Знаменитый исполнитель выступал дважды. В одном из июльских номеров «Слова» в разделе рекламы большими буквами написано: «Эдинбургский театр, в среду, 18 июля, концерт А. Н. Вертинского. У рояля Александр Блох. Начало ровно в 9 час. вечера».
Утром в день концерта Александр ВЕРТИНСКИЙ заглянул в редакцию крупнейшей русской газеты страны «Сегодня», рассказал о последних гастролях, о новом неожиданном увлечении: «Немногие знают, что я начал свою карьеру киноартистом у Ханжонкова еще в 1912 г. Немало пленки привелось мне испортить в старые годы, но тогда искусство экрана было еще в зачатке и не смогло меня увлечь. Лишь два-три года тому назад мною прочно овладела мысль посвятить себя «великому немому»... Петь я все же не бросил и бросать не собираюсь. В этом году я дал три концерта в Лондоне, шесть - в Париже, выступал в Ницце и других городах Франции, пел в Берлине. Для сегодняшнего концерта в Эдинбурге у меня собралось немало новинок...»
И вот артист на сцене. Журналист газеты «Сегодня» Сергей АЛМАЗОВ писал: «Зрительный зал переполнен. Преобладает женский пол. Атмосфера нервно-выжидательная. Выход Вертинского встречается аплодисментами. На лице Вертинского обычная расслабленная улыбка. Криво извивающийся поклон – он начинает... «Баллада о седой госпоже». Вертинский поет почти шепотом, лишь изредка повышая голос. Руки по обыкновению секундируют пению, каждая в отдельности, и эта асимметрия в движениях рук тоже создает настроение... Чем больше смотришь и слушаешь, тем больше поддаешься этому наркотизирующему действию... Успех невероятный. Аплодисменты усиливаются с каждым номером...»
Поклонники знаменитых исполнителей существовали и тогда. Журналист обратил внимание на «шумный восторг «вертинисток» в юбочках выше колен».
23 июля – второе выступление. Слово журналисту: «Можно как угодно относиться к «певцу печали» А. Вертинскому, но следует отдать ему справедливость – его пение, вернее, мелодекламация, захватывает и увлекает слушателя. Странная, своеобразная манера передачи стихов, высокая странная фигура, одухотворенное лицо, «не от мира сего» - все это настраивает слушателей на мистический лад... Вчера А. Вертинский выступил с новыми песенками. «Ваша песнь», «О всех усталых», «Китайская акварель», «У высокого берега»...»
Успех колоссальный – на обоих концертах Вертинский «принужден был петь на бис».
Станция Эдинбург II (ныне Дзинтари) на Рижском взморье в 1928 году.
Сам певец скромно замечал, что успехом во многом обязан прекрасному аккомпаниатору Александру БЛОХУ, который с ним на всех гастролях...
После Рижского взморья Вертинский поехал на новые гастроли - на бельгийский курорт Остенде. А впереди его ждали не только «крики восторженных «вертинисток», но и тяжелые решения. Разрыв с белой эмиграцией, возвращение на родину – теперь уже в другую страну. Причем в трудное для нее время – в 1943-м.
Когда Иосифу СТАЛИНУ доложили о возвращении Вертинского из эмиграции, он долго молчал, раздумывая, потом махнул рукой и произнес: - Пусть поет...
Петь разрешили, но ни одной пластинки при жизни Вертинского так на родине и не вышло...
Латвийская публика вновь увидела певца лишь в конце 1940-х. Но это уже были не только концерты. Ехал он в Юрмалу и отдыхать. Дочь кумира миллионов, Марианна ВЕРТИНСКАЯ, вспоминала, что дачу снимали в разных поселках - в Майори, Дубулты, Яундубулты.
«Выезжали мама, бабушка и мы – двое детей и няня. Бабушка варенье варила, мы с Настенькой носились по этому белому изумительному песку, собирали ракушки, закапывались в песок...»
Ветеран рижской журналистики Михаил Израилевич ЗОРИН, который после войны был собкором «Литературной газеты» по Прибалтике, в 1950 году побывал на рижском концерте Вертинского. Вот что он вспоминал: «Первый концерт Вертинского состоялся в зале филармонии в Старой Риге. Был аншлаг... Мы с женой оказались рядом с Эльфридой Пакуль и Александром Дашковым, с которыми дружили семьями. Саша рассказывал, что он слышал Вертинского в довоенной Латвии.
- Посмотрим, как поработало время над артистом, - сказал Александр Дашков. - Годы безжалостны, особенно для нас, актерской братии...
Александр Николаевич ВЕРТИНСКИЙ во время выступления.
В ту пору Александр Дашков - премьер Латвийской оперы, имеющий кучу званий и наград, полушепотом заметил: - Для публики важен гипноз имени... И в случае с Вертинским также действует этот гипноз... Он ведь уже в годах...
Концерт начался без всяких предисловий и выступлений конферансье. На сцене появился ведущий, он поздоровался с публикой, а затем торжественно произнес: - Только два слова: Александр Вертинский...
Вертинский вышел уверенной походкой, не очень быстро, но и без возрастной замедленности, в ослепительно черном костюме, худой, сосредоточенный, без улыбки, седой, коротко подстриженный, легким кивком головы ответил на аплодисменты зрителей. Он сделал несколько шагов по сцене, приближаясь к публике, оставляя в тылу пианиста, человека средних лет в очках, в таком же черном костюме.
- Мой друг и мой аккомпаниатор Михаил Борисович Брохес, - сказал Вертинский, показывая жестом на человека, сидящего у рояля.
Я не помню, какой песней начался концерт, но я отлично помню свое душевное состояние. Вертинский начал медленную ноту, которая постепенно, как волна, накатывалась к берегу сердца, все повышая эмоциональные удары. Сначала показалось, что у него нет голоса, что это певческий монолог, сопровождаемый жестикуляцией. Его руки «пели". Они выражали душевное состояние исполнителя, в движениях рук был определенный рисунок, они имели свой «текст", связанный с содержанием песни. Казалось, что руки мыслили...
Название каждой песни вызывало аплодисменты… А когда он начал: «Здесь шумят чужие города, Здесь чужая плещется вода, Мы для них чужие навсегда...», - аплодисменты заглушили песню…»
При жизни у Вертинского хватало критиков, но время все расставило по местам. Его песни по-прежнему исполняют, потому что они, как писал известный рижский довоенный литератор Петр Моисеевич ПИЛЬСКИЙ, - «это интимные исповеди. Это я, это вы, это мы все в наших жаждах ухода от повседневности, от буден, от опрощения жизни»...
Илья ДИМЕНШТЕЙН
ФОТО из архива и Википедии