Ресторатор Тарасов

Была в трактире и бильярдная, где журналисты бились на "пару пива". "Лучшие перья" не чурались играть с извозчиками. Кстати, их в общем зале бывало немало. Во дворе располагался постоялый двор, на котором "парковались" пролетки, подвозившие гостей. Упоминает "Волгу" и известный журналист русской эмиграции Андрей Седых, в 1929–м приехавший в Ригу из Парижа и через два года написавший во Франции книгу "Там, где была Россия". "А за каналами начинается Московский форштадт. Тут вы чувствуете себя совсем в России. Мостовые вымощены крупным булыжником, пролетка безжалостно подпрыгивает, вас бросает из стороны в сторону. По обеим сторонам Большой Московской лепятся одноэтажные деревянные домики с флигелями, с крылечками и александровскими колоннами. Деревянные ставни откинуты на крючки, на окнах белоснежные занавески, герань, бесчисленные горшки с цветами и клетки с канарейками. В этих домах живет мелкое рижское купечество, бывшие чиновники, вдовы, сдающие комнаты внаем "с утренним самоваром"; комнаты здесь огромные, в три–четыре окна, тщательно выбелены, уставлены кадками с фикусами, столиками с семейными альбомами в плюшевых переплетах. В подворотнях девушки лущат семечки, у колониальной лавки Парамонова какой–то паренек перебирает трехрядную гармонь и в такт себе подстукивает подковами. Колониальная лавка набита товаром. У дверей выставлены бочки с малосольными огурцами, с копченым угрем, рижской селедкой. А за прилавком вы найдете лососину, которой гордится Рига, кильки, шпроты, водку, баранки, пряники. У дверей стоит бородатый мужчина в рубахе навыпуск и с серебряной цепью через живот — должно быть, сам хозяин, господин Парамонов. Время к вечеру — не сходить ли попариться в баньку? Банька здесь же, в двух шагах, и не одна, а несколько. В баньке дадут гостю настоящую мочалку, кусок марсельского мыла и веничек, а по желанию поставят пиявки или банки. А после баньки можно зайти в трактир — в "Якорь" или "Волгу", закусить свежим огурчиком, выпить чаю с малиновым вареньем… Так живут на Московском форштадте русские люди — отлично живут, не жалуются". Здание знаменитого трактира сегодня можно увидеть лишь на старинных фотографиях. Как и большинство кузубовских, волковских, семеновских деревянных домов, оно снесено. — Это ведь не просто старые дома уничтожены. Душа Московского форштадта, его русский след, — говорит мне свидетель прежней русской жизни Михаил Тарасов. От предпринимателей современной формации нередко можно услышать: "Денег нет, все вложено в производство". Вспоминаю, как коллега пару лет назад обратилась к очень крупному бизнесмену: нужны были небольшие средства на вечер памяти ученого — изобретателя ремантадина. Умер он — латыш по национальности, в позорной бедности, за свое лекарство, появившееся в советское время, в новое не получил ни сантима. А лекарство продолжают выпускать, оно приносит прибыль тем, кто работает в этом бизнесе. Но небольшой суммы на то, чтобы почтить память ученого, у предпринимателей, которые на этом лекарстве делают деньги, не оказалось. А русские предприниматели старой формации "вкладывали не только в производство". У Тарасова — далеко не самого состоятельного предпринимателя даже на Ильинской улице — хватало денег и на отделку храмов. Причем это не афишировали, не приглашали пишущую братию, чтобы засветиться на страницах печати. На одной из довоенных фотографий храма Иоанна Крестителя на улице Лиела Кална можно увидеть надпись: "Стенопись Св. Троицы в славе со св. ангелами сооружена 29 августа 1932 г. в Рижском Иоанновском соборе усердием Дмитрия Ивановича Тарасова и Петра Гавр. Савловского. Работа художников Евгения Евг. Климова и Юрия Георг. Рыковского. Господи! Освяти любящие благолепие дому Твоего! Ты тех воспрослави Божественною Твоею силою!"