Видео
В мире
Несколько лет назад на латышском языке вышла энциклопедия "Сто самых знаменитых латвийцев". Поразительно, но в ней не упомянуто об Эйзенштейнах — Сергее и Михаиле. Уж кого–кого, но их не включить в энциклопедию?! В отличие от Аусеклиса или Плудониса, эти имена знают не только от Курземе до Латгалии.
Михаил Осипович Эйзенштейн перебрался в Ригу в 1897 году. Выпускник Петербургского института гражданских инженеров город на берегах Даугавы выбрал не случайно — для самостоятельной практики инженера–строителя. А возможностей для этого в столице Лифляндии было с избытком — один за другим в центре поднимались доходные дома.
26–летний молодой человек приехал не один — с супругой Юлией Ивановной Конецкой. Сняли квартиру в самом дорогом районе, "на бульварах", на тогдашней Николаевской, 6 (ныне Кр. Валдемара). Окна выходили прямо на Стрелковый сад. Откуда у начинающего инженера средства? Он выбрал богатую жену — дочь купца 1–й гильдии, владельца пароходной компании "Конецкий и Ко". За Юлией дали хорошее приданое. Прямо из Петербурга в новую рижскую квартиру были доставлены богатая мебель, хрусталь, серебро, фарфор, пианино. Да и сам Михаил был не из бедной семьи.
Удивительно, но в советское время писали, что его родители — обрусевшие немцы из Петербурга. Сейчас выясняется другое: они действительно приехали на берега Невы из Германии, только были не немцами, а евреями, принявшими православие. Надо сказать, что и сам Михаил Осипович был "святее патриарха" — настоящим ревнителям православия, членом рижской православной общины. В 1898 году сына Сергея крестили в Христорождественском кафедральном соборе.
"Несгибаемый представитель российского чиновничества, его апологет", — вспоминал позднее об отце Сергей. Михаил Эйзенштейн действительно сделал хорошую карьеру. В 1900 году стал начальником отдела путей сообщения Лифляндии. Отвечал за состояние дорог, строил новые. Судя по всему — справлялся. Среди регалий, которыми его отметили, — ордена Св. Анны и Св. Станислава 2–й и 3–й степеней. Состоял он в нескольких благотворительных организациях, в том числе был почетным членом общества памяти Александра II. В этой связи о нем было упомянуто в правительственном вестнике, чем он очень гордился.
С другой стороны, этот "ревнитель и апологет" был высокообразованным человеком — свободно говорил на французском, немецком, хотя последний не особенно любил. В семье говорили на русском. В его домашней библиотеке были Гоголь, Толстой, Золя, Гюго, Александр Дюма. Любимым художником был Константин Маковский — столовую украшали многочисленные фоторепродукции его картин с сюжетами о боярской жизни.
Этот же службист и чиновник обожал оперу, увлекался верховой ездой, входившим в моду теннисом, бывал в театре, цирке, любил путешествовать. Впрочем, и здесь не обошлось без "бзиков". Сын с усмешкой вспоминал, что у отца было 40 пар лакированных черных туфель для похода в Оперу! Специально для них в прихожей был сооружен шкафчик с полочками: туфли размещались по степени изношенности.
Вот такой нестандартный человек оставил нам здания, которые сегодня стали визитной карточкой Риги,— эйзенштейновские дома в стиле модерн.
Частную строительную практику Михаил Эйзенштейн начал на рубеже XIX–XX столетий. На его счету 19 кирпичных доходных домов. Большая часть — на улице Алберта. Надо сказать, что и при жизни Эйзенштейна, и позднее — в 1930–е, 1970–е годы — профессионалы чаще критиковали его за "безвкусицу" и "эпатаж". "Жаль всего красивого района, жаль истраченной работы и материалов", — писал в начале ХХ века архитектор Я. Ванаг.
Его коллега Г. Пиранг уже в 1930–е годы, говоря о стиле модерн в архитектуре, продолжал: "Он продержался недолго и не оставил в Риге особых следов. Только достойная сожаления улица Алберта полностью пала его жертвой". "Отсутствие вкуса выразилось на фасадах домов почти полностью застроенной Михаилом Эйзенштейном улицы Алберта", — писал в 1970–е годы завкафедрой журналистики ЛГУ Рэм Трофимов.
Время все расставило по местам. Сегодня туристы, гости города, да и сами рижане, ходят любоваться именно этой "безвкусицей", а не соседними улицами, которые подобными "огрехами" не страдают.
Но возвратимся к биографии архитектора. Семейная жизнь не сложилась: Михаил любил ночную жизнь; Юлия, судя по всему, не отставала от супруга. Узнав о ее шашнях с генералом Бартели — кстати, отцом лучшего школьного друга Сергея, — Михаил решился на развод. В 1909 году Юлия вернулась в Петербург. А вместе с ней из рижской квартиры уехали богатая мебель, хрусталь, серебро, фарфор, пианино… Десятилетний мальчик тяжело переживал развод родителей. "Эти события… разрушили мою веру в семью и ее незыблемые ценности", — писал он позже.
Сергей остался в Риге с отцом. Отец безмерно любил сына и старался дать ему все, что мог. О рижской жизни мы узнаем из писем Сергея к матери, которые он регулярно писал ей. Отец выписал ему журнал "Природа и люди", на Пасху дарил в подлиннике Мюссе, Корнеля, Расина, Буало, французский энциклопедический словарь. Подростком Сергей свободно читал на трех языках: русском, немецком, французском. Отец брал его с собой в театр, Оперу.
Первое упоминание о посещении театра мы находим в письме 10–летнего Сергея. "27 декабря мы идем в Немецкий театр на "Снегурочку". А в следующем письме он оценивает спектакль, как заправский театрал: "9 января был в театре, давался "Шантеклер", который совсем не понравился. Обстановка и труппа не из хороших".
Среди незабываемых детских впечатлений и цирк, куда его брал отец. Сам он наслаждался "высшим классом верховой езды", но мальчика больше интересовали "рыжие" клоуны.
На всю жизнь запомнились ему и комики из местного театра оперетты — Фендер, Курт Буш и Заксль. В оперетте "Мадам Сен–Жен" Заксль в роли Бонапарта выезжал на белом коне навстречу бутафорской кинокамере — и это была первая киносъемка, которую увидел будущий кинорежиссер.
С отцом, а чаще с друзьями в 13–летнем возрасте он стал посещать рижские кинотеатры, носившие звучные названия "Колизей" и "Мажестик". "Ты же знаешь, что я не терплю историй про сыщиков", — объяснял он в письме матери причину ухода с картины об американском сыщике Нике Картере. Лишь через несколько лет он увидел ленту, о которой написал: "Постановка идеальная, превзошла все ожидания". Это был фильм Альберто Капеллани "Отверженные" по роману Гюго.
Впрочем, в реальном училище, где он учился (ныне в этом здании на Кр. Валдемара 2–я средняя школа), в цирк, кинематограф, театр оперетты и другие несерьезные заведения дозволено было ходить лишь с разрешения начальства. Нелегальные посещения наказывали карцером. "После каникул дал отчет училищному начальству обо всех увиденных спектаклях, умолчал о посещении "Глаза баядеры", — открывается Сергей в письме матери.
Аттестат Сергей Эйзенштейн получил уже во время Первой мировой войны — летом 1915–го. "14 пятерок и 2 четверки — по русскому языку и рисованию. На выпускном акте мне пожимали руки и поздравляли директор, два инспектора, учителя. Директор похвалил и сказал, что две четверки затерялись в море пятерок. Было очень приятно!" — не без тщеславия сообщил он матери.
Не меньше радуется и отец. Об успехах сына он постоянно рассказывал коллегам и знакомым. Михаил надеялся, что Сергей пойдет по его стопам — станет инженером–строителем. В 1915–м он уехал в Петербург и поступил в тот же вуз, который оканчивал отец, — институт гражданских инженеров. Кто мог знать, что больше они не свидятся. Вскоре страна попала в водоворот бурных событий.
Во время прихода в Ригу немцев в 1917–м Михаил остался в городе, но уже в 1918–м, когда к городу приблизились красные, эмигрировал в Берлин. Все, что было свято, дорого, оказалось разрушено, любимый сын остался с красными. Вскоре в Германии он женился на молоденькой фройляйн Элизабет — хозяйке пансиона, но судьба отвела ему недолгий срок — 2 июля 1920 года в Берлине он скончался.
Похоронили его на русском православном кладбище Тегель в столице Германии. Сергей Эйзенштейн о смерти отца узнал лишь через три года. Он не всегда тепло вспоминал о нем, но кем бы он стал без него?
Илья ДИМЕНШТЕЙН.
