Видео
В мире
Текст: Андрей Мовчан, Republic.ru
Мирные митинги во многих городах – это хорошо хотя бы тем, что страна не забудет окончательно, что у людей может быть мнение, а не только «как начальство скажет». Поэтому тем, кто организовал и тем, кто пришел, – большое спасибо; неважно, о чем митинг, важно, что кто-то еще не утратил способность на него выйти и показывает это другим.
Но не надо иллюзий. Публичные протестные акции есть почти во всех странах, и количество их (за исключением экстремальных вариантов с обоих концов) обратно пропорционально влиянию общества на власть. Венесуэла полна митингов; даже в Иране они происходят чаще, чем в России. Есть некая очень слабая статистика, говорящая, что влияние на власть вроде бы появляется, когда в митингах участвует более 10% взрослого населения страны.
Для России это 7–10 млн человек. Во вчерашних митингах участвовало от 50 до 100 тысяч по разным подсчетам по всей стране. Это гораздо ближе к 7 диссидентам на Красной Площади в 1968 году, чем к изменениям в стране
(по иронии судьбы 25 августа, но в 2016, а не 1968 году, с теми же лозунгами, что и в 1968-м, на Красную площадь вышли всего 6 человек. Их, как и 48 лет назад, задержала полиция при полном безразличии граждан вокруг. Их, правда, не посадили, а только составили протокол).
С 2012 года число участвующих в митингах в регионах выросло с почти нуля до чуть больше ноля, а в столицах упало, и значительно. «Революция норковых шуб» 2012 года сменяется «революцией школьных ранцев». Состав участников митингов сильно поменялся – значительно меньше «рафинированных», большое количество совсем молодых людей и людей из нижней части среднего класса и широкой публики, которые вполне готовы драться с провластными маргиналами (последние традиционно храбры только с женщинами и интеллигентами). Вот уже они выгоняют НОД и Молодую Гвардию с их же проплаченных митингов.
При этом повестка митингов и тема протестов, в 2012 году конструктивная и сложная, в 2017 становится примитивно-простой, оппозиционная дискуссия стремительно «украинизируется» (да простят меня украинцы), ограничивая себя предметом, понятным школьникам – коррупцией, которая на деле – пятнадцатое по проблемности следствие, и лечить его – все равно что сбивать температуру больному: создает иллюзию улучшения, но ненадолго, при этом не лечит и даже разрушает организм. Отсюда же требования сменить персоналии, а не систему.
Что тут следствие, а что – причина? Скорее всего, именно намеренная примитивизация повестки позволяет мобилизовать новых участников митингов, и это привлекает организаторов, ищущих поддержки широкой массы. Похоже, именно этого добивается и тактически сильно поумневшая с 2012 года власть – в крайнем случае, поменять некоторые персоналии, не меняя сути системы и не уходя от кормушки, они как-нибудь смогут.
При этом все мы проигрываем стратегически, потому что дискуссия о том, как спасать безнадежно отстающую от «локомотива истории» страну, уже не ведется вовсе – ее подменяет «революционный лозунг» и борьба за власть между мало отличимыми друг от друга личностями (чтобы увидеть их похожесть не надо сравнивать, что они говорят сейчас – надо сравнить, что каждый их них говорил (говорит) до прихода к власти).
Наконец, #околокремля, похоже, расширяет ассортимент средств подковерной борьбы в преддверии карго-выборов. Уличные протесты теперь будут тщательно направляться и использоваться не только для выпуска пара, но и в качестве оружия в дворцовых интригах. Нет никаких прямых доказательств, что прошедшие митинги являются следствием борьбы внутри власти за место премьера. Но удивительна сфокусированность на одном персонаже, за чье место явно уже идет борьба на самом верху (по иронии это тот самый едва ли не единственный персонаж, с которым «шубы» некогда связывали надежды на перемены и модернизацию).
Удивительная узость тематики – коррупция, но не произвол, не силовое подавление тех же митингов, не конфликт с развитым миром, не война в Украине, не рост налогов, не сокращение расходов на медицину и образование. И, конечно (мы это хорошо знаем), регионы не могут, не хотят и не будут разрешать митинги без согласия из центра; такое мозаичное «разрешаем там, где без разрешения не придут, запрещаем там, где придут все равно» наводит на размышления.
При этом действия силовых структур показывают, что протест будет жестко регулироваться по размеру и типу (и по тематике), а его потенциальный актив будет тщательно выявляться (за счет тех же митингов и задержаний) – «на всякий случай» и просто чтобы нейтрализовать самых активных в общественном, карьерном и информационном плане. Не знаю, решит ли власть уже сейчас, что «пора напомнить, а то с 2012-го забыли», и организует показательные посадки, или отложит это до более серьезных выступлений. Но такая возможность явно есть, и результат ее использования будет таким же, как и в 2012 году – еще одна волна будет погашена, а активность замрет на несколько лет. Ну а если отложит – значит есть на то причина, и митинги сегодня кому-то #околокремля нужны. Одно совершенно ясно – нет и не может быть в современной России ни быстрого роста гражданского движения, ни смены настроений в силовых структурах, ни стремления власти прислушаться к протестам.
В плане перемен мы еще даже не в начале пути, а только пробуем подходы. Но уже вырисовывается грустная картина: не удается сохранить и развить зародившуюся было интеллектуальную оппозицию, которая могла бы, когда придет время, предложить эффективную альтернативу и нынешнему режиму (вполне уже брежневскому в социальной и политической, но значительно более продвинутому в экономической области) и опасным ультра-правым и ультра-левым его девиациям. «Яблоко» и прочие себя дискредитировали безнадежно, до горькой усмешки. «Новая» оппозиция совсем про другое – про власть, про влияние, возможно, про выгоду, но не про развитие.
Российский мир становится все более черно-белым, а просматриваемое будущее России – все более «аргентинским»,
с уходящей за горизонт чередой «великих лидеров», приходящих во власть на крыльях народного протеста против коррупции и ничего не меняющих, кроме фамилий у кормушки и количества репрессированных оппозиционеров. Аргентина заплатила за 100 лет такого развития, в котором митинги были постоянными, а борьба с коррупцией – основной повесткой, половиной своей доли в мировом ВВП и более чем 20 000 жизней оппозиционеров. Хорошая новость в том, что это все же не Венесуэла и не Иран.
А пока – очередная моя дочь заканчивает институт в России, и почти весь ее курс ищет работу за рубежом. И это тоже сближает нас с Аргентиной XX века.
