Евровыборы
Видео
Какие-то фильмы вышли с большим запозданием по цензурным причинам, но в целом можно сказать, что именно в период своего взросления я получил с экрана мощный заряд экзистенциального трагизма, который во многом определил мою дальнейшую жизнь. Ни до, ни после этого волшебного семилетия в нашем искусстве ничего подобного не было.
Мне представляется, что волшебное семилетие было важнейшим в творческой биографии шестидесятников. Как режиссеров (высказались практически все лучшие), так и актеров. Свою трактовку проблемы «как жить, когда жить невозможно» дали Олег Янковский (дважды), Олег Даль (дважды), Андрей Мягков (дважды), Олег Басилашвили, Александр Калягин и Андрей Миронов. Лучшие из лучших.
Сопоставлять девять фильмов-шедевров – особое наслаждение. Чреватое, правда, серьезной депрессией. Но я, тем не менее, занимаюсь этим уже много лет. В попытке понять, почему даже на таком ярком фоне волшебное семилетие ассоциируется у меня в первую очередь с «Полетами» Янковского.
Суровый Даль в «Сентябре» был, пожалуй, чересчур жестковат (как, кстати, и в «Четверге»). Он страшил масштабами человеческого распада и не вызывал желания идентифицироваться с его героями. У Басилашвили вышло наоборот: комедийный сюжет чересчур смягчал трагизм прекрасно раскрытого образа. Калягин в «Пьесе» был великолепен. Возможно, лучше него не сыграл в это семилетие никто. Но Михалков перенаселил фильм героями, а потому Калягину не хватило времени и пространства. Похожая проблема возникла также в «Фарятьеве», где прекрасные женские персонажи (особенно Шурочка Марины Нееловой) несколько оттеснили Миронова, совершавшего чудеса перевоплощения из комедийного актера в трагического. Тарковский сделал настолько философско-режиссерский фильм, что, мне кажется, просто не дал Янковскому развернуться. О Мягкове скажу в следующий раз… А в «Полетах» сошлось все, что должно было здесь быть.
Сюжет, конечно, вторичен. Сценарист Виктор Мережко, по сути, переписал «Утиную охоту». Но Янковский сыграл героя так, что хотелось плакать, ощущая себя в его шкуре, а Балаян создал пространство, где актер смог по-настоящему развернуться: ни Табаков, ни Гурченко, ни Меньшиков его не заслоняли. И в каждом эпизоде (вплоть до потрясающей концовки, где Янковский зарывается в стог сена) у меня было ощущение полного попадания: иначе сыграть это вообще невозможно.
Сколько раз пересматривал я «Полеты» – все время не мог понять: завидую я легкости героя, или сочувствую его трагедии? Одновременно возникало желание идентифицироваться с ним и избежать его судьбы. Мне представляется, это главное, что должно быть в трагедии. Только так ее можно прочувствовать в полной мере.
