В либеральной демократии победитель выборов понимает, что он не имеет монополии на власть. В свою очередь, проигравший может рассчитывать, что его не будут полностью уничтожать. В целом эта юридически сформулированная и неписаная практика по-прежнему действует. Однако есть страны — США, Венгрия, Словакия, частично также Польша, Болгария и Румыния — где мы видим обратное. Победитель выборов стремится получить контроль также над судебной системой, структурами безопасности и СМИ.

Либеральная демократия находится в кризисной ситуации, говорит Крастев. Кризис наступает, когда гражданин чувствует, что понятный и приемлемый для него порядок вещей находится под фундаментальной угрозой, и тогда этот гражданин, скорее всего, не настроен на разумный и взвешенный диалог с оппонентом. Да и оппонента уже нет - на его месте появился экзистенциальный враг: всё чаще в комментариях в Интернете появляются не только нелестные характеристики умственных способностей оппонента, но и призывы объявить оппонентов вне закона (что бы это ни значило). Кроме того, менталитет «последней битвы» может проявиться и в тех группах, которые считают себя защитниками «демократических» и «европейских ценностей». Следует помнить о многократно повторявшемся в истории опыте – защитники свободы довольно легко прибегают к сомнительным методам, причем с самыми благими намерениями.

Можно, конечно, поиронизировать: о кризисе демократии люди в Европе говорят по крайней мере с конца XVIII века (Томас Пейн, Мэри Уолстонкрафт и другие), однако нынешняя ситуация действительно непростая. Полагаю, что читателю такая оценка в переломный момент года не дает ничего, если за ней не следует ответ на вопрос "так делать-то что?".

Я не хочу искать параллели в истории, потому что у этого метода есть существенный недостаток: исторический опыт трудно, даже невозможно сопоставить с конкретной ситуацией отдельного человека, то есть мне не становится легче, если мои проблемы не являются новыми. Например, соперничество между США и Китаем можно довольно хорошо прокомментировать соперничеством между Римской и Персидской империями. На протяжении нескольких столетий обе империи, несмотря на воинственную риторику, осознавали, что полностью победить друг друга невозможно. Поэтому они как-то сосуществовали, хотя и не обходились без регулярных вторжений и набегов на территорию друг друга. Можно ли с помощью такой модели описать отношения между США и Китаем и их будущее? Если не в смысле военного конфликта, то в смысле торговой войны. Вероятно. Проблема в том, что такая точка зрения была бы слабым утешением для людей, которым "посчастливилось" жить по периметру общей границы этих империй. Таким образом, призывы не волноваться, потому что «Европа пережила не только это» и «все империи когда-нибудь рушатся», теоретически верны, но нисколько не успокаивают.

Я упомяну недавнее интервью с американским историком Энни Аплбаум, которая хорошо знает Восточную Европу (с 2013 года она также является гражданкой Польши). Ее спросили, почему так много интеллектуалов и даже диссидентов Восточной Европы, которые ожидали краха коммунизма, занимая умеренно правые позиции, со временем сильно поправели. Объяснение Аплбаум было для меня неожиданным: часть из них разочарована, понимая, что воображаемый образ Запада не соответствует реальности, однако многим просто скучно обсуждать вопросы экономической или социальной политики. Им тут нечего сказать, это не их ниша. Если ты как личность сформировался в спорах о "больших вопросах" (свобода против тоталитаризма и т. д.) в 1980-х, то более заманчиво попытаться вернуться в прошлое, горячо обсуждая другие "большие вопросы" (европейская культура, западная идентичность и т. д.). Я немного иронизирую, но версия Аплбаума столь же необычна, сколь интересна.

Интеллектуального оптимизма может оказаться недостаточно в период кризиса, поэтому вот еще один — более практичный и довольно неожиданный — совет от историка и противника авторитарных режимов Тимоти Снайдера. В кризисные времена, говорит Снайдер, нужно позаботиться о том, чтобы вас окружали не просто единомышленники, а те, кто смелее и решительнее вас самих. Моя первая реакция была скептической, потому что именно так и формируются так называемые информационные пузыри, на которык мы столько жаловались. В конце концов, это может способствовать радикализации, о которой предупреждает Крастев. С другой стороны, в словах Снайдера есть своя логика, потому что в периоды кризиса легко убедить себя, что «от меня ничего не зависит, так что и пробовать не стоит». В таком контексте общение с единомышленниками кому-то определенно помогает.

В заключение приведу несколько своих прогнозов, с интересом ожидая - сбудутся ли?

Поляризация мнений в США достигла такого уровня, что, по моему мнению, промежуточные выборы в США в ноябре 2026 года закончатся тем, что обе стороны будут обвинять друг друга в незаконном влиянии на результаты, фальсификации, попытке переворота. Внутреннее напряжение в этой стране достигнет такого уровня, что вопросы внешней политики будут отложены в сторону. Трагикомичность этой ситуации в том, что уже непонятно - стоит ли об этом сожалеть или радоваться.

Искусственный интеллект и связанные с ним восторги и страхи, конечно, никуда не исчезнут, однако пузырь инвестиций в ИИ лопнет. Злорадствовать по этому поводу мешает мысль: а какие последствия это будет иметь для глобального финансового рынка? Можно надеяться, что холодный душ побудит инвестировать деньги в менее спекулятивные направления, однако такое масштабное охлаждение может также привести к общему падению инвестиций.

Для партий, которые после осенних выборов в Сейм сформируют правящую коалицию, самым деликатным вопросом будет выбор компромиссной фигуры на пост премьер-министра. Айнар Шлесерс и Виктор Валайнис для этого не подходят (Шлесер слишком поляризует общество, а Валайнис как министр выполнил слишком мало из обещанного), поэтому больше шансов у кандидата от Нацобъединения Илзе Индриксоне. Или у кого-то еще из "гнезда" Улдиса Пиленса".