Видео
Жизнь легендарного Ахмад Шаха оборвалась 10 сентября 2001 года. «Счастливчику» (так с арабского переводится его прозвище) тогда было 48 лет — возраст, когда многие политики и полководцы только начинают получать известность. Масуд к тому времени уже успел вписать свое имя в историю.
В народе Ахмад Шаха не просто поддерживали — в нем видели надежду на спокойствие и счастливое будущее Афганистана. Но первая боевая операция под командованием Масуда в 1975 году провалилась именно из-за сопротивления местного населения. Тогда, захватив Панджершский уезд, он даже не стал дожидаться подхода верных Дауду правительственных сил; просто увел свой отряд обратно в Пакистан, когда понял, что «народ не с нами — народ против нас».
Но на ошибках Масуд учился. С тех пор он всегда старался проявлять заботу о гражданском населении и действовать с опорой на него. Иначе нельзя было рассчитывать на успех: партизанская война может быть развернута только там, где повстанцы пользуются всесторонней поддержкой местных жителей. Об этом писал и другой видный революционер, у которого Масуд учился тактике и стратегии партизанской войны — Эрнесто Че Гевара.
Вообще, у аргентинского врача Эрнесто Гевары и афганского архитектора-недоучки Ахмад Шаха много общего. Начиная вооруженную борьбу против режима НДПА в 1978 году, Панджершский лев командовал всего двадцатью моджахедами, у которых в арсенале было 6 винтовок и 9 пистолетов.
Не в лучшем положении оказались и уцелевшие участники экспедиции Фиделя Кастро в 1956 году. Но Масуду, как и кубинским повстанцам, сопутствовала удача. «Неуловимый Джо» (еще одно его прозвище) весьма быстро стал одним из самых авторитетных полевых командиров исламской оппозиции. Вот только путь к власти у него был не близок. От боевого крещения Масуда в Панджшерском уезде до падения режима Наджибуллы прошло 20 лет. Все эти годы Ахмад Шах думал, учился, боролся.
Борьба стала для него смыслом существования. Но борьба не за абстрактные идеалы халифата и мировой гегемонии ислама, а за свою страну, которой он, Масуд, сможет обеспечить спокойствие и процветание. Он не раз заявлял, что обстоятельства вынудили его взяться за оружие. Но фундамент счастливого будущего трудно возвести на почве, обагренной кровью. Масуд это понимал, а потому не проявлял жестокость там, где можно было обойтись без неё.
В отвоеванных землях он первым делом налаживал поставку продовольствия для мирных жителей, избегал принудительной мобилизации. Генерал Руслан Аушев вспоминает: «Когда я встречался с Ахмад Шахом в 1998 году, мы с ним говорили долго. Он сказал мне поразительную вещь: «Я, говорит, мог же с вами воевать по-другому. Я же мог сбивать ваши пассажирские самолеты. Я же не сбивал пассажирские самолеты. Я с вами воевал, как воевал». Этим Масуд отличался от остальных полевых командиров.
Во время Афганской войны его, конечно, не раз пытались устранить физически, но от этих попыток со временем отказались. Пришло понимание того, что с Масудом, в отличие от других лидеров оппозиции, можно и нужно договариваться.
Генерал армии Валентин Варенников вспоминает, как отговаривал президента Наджибуллу от планов ликвидации Панджшерского льва: «Я ему доказывал, что Ахмад Шах Масуд в отличие от других руководителей — это совершенно другая фигура, это государственник. За ним идёт народ, народ в него верит, он пользуется колоссальным авторитетом на севере страны, где проживают таджики. И он не зашоренный, не озлобленный, с ним можно нормально говорить и договариваться».
Был ли прав Варенников по логике Наджибуллы, с которым моджахеды под предводительством Масуда не стали договариваться, а просто выкинули на свалку истории в 1992 году? Вероятно, нет. Но для нас Ахмад Шах превратился в надежного партнера. Он умел держать слово. И взятые на себя обязательства не нарушил даже после подлой, кровавой провокации на Южном Саланге. Все тот же генерал Аушев вспоминает: «Когда войска выходили в 1989 году, с Масудом договорились, что мы не стреляем в него, а он не стреляет по уходящим колоннам. Но уговорили руководство нашей страны нанести последний удар по Панджшеру, потому что это было самое тяжёлое для Наджибуллы место. Это была, конечно, провокация, это было не по-офицерски, вообще не по-людски. И мы практически нанесли удар по людям, которые не ждали этого удара. И как мне рассказывали, там стояли мирные люди — что ж вы делаете?»
Мог ли Масуд обстрелять советские колонны? Мог. Возможности были. Да и посмел бы кто-нибудь упрекнуть его за ответные меры после подобного вероломства, организованного, по словам Аушева, на «уровне Москвы»? Но Ахмад Шаху хватило благоразумия стерпеть гнусную провокацию. Он ведь прекрасно понимал: огонь его артиллерии на заденет тех, кто отдает приказы. Погибнут обычные «шурави» — советские воины, достойные противники, которые уходили с его земли. И которым он не хотел стрелять в спину — не его методы.
Вообще, с Ахмад Шахом начали договариваться еще задолго до вывода ОКСВ из Афганистана. Александр Ляховский в своей книге свидетельствует, что Масуд через посредников подписал с советской стороной негласное соглашение. Он обязался не вести боевые действия против правительственных сил. «В ответ ему обещали не наносить авиационных ударов по Панджшеру, пропускать его караваны в долину и из нее, а также оказывать Ахмад Шаху авиационную и артиллерийскую поддержку — это в случае вооруженных столкновений его отрядов с соперничающими вооруженными формированиями „Исламской партии Афганистана“. Срок этого соглашения истекал в мае 1982 года. Обе стороны в основном соблюдали взятые на себя обязательства».
Масуда уважали даже бывшие враги. Леонид Хабаров говорит: «На Ахмад Шаха у меня злости никогда не было. В общем-то, он достойный противник. При встрече в бою лестно было бы с ним сразиться. Вне боя я с удовольствием выпил бы с ним по пиале чаю». В общем-то, многие российские офицеры в 1990-е так и делали — приезжали к Ахмад Шаху с дружественными визитами, пили чай, вспоминали времена, когда были смертельными врагами.
В России новость о его смерти встретили с большим сожалением, общественное мнение осудило убийц. И дело здесь не только и не столько в личных качествах Масуда, сколько в его политическом феномене. Масуд стал живым знаменем борьбы с терроризмом и личным врагом Усамы бен Ладена (пожалуй, единственным врагом, который мог организовать сопротивление «Талибану» * в Средней Азии). Незадолго до смерти он подчеркивал, что Афганистан воюет против Пакистана, а действия талибов, совершаемые под знаменем шариата, не имеют никакого отношения к исламу. По иронии судьбы, за несколько секунд до покушения псевдожурналисты попросили Масуда поделиться мнением о бен Ладене. Ахмад Шах начал говорить, не подозревая, что ему уже подписали смертный приговор…
Главным виновником случившегося был, по большому счету, сам Масуд. К обеспечению своей безопасности он никогда не относился халатно. Из досье ГРУ ГШ ВС СССР на Ахмад Шаха от 1980 года выясняется, что он подбирал личную охрану из преданных ему лиц, постоянно имел при себе телохранителей. «Отмечаются относительно частые изменения в составе ближайшего окружения и личной охраны. Постоянной резиденции не имеет. Все время меняет места расположения».
В 2001 году образ жизни Ахмад Шаха оставался принципиально таким же. Но террористы-смертники отыскали брешь в его обороне: он всегда подчеркнуто уважительно относился к прессе. Журналистов обычно освобождали от тщательного досмотра перед встречей с легендарным полевым командиром. Эта прихоть Масуда сыграла с ним злую шутку.
Панджшерский лев скончался 10 сентября 2001 года, а на следующий день теракты в Америке заставили мир содрогнуться. Были ли это звенья одной цепи? Как знать. Ясно одно: для афганцев смерть Масуда была не меньшей трагедией, чем падение башен-близнецов для американцев. Погиб всего один человек, но вместе с ним угасала надежда на объединение целой страны. Люди верили, что ему это было под силу.
