Видео
В мире
Глава Римско-католической церкви Латвии, архиепископ–митрополит Збигнев Станкевич говорил о том, где легче почувствовать присутствие Господа, а я про себя думал, что не могу считать себя верующим человеком именно потому, что "труднее всего осуществить в жизни религию любви, но от этого сама религия любви не менее высока и истинна" (Н. Бердяев). Эта высота пока не по мне.
— Социологи изобрели словосочетание "моральная паника". Утверждается, что она присуща и европейским религиям. Так ли?
— Ясно, что в Европе кризис христианства. Особенно в зажиточных западных странах. Однако Европа — это еще не весь мир. И если в Европе число христиан сокращается, то в остальных частях света оно или остается постоянным (в Латинской Америке не уменьшается), или, как в Азии или Африке, увеличивается. Значит, нельзя сказать, что это всемирный кризис. Это кризис христианства в Европе.
Но в Европе тоже имеются инициативы, которые опровергают утверждения о кризисе. Например, на синоде епископов я в качестве положительного примера привел "Молитвенный дом" в Аугсбурге, где двадцать четыре часа в сутки совершается молитва и где каждый год зимой устраивается конференция, которая из года в год собирает все больше людей (если не ошибаюсь, в 2015 году участвовали 4 500 человек). Когда я приезжал туда несколько лет назад, было 2 600 участников. Это люди, в которых ты видишь живую веру. Основатель этого дома — мирской человек, который умеет обращаться к секуляризированному обществу так, что пробуждает в людях веру и стремление к Богу.
На том же синоде я в качестве второго положительного примера привел движение "Встречи супругов", которое существует в более чем десяти странах. Оно хорошо развилось и в Латвии.
Сейчас им во всем мире руководит пара из Латвии. Это движение сумело войти в семьи и привлечь их на путь веры.
— И все–таки, если налицо кризис христианства, чем церковь (я имею в виду все конфессии — католиков, православных, лютеран) может помочь Европе, что противопоставить ценностному кризису, кризису идентичности современной мирской Европы?
— Во–первых, церковь ничего не противопоставляет. Церковь просто призвана осуществлять свою миссию.
— Но мне все–таки хотелось бы видеть церковь преградой на пути духовного разрушения человека, его общины.
— Это зависит от того, насколько христиане верны своей первичной идентичности. В какой мере они черпают из того источника, который им дан. Но если они эту живую воду разбавляют, то сил у них, конечно, не будет. В то же время история свидетельствует о том, что церковь является единственной структурой в мире, которая просуществовала две тысячи лет и которая всегда, даже после самых тяжелых кризисов, сумела восстановиться. В хорошем смысле реформироваться. Существует даже такое латинское выражение: церковь, которая постоянно реформируется. Да, человеческий элемент там всегда присутствовал, да, тело церкви бывало изранено и покрыто волдырями, но после некоторого времени все это из церкви выталкивалось.
— Однако нельзя сказать, что прекратились разговоры и размышления о том, что большие умники (Жан Поль Сартр, Фридрих Ницше, Мишель Фуко, Альбер Камю, Зигмунд Фрейд) свое время рассматривали как "сумерки богов". Поговаривают даже, что наступила старость христианского отсчета времени…
— Это их мнение. Они не были верующими людьми. Они не верили в существование Бога. Фрейд вообще считал христианство коллективным неврозом, разновидностью болезни. В свою очередь Сартр, борясь против Бога, считал, что ему такой контролер не нужен. Он обладал выдающейся способностью ума, выдающимся интеллектом. И он их применял, чтобы выдавить Бога из сознания, из общества. Подобным образом действовали и другие отцы так называемого атеизма. Но соответствует ли их аргументация истине? Думаю, что жизнь это не подтверждает… Или, я бы сказал, жизнь это подтверждает, но лишь частично, в том смысле, что им очень хорошо удалось раскритиковать случаи искажения религии.
— Что значит — Христос, родившись, спас людей от вечной смерти?
— Папа Иоанн Павел Второй сказал: Христос, родившись, каким–то таинственным образом соединился с каждым человеком. Он будто бы принял природу человека на себя. Спас от вечной смерти — это значит, что Христос, родившись, взял наши грехи на себя, а, умирая за наши грехи и воскреснув, преодолел власть греха. Грех порождает смерть. Плод греха — смерть. Значит, Христос своим воскресением попрал, победил смерть. И сейчас, если мы раскрываемся этой тайне его рождения, его страданий, смерти и воскресения, то мы становимся соучастниками его победы над грехом и смертью.
— А я от многих, особенно тех, кому Христос нужен как элемент для мероприятий, как игрушка на елочке, слышал, что "теперь ко всему следует относиться по–новому и все следует выстраивать по–современному". И то, что касается Бога, тоже. Но если Бог неизменен, то я не понимаю, что значит верить "по–старому", верить "по–новому"? Что такое " старое" и что такое "новое" христианство?
— Я согласен, что это большое упрощение. Это ментальность супермаркетов — все есть товар. Но, действительно, так же, как неизменен Бог, так же неизменно и наследие веры или Евангелие. Однако во всякую эпоху надо уметь его выразить таким образом, чтобы оно стало понято людям этой эпохи, конкретно — нашим современникам.
Вот в этом смысле, учитывая сказанное выше, мы можем говорить о новом христианстве. Но оно не ново в том значении, что что–либо изменено. Просто оно выражено на соответствующем нашей эпохе и современным обстоятельствам языке. Но если под этим подразумевается, что мы меняем эссенцию, меняем суть и начинаем по–иному смотреть, например, на отношения между людьми одного пола, то в Евангелии это отрицается. На это скажут: это же была культура другой эпохи, в современной культуре отношение изменилось, и это уже "объективно" не считается чем–то противоестественным. Но в таком случае это уже не будет христианством. Это лишь попытка подстроить евангельскую весть под современную ментальность. И таким образом подстраивая, потерять то существенное, что в нем есть...
Сейчас мы уже не столь открыты сверхъестественному. Мы в значительной мере замкнулись. Рождество превращено в своего рода базар, шоу.
И все–таки, я думаю, эту вот подростковую стадию можно пройти. Возможно снова открыться такому Рождеству, какое оно на самом деле. Рождество — это явление Бога среди человечества. Но, чтобы оно случилось, необходима внутренняя культура, необходима способность переступить через свои страсти, способность быть открытым для встречи с Богом в своей жизни. Я надеюсь, что в прошедшее Рождество люди ощутили присутствие Бога. И мне бы хотелось, я желаю, чтобы люди в этом новом году стали взрослыми. Вышли бы из подросткового возраста. То есть выросли бы из характерного для этого поколения бунтарства и в отношениях с Ним стал и вести себя как взрослые люди.
—Мне порой кажется, что не только в политике или исследовании человека, но и в церкви любовь отодвинута назад, а на передний план выступили слова.
— Да, это так. Потому что так легче.
— Неужто мы своей говорильней "разрушили Бога, ибо не сумели о Нем внушительно и по делу молчать? Мы тысячу, миллион раз употребляли Его высокое имя неправильно, да, мы растратили его" (К. Лезе)?
— Есть, например, квакеры, которые приходят на службу, сидят там и молчат. И лишь тогда, когда кого–то посетит озарение, он что–нибудь да скажет. Рациональное зерно в этом то, что говорильней мы действительно можем заглушить голос Божий. Также и в литургии предусмотрены моменты тишины. Мы их используем очень мало. Но все–таки существуют попытки восстановить ценностное осознание тишины. Рядом с собором Якова есть моленная, куда можно приходить двадцать четыре часа в сутки и побыть в тишине. В атмосфере молитвы без слов. Также и в церкви Святой Марии Магдалины после утренней службы до вечерней службы возможна адорация. Молитва в тишине.
Тишина — это внутреннее состояние. На моей практике бывали случаи, когда во время общей молитвы после долгой тишины кто–то жаловался, что его обуял страх, что он не способен молчать. Потому что из глубины поднимается нечто такое, что вызывает панику. То есть и до тишины надо дойти.
Да, любовь обязательно должна следовать впереди слов. И напрасно полагать, что мы способны сказать о Боге все. Но в современном обществе наблюдается также стремление заставить молчать о Боге. Заставить чувствовать себя неловко, как бы не в своей тарелке от своей собственной прямой речи о Боге. Хотя должно быть как соответствие слова делу, так и нужное слово в нужный момент. Потому что Слово все же открывает Бога. Если нет Слова, пустота так и остается пустой.
Виктор АВОТИНЬШ.
