Видео
В мире
…Я стою около белого двухэтажного домика. Он чуть возвышается в дюнах, за которыми виднеется море, и издалека напоминает белый кораблик, плывущий по волнам. Совсем рядом проходит железная дорога, проносятся машины по шоссе, а здесь царят покой, тишина, уединение. Качаются на ветру сосны, волны накатываются на берег. Кажется, ты один в целом мире. В этом домике в Дубулты, на улице Гончарова, всякий раз, приезжая на Рижское взморье, останавливался известный советский писатель, тонкий знаток природы Константин Георгиевич Паустовский…
Впервые писатель приехал в Латвию в январе 1955 года. Ему 63, живой классик, но ни одной государственной премии, а самой высокой наградой остается Георгиевский крест, полученный во время Первой мировой. Оно и понятно. "Удивительно, но Паустовский ухитрился прожить время безумного восхваления Сталина и ни слова не написать о вожде всех времен и народов. Ухитрился не вступить в партию, не подписать ни единого письма или обращения, клеймящего кого–нибудь. Он изо всех сил пытался остаться и поэтому остался самим собой", — писал о нем его литературный секретарь Валерий Добужинский.
Уже незадолго до смерти тяжело больной писатель направил письмо Алексею Николаевичу Косыгину с просьбой не увольнять главного режиссера Театра на Таганке Юрия Петровича Любимова. За письмом последовал телефонный разговор с Косыгиным, в котором Константин Георгиевич сказал: "С вами говорит умирающий Паустовский. Я умоляю вас не губить культурные ценности нашей страны. Если вы снимете Любимова, распадется театр, погибнет большое дело". Приказ об увольнении подписан не был.
Но это будет позднее, а в 1955–м, стоя у окна вагона поезда, везшего его на Рижское взморье, он видел присыпанные снегом поля, одетые серебром кроны сосен. Позже, вспоминая о первом ощущении при встрече с Латвией, Паустовский писал:
"…при первой встрече я понял, что прелесть латвийской зимы и заключается в этом, как бы старинном, слегка потемневшем снеге, в этой серебряной мгле, в каком–то особенном уюте зимы, когда навстречу трещат камины и возникают под шум огня детские сказки и взрослые сны. С этим ощущением только что распустившейся сказки, с ожиданием мимолетных встреч, задевающих сердце, я ехал из Риги на взморье…"
Ощущения не обманули писателя:
"Я живу в маленьком доме на дюнах. Все Рижское взморье в снегу. Он все время слетает с высоких сосен длинными прядями и рассыпается в пыль… Дом стоит у самого моря. Чтобы увидеть море, нужно выйти за калитку и немного пройти по протоптанной в снегу тропинке мимо заколоченной дачи. На окнах этой дачи еще с лета остались занавески. Они шевелятся от слабого ветра. Должно быть, ветер проникает сквозь незаметные щели в пустую дачу, но издали кажется, что кто–то подымает занавеску и осторожно следит за тобой.
Море не замерзло. Снег лежит до самой кромки воды. На нем видны следы зайцев… Иногда дикие гуси, прилетевшие в этом году слишком рано, садятся на воду и кричат. Тревожный их крик далеко разносится по берегу, но не вызывает отклика — в прибрежных лесах зимой почти нет птиц…
Днем в доме, где я живу, идет привычная жизнь. Трещат дрова в разноцветных кафельных печах, заглушено стучит пишущая машинка, молчаливая уборщица Лиля сидит в уютном холле и вяжет кружево. Все обыкновенно и очень просто. Но вечером кромешная темнота окружает дом, сосны придвигаются к нему вплотную, и, когда выходишь из ярко освещенного холла наружу, тебя охватывает ощущение полного одиночества с глазу на глаз с зимой, морем и ночью…"
Дни, проведенные в Дубулты, стали для Паустовского своего рода "болдинской осенью": "За полтора месяца сделал столько, что в Москве для этого понадобилось не меньше восьми месяцев… Мною в Дубултах были написаны рассказ "Ночной дилижанс" (о сказочнике Христиане Андерсене) и две статьи о Пришвине (для полного собрания сочинений М. Пришвина) и Фридрихе Шиллере", — напишет он в книге отзывов Дома творчества писателей.Здесь же был создан итоговый труд писателя — книга "Золотая роза". Написана она была, как он сам признавался, на одном дыхании, как бы одним взмахом. Одна из новелл — "Надпись на валуне" — посвящена латышским рыбакам.
"…к западу, в сторону Вентспилса, за слоем мглы есть маленький рыбачий поселок. Обыкновенный рыбачий поселок с сетями, сохнущими на ветру, с низкими домами и низким дымом из труб, с черными моторками, вытащенными на песок, и доверчивыми собаками с косматой шерстью. В поселке этом сотни лет живут латышские рыбаки. Поколения сменяют друг друга. Светловолосые девушки с застенчивыми глазами и певучим говором становятся обветренными кряжистыми старухами, закутанными в тяжелые платки. Румяные юноши в щегольских кепках превращаются в щетинистых стариков с невозмутимыми глазами. Но так же, как и сотни лет назад, рыбаки уходят в море за салакой. И так же, как и сотни лет назад, не все возвращаются обратно…"
В море около поселка лежит громадный валун. На нем высечено: "В память всех, кто погиб и погибнет в море". Когда Паустовскому перевели надпись, она показалась ему чем–то вроде эпитафии. Однако знакомый — латышский писатель — не согласился с этим. "Это очень мужественная надпись, — объяснил он. — Она свидетельствует, что люди никогда не сдадутся и, несмотря ни на что, будут делать свое дело. Я бы поставил эту надпись эпиграфом к любой книге о человеческом труде и упорстве. Для меня эта надпись звучит примерно так: "В память тех, кто одолевал и будет одолевать это море"…"
После первого приезда писатель еще не раз бывал на Рижском взморье. Но никогда летом — зимой или ранней весной. Именно в это время работалось особенно хорошо. "Все в Дубултах — тишина, легкое одиночество, пустынная Балтика, дюны, приморские сосны и самый уют латвийской земли — очень помогают писать", — сообщает он в одном из писем.
Впоследствии он часто вспоминал время, проведенное на взморье. "Как мне не хватает Дубултов, разговоров с вами, снежного моря, лукавых глаз Гранина", — писал он литератору Эмилию Миндлину, отдыхавшему с ним зимой 1957 года.
В письме к директору Дома творчества писателей в Дубулты Михаилу Бауману Паустовский говорил: "Все время мечтаю попасть наконец в Дубулты, где так хорошо жить и работать".
Паустовский изъездил много мест большой страны, но, где бы он ни был, никогда не забывал гостеприимной Латвии. "Если можно быть благодарным республике как человеку, то эту благодарность к Латвии я все время ношу в сердце".
Жаль, что Латвия не ответила взаимностью. В музеях Юрмалы и Латвии о нем — ни строчки. Там в почете другие кумиры.
"…Однажды я прочитала рассказ "Телеграмма" Паустовского, — вспоминала выдающаяся актриса Марлен ДИТРИХ. (Это была книга, где рядом с русским текстом шел его английский перевод.) Он произвел на меня такое впечатление, что ни рассказ, ни имя писателя, о котором никогда не слышала, я уже не могла забыть… Он писал романтично, но просто, без прикрас. Я не уверена, что он известен в Америке, но однажды его "откроют""…
Илья ДИМЕНШТЕЙН.
