поскольку он работал ветеринарным врачом. Помню, как мы в доме проводили дезинфекцию против тифа. Все помещения были наполнены едким запахом разлитой повсюду хлорки. Калинин раскинулся на двух берегах Волги. Получилось так, что немцы очень стремительно захватили одну половину. В итоге наша семья оказалась на оккупированной стороне, а мы с Марией — на советской. Поскольку линия фронта проходила прямо по улицам города, мы с сестрой отправились в тыл, чтобы избежать бомбежек. Добрые люди нам подсказали, чтобы мы искали убежища в какой–нибудь деревне. А 14 октября началась уже настоящая зима. Она продолжалась без единой оттепели. Мы бродили по селам, просили по очереди милостыню. Просто стояли с протянутой рукой. Ели все подряд, лишь бы только не умереть с голоду. Помню, как нам дали картошку из котла для свиней. Но для нас это был настоящий деликатес. Спали тоже где придется. Мы превратились в подлинных бомжих. Без кола, без двора. Стучались в первые попавшиеся двери. Иногда нам разрешали переночевать в прихожей. Бросали к порогу что–нибудь, но мы и этому были ужасно рады. Ведь на улице было минус тридцать. Холод стоял неимоверный! От него даже собаки попрятались. Мы не знали, куда нам податься. Ведь родные на той стороне. Когда поняли, что без поддержки семьи не протянем, решили рвануть через линию фронта. Но умные люди нас отговорили: сказали, что нас с сестрой немцы попросту расстреляют как партизан. Они наверняка подумают, что мы шпионы. Один раз я потерялась. Мы сели с Машей на попутные машины, которые увезли нас в разные стороны. Представляете, что я тогда чувствовала? Совершенно одна, не ела несколько дней. Я уже была готова лечь и умереть. И тут услышала, как кто–то заготавливает дрова. Зашла во двор, а там мужчина и женщина работают двуручной пилой. Попросилась к ним переночевать. Они накормили меня щами из зеленой капусты со свининой. Это было нечто! Вкус тех щей я никогда не забуду, хотя с тех пор прошло уже столько лет. Эти люди спасли меня от неминуемой голодной смерти. А ночь я провела у них, укутавшись в телогрейку. Это было блаженство! Труба вместо родного дома — Утром я вернулась к тому пункту, где, как я думала, могла быть Мария. И действительно ее встретила. Мы так обрадовались друг другу, как будто сто лет не виделись! По вечерам слышали, как опять бомбят родной город. Было видно большое зарево пожаров. А потом между людьми начались разговоры, что Калинин вот–вот освободят. Тогда мы отправились по направлению города. Запомнила, что в домах на бумажных листочках болтались осколки стекол. А народ на санках вез мороженые куски мяса, отрубленные у лошадей, убитых в ходе боев. И вот мы наконец на своей улице. На месте нашего дома высилась одна печная труба. И стояли искореженные железные кровати. Война в Калинине продолжалась всего три месяца, но этого оказалось достаточным, чтобы превратить город в руины. Постояв на пепелище по колено в снегу, мы начали искать, где бы нам переночевать. Но всюду была невероятная разруха. Дошли до бывшего немецкого госпиталя. На лестнице стояли носилки, на которых лежали замерзшие раненые. Бежавшие фашисты их так и бросили. Мы перешагнули через мертвых. Внутри, в коридорах, в палатах — повсюду были трупы немцев. Мы поняли, что лучше от этого места убраться подальше. И вот город закончился.
Куда податься? Навстречу дул острый ветер с колючим снегом. Все дороги были завалены разбитой фашистской техникой. Ее было так много, что я тогда невольно даже подумала: "Даже такая махина не могла победить наших!" По пути все деревни, в которых мы предполагали обогреться, были сожжены. Гитлеровцы при отступлении старались уничтожить все, что могли. Лишь когда прошли не один десяток километров, нашли какой–то более–менее уцелевший дом. Немного погрелись в нем. Мы шли по направлению к деревне Борисково, где мой отец, Михаил Гаврилович, когда–то работал ветеринаром. Думали, что он наверняка там. Щи из замерзшей капусты — И тут случайно встретили одну женщина, которая сказала, что наши родные живы! Мы с сестрой сразу повеселели и стали пытать нашу спутницу вопросами. Нам не верилось, что в таком аду можно было вообще уцелеть. Увы, в деревне Борисково не оказалось ни одного уцелевшего дома. А на том месте, где мы надеялись встретить своих, увидели очередную обгоревшую печь и искореженные жаром железные кровати. Но бог послал нам еще одну случайную встречную женщину. Она поведала, что кругом одно сплошное пепелище, а вот за 8 километров уцелело одно село. И мы снова отправились в путь. Хотя и без того едва шли. Только к вечеру оказались в селе Данилово. Но как найти своих? Тогда мы с сестрой разделились. Она заходила в каждый дом с одной стороны, а я — с другой. Когда дошли до середины улицы, я увидела какого–то мальчика, в котором, к своей несказанной радости, узнала младшего брата Вову. Как выяснилось, родные нас тоже все это время искали. К тому времени мы не ели несколько дней. Мама налила в глиняные плошки щей, которых за минуту уже не было. Но она больше не дала нам ни крошки — боялась за наше здоровье. А когда мы оказались на теплой печке, нашему счастью не было предела. Мы были самыми счастливыми на Земле! Когда наша семья вернулась в Калинин, мы поселились в восьмиметровой комнатке. А нас — семь человек. Спали вповалку на полу. Вместо электричества — коптилка с фитилем. А тут еще мама, присматривая за больной соседкой, подхватила сыпной тиф. За ней ухаживала сестра, которая уже перенесла эту страшную болезнь. Отец устроился на работу в ветеринарную клинику. У него по–прежнему была бронь. Тем не менее начался реальный голод. Хлеб давали по карточкам. Его делали из ужасной, сгоревшей на элеваторе муки, поэтому он был синего цвета и хрустел на зубах. Основной нашей едой были щи из замороженной на корню капусты. Она никогда не опускалась на дно, а, как парусник, красовалась сверху. Вместо чая пили пустой кипяток. Конечно, никакого сахара не было… Между тем война продолжалась. Ежедневно немцы летели бомбить Москву. А заодно и нашу станцию. Было очень страшно. Казалось, что самолет прямо над твоей головой и вот–вот тебе конец. И все же жизнь налаживалась. На стенах и дверях домов наклеивали бумажки, в которых сообщались различные городские события. Люди искали родных и близких. Постаревшие дети По такому объявлению собрались и мы, студенты машиностроительного техникума. Правда, наше учебное заведение немцы превратили в конюшню. Внутри навоза было по колено! Пришлось все убирать. Окна заложили кирпичом, иначе помещения не согреешь. Под потолком болтались три лампочки — вот и все освещение. У нас не было ни тетрадей, ни ручек, ни карандашей, ни резинок. Писали на чем придется. На любых клочках бумаги. Свет часто выключался, и тогда мы слушали учителей в кромешной темноте. Но никто не роптал. Все тянулись к знаниям. Мы вообще вели себя тихо–тихо. Никто не шумел, не толкался, как еще несколько месяцев тому назад, в мирное время.
Мы перестали быть детьми. Превратились в каких–то молодых старичков. И одеты были кто во что горазд. Порой действительно не поймешь, кто это — девушка или какой–то дед. Часто вместо занятий нас ждали грузовики. Мы рыли траншеи, противотанковые рвы. А весной нас возили на сельскохозяйственные работы. Ведь Калинин был прифронтовым городом. Война шла совсем рядом — в 80 км, во Ржеве. Я устроилась санитаркой в госпиталь. Когда с фронта приходил поезд с ранеными, к нему подгоняли санитарный трамвай. Он быстро наполнялся, а потом отправлялся в госпиталь. Раненых было очень много. Ощущалась острая нехватка лекарств, бинтов и даже элементарных градусников. И тут я превратилась в настоящую воровку. Как–то заметила у отца коробочку с термометрами для животных. Они не плоские, как для людей, а круглые. Видеть, как страдают бойцы, я больше не могла, поэтому решила украсть термометры у родного отца. Отдала их врачу. Дома поднялся жуткий переполох. Папа никак не мог понять, куда пропали его градусники. Тем более что они не были его собственными, а числились за ним. Но я молчала, как партизанка. Мой отец умер в 1987 году в 94–летнем возрасте. Я до самой его смерти так и не призналась в той краже. "Прости меня, папочка, но я не могла поступить иначе!" — я все проговаривала про себя. Снаряды для фронта — Затем я пошла работать на бывший вагоностроительный завод, который перевели на военные рельсы. Поскольку мужчин практически всех мобилизовали, девчонок постоянно снимали с учебы, чтобы выполнить то или иное срочное задание. Ночная смена продолжалась по 12 часов. Было невероятно тяжело. Я на токарном станке точила снаряды. В два–три часа ночи уже ничего не соображала — так хотелось спать. Прямо у станка валило с ног. Но мастер кричал на нас: мол, наши отцы и братья ждут на фронте снаряды. И тогда мы, шатаясь от вечного голода и недосыпа, продолжали трудиться. Мы знали, что ровно в 8 утра нужно было сдавать готовую продукцию. Ее забирали грузовые машины и везли прямиком в сторону Ржева, где проходила линия обороны. Мы выполняли самые разные заказы — делали не только снаряды, но и бомбы, и многое–многое другое. А еще нас посылали на лесоповал. Бесплатный, безотказный и добросовестный детский труд был тогда очень востребован. Конечно, учеба от этого сильно страдала. Так что потом пришлось наверстывать упущенное. Но зато никто не мог нас упрекнуть в том, что мы отсиживались в тылу. — А как вы оказались в Риге? — Меня командировали сюда в январе 1946 года. То есть я не могла не поехать. И, конечно же, никого в Латвии не оккупировала. В Риге вагоностроительный завод существовал еще в царское время. В 1895 году немецко–балтийский предприниматель Оскар Фрейвирт основал акционерное общество Fenikss, которое стало крупнейшим производителем вагонов в Российской империи. Однако во время Первой мировой войны, когда немцы стали наступать на Ригу, оборудование было эвакуировано в глубь страны… Когда я приехала в Латвию, на территории завода выпускали всякую мелочовку — гвозди, проволоку и пр. Так что мы начинали практически с нуля. Со всего Советского Союза стали собирать молодых специалистов. Чертежи привезли из города Мытищи, где до войны выпускали поезда. Кстати, как сейчас помню: эти ценные бумаги доставили от Центрального железнодорожного вокзала до вагоностроительного завода на детских саночках. В течение всего 1946 года мы делали один–единственный вагон. Ведь он состоял из тысяч и тысяч деталей. Я работала в отделе главного технолога. Мы чертили каждую деталь, которую потом нужно было еще изготовить. 31 декабря в сборочном цехе состоялось торжественное собрание, посвященное выпуску первого вагона. Установили трибуну. Прибыли руководители республики — Лацис, Калнберзин. Я гладила вагон, как ребенка, из моих глаз текли слезы. Своему родному предприятию я отдала 40 лет. Когда уходила на пенсию в 1981 году, завод выпускал уже 40 вагонов в месяц. Их поставляли не только во все республики СССР, но и в Болгарию, Югославию. Поначалу вагоны были угловатые, а потом их сделали обтекаемыми. На них и сегодня ездят пассажиры. Так что мы не зря тогда старались. Трудились часто по 12 часов. Благодаря поистине титаническим усилиям Латвия из отсталой аграрной страны превратилась в мощную, процветающую республику, достижениями которой ее жители искренне гордились. Сейчас я живу одна. У сына Юрия — своя семья. Ему уже 61 год. А внуку Коле — 35. У меня есть даже правнучка — 11–летняя Полина. Слава богу, обо мне не забывают. Так что я не брошенная, как порой у нас бывает. Рада, что у моих родных в целом все хорошо. А мне самой много не нужно. Главное, чтобы было здоровье. Пока я чувствую себя хорошо. Спасибо "7 секретам", что вспомнили обо мне! — улыбнулась ровесница Елизаветы II. Март ДМИТРИЕВ. 9 октября 2014. №41

Загрузка
Загрузка
Загрузка

Директор школы: переход на латышский язык обучения тяжелее всего проходит у 4-х и 7-х классов

Легче всего переход на единый государственный язык дался учащимся первых классов — они не застали времена, когда учеба проводилась на родном языке, и потому им легче включиться в образовательный процесс, заявила директор Рижской 34-й средней школы Наталья Рогалева в эфире программы «Открытый разговор» Латвийского радио 4.

Легче всего переход на единый государственный язык дался учащимся первых классов — они не застали времена, когда учеба проводилась на родном языке, и потому им легче включиться в образовательный процесс, заявила директор Рижской 34-й средней школы Наталья Рогалева в эфире программы «Открытый разговор» Латвийского радио 4.

Читать
Загрузка

В Юрмале будет улица Малкиеля или Лесных братьев? Юрмальчан призывают высказать свое мнение

Жителей Юрмалы до 6 октября призывают высказать мнение по поводу предложений для переименования ряда улиц, о чем агентство LETA узнало в самоуправлении.

Жителей Юрмалы до 6 октября призывают высказать мнение по поводу предложений для переименования ряда улиц, о чем агентство LETA узнало в самоуправлении.

Читать

«Нынешний порядок и государства рухнут за 20-30 лет»: метеоролог Янис Траллис делится прогнозами

Янис Траллис ранее уже публиковал весьма жуткие прогнозы о климате в будущем. Теперь он их дополнил рекомендациями, как надо, по его мнению, действовать в данный момент. Понятно, что это его конкретные интерпретация и мнение, но при этом ясно, что у нас есть основание быть внимательнее и больше заботиться о климате, пишет LA.LV.

Янис Траллис ранее уже публиковал весьма жуткие прогнозы о климате в будущем. Теперь он их дополнил рекомендациями, как надо, по его мнению, действовать в данный момент. Понятно, что это его конкретные интерпретация и мнение, но при этом ясно, что у нас есть основание быть внимательнее и больше заботиться о климате, пишет LA.LV.

Читать

В День отца нас ожидает теплая и ясная погода

В воскресенье в Латвии будет от 24 до 27 градусов тепла, согласно прогнозам Латвийского центра окружающей среды, геологии и метеорологии.

В воскресенье в Латвии будет от 24 до 27 градусов тепла, согласно прогнозам Латвийского центра окружающей среды, геологии и метеорологии.

Читать

Юрис Пуце о Rail Baltica: «Это провал века»

Речи о том, что на начальном этапе международные скоростные поезда Rail Baltica не будут заходить в Ригу, а их остановка будет в Саласпилсе, были слышны уже давно, пишет Tautaruna.nra.lv.

Речи о том, что на начальном этапе международные скоростные поезда Rail Baltica не будут заходить в Ригу, а их остановка будет в Саласпилсе, были слышны уже давно, пишет Tautaruna.nra.lv.

Читать

Пока вице-мэр Риги борется с русским языком в городской среде, побеждает английский — ЛТВ

Вице-мэр Риги Эдвард Ратниекс (Национальное объединение) обратится в Министерство юстиции с просьбой добиться запрета на использование русского языка в городской среде. И названия предприятий на русском языке, и афиши Рижского русского театра Михаила Чехова, напечатанные на двух языках, для Ратниекса неприемлемы. Пока у инициативы вице-мэра Риги нет защитников в ответственном ведомстве. В Минюсте считают, что Закон о государственном языке не следует применять «к каждой конкретной» ситуации. Подробнее — в материале LTV.

Вице-мэр Риги Эдвард Ратниекс (Национальное объединение) обратится в Министерство юстиции с просьбой добиться запрета на использование русского языка в городской среде. И названия предприятий на русском языке, и афиши Рижского русского театра Михаила Чехова, напечатанные на двух языках, для Ратниекса неприемлемы. Пока у инициативы вице-мэра Риги нет защитников в ответственном ведомстве. В Минюсте считают, что Закон о государственном языке не следует применять «к каждой конкретной» ситуации. Подробнее — в материале LTV.

Читать

«Министр: о повышении зарплат я ничего не слышала»: о том, как учителей снова «кинули»

В этом году в семье День знаний отметили уже в 27-й раз. Сначала выучилась дочь, потом сын, а теперь дочь работает учительницей. Вроде бы и праздник, но не всегда новый учебный год приходит с одними лишь положительными эмоциями, заявил в эфире TV24 в программе Preses Klubs глава комиссии Сейма по госуправлению и делам самоуправлений, экс-мэр Риги и председатель правления партии "Честь служить Риге" Олег Буров.

В этом году в семье День знаний отметили уже в 27-й раз. Сначала выучилась дочь, потом сын, а теперь дочь работает учительницей. Вроде бы и праздник, но не всегда новый учебный год приходит с одними лишь положительными эмоциями, заявил в эфире TV24 в программе Preses Klubs глава комиссии Сейма по госуправлению и делам самоуправлений, экс-мэр Риги и председатель правления партии "Честь служить Риге" Олег Буров.

Читать