Социолог ЛУ Айя Зобена, директор Института социальных и политических исследований ЛУ, указывает, что мир, общество сегодня разнообразны как никогда прежде:
«Вещать всегда можно было что хочешь — вопрос, делается ли это сидя на лавочке около подъезда... В том и состоит концепция публичной сферы, классика теории коммуникации и журналистики, что люди собираются где-то (у Юргена Хабермаса это — кафе, новшество для начала XVIII века, где европейцы собирались выпить кофе и обсудить какие-то животрепещущие темы, касающиеся их собственного бизнеса). Так формировалось общественное мнение, затем оно усиливалось посредством газет, и таким образом оказывалось какое-то влияние общественного мнения на парламент. То есть из того, что каждый вещает отдельно, как латыши говорят — katram savs, у каждого свое мнение, формируется и публичное мнение! Без того, что каждый может вещать сам, в широком смысле — мы не можем создать демократическое государство», — говорит профессор Рижского университета им. П. Страдиня, медиаэксперт Сергей Крук.
Однако такое развитие публичной информационной сферы исторически шло рука об руку с цензурой и налагаемыми властями ограничениями, которые сохраняются и в современном мире масс-медиа. Это касается не только освещения хода войны в Украине, но и распространения, например, порнографии. Идущий из-за границы поток определенной информации государства могут блокировать — и делают это.
На вопрос Латвийского радио 4, стало ли в последние годы больше причин, по которым государственные регуляторы могут ограничивать работу СМИ или запрещать распространение информации, Сергей Крук пояснил, что списки такого рода критериев очень неопределенны, а в некоторых странах их нет совсем:
«Как в Америке — первая поправка к конституции действует, и правительство не имеет права вмешиваться в работу СМИ, как-то ограничивать их работу в других странах. Нет такой традиции! Политики там следуют еще аристотелевским идеалам: если человек знает, что такое благо — он будет, соответственно, жить, направляя все свои силы на реализацию этого общественного блага, и таким образом станет счастливым.
В Восточной Европе преобладают мнения, что передачей информации можно очень повлиять на поведение людей, и какую информацию люди получают — так они себя и ведут. Здесь такой наивный психологизм работает, и не берут во внимание то, что у человека имеется еще собственная мотивация, что он как-то сам вписан в окружающую среду и приспосабливается к ней. И что с точки зрения экономической у него тоже есть свои интересы: у каждого есть интерес — просто выжить, содержать себя и свою семью, и он анализирует окружающую среду, свои собственные возможности (своего тела, уровня образования, что он может делать). Так его способности, возможности и интересы могут столкнуться с неблагоприятным государственным регулированием.
Вот для этого и необходимо общественное мнение. Мы исходим из классических концепций XVII-XVIII века: что таким образом формулируется общественное мнение — как какая-то база для критики правительственных решений».
Особенность Латвии — в отсутствии такой обратной связи, говорит Крук. В политических документах она не прослеживается:
«Скажем, в Плане национального развития 2021-27 года. Они хотят что-то сделать для населения, они хотят изменить поведение населения, в том числе в экономической сфере, чтобы люди занимались собственным бизнесом, который производит добавочную стоимость — но там не чувствуется, чтобы авторы плана занимались какими-либо исследованиями общественного мнения и ситуации, в которой люди живут, и того, как они себя в ней ощущают, что они могут и не могут сделать.
И второй документ, который сейчас в силе, про «сплоченное общество, гражданское общество» — там тоже это не прописано. То есть — мы знаем лучше, что вам нужно, мы будем насаждать наши идеи, заставим вас, будем ломать через колено. А как вы это воспринимаете, какие у вас интересы, мировосприятие, как вы вообще вписываетесь в эту окружающую, вот даже природную среду — это нас совершенно не интересует».