«На второй неделе я почувствовал, что морально от всего этого разбит». Эксклюзивное интервью с премьером

К правительству Кучинскиса привычные определения первых 100 дней ("медовый месяц" отношений правительства с властью, щадящая пора) вряд ли относятся. Уж латышские СМИ его в это время точно не баловали. И даже в правящей, правительственной коалиции единого отношения не было. Кто подпирал правительство, а кто кусал его.

— Подытожьте, пожалуйста, первые сто дней вашего правительства.

— Принят сравнительно конкретный план действий. Министры, по крайней мере ключевые, приняли горизонтальный подход. Например, если мы идентифицируем проблему "теневая экономика" (я бы называл это финансовыми преступлениями), то к работе с ней подключаются в том числе и министр внутренних дел, и министр юстиции.

Образование. Я бы, наверное, поступил иначе, но господин Шадурскис решил начать с зарплат. Это чувствительный вопрос. Но это тоже одно из дел большого блока, в который входит и качество образования, и соответствующая школьная сеть.

В здравоохранении мы добрались лишь до начальной точки. Через большие, тяжелые дискуссии мы пришли к плану действий.

Еще один пример. У нас уже имеется Совет по логистике, но сейчас вместе с Министерством сообщения мы поняли, что железная дорога не сама по себе и порты не сами по себе. Постепенно подключаем и самоуправления.

Механизмы в разных отраслях пришли в движение. Неписаным пунктом плана является — от процесса к результату. Предварительные наработки показывают, что там, где с этим согласны сами министры, ведомственные барьеры потихоньку сносятся. Следующий этап — прийти к тому, чтобы это поняло также и чиновничество.

Конечно, все не получается так быстро, как хотелось бы. И… я еще не научился в должной степени защищать себя. То есть уже на второй неделе я почувствовал, что морально от всего этого разбит.

— А мне казалось, что вы, к тому же как практик, познали власть и ее нрав от А до Я почти на всех возможных здесь уровнях.

— Я не был чиновником.

— Пусть так… Но все же мне кажется, что у вас, когда вы стали премьер–министром, вообще уже не должно было быть никаких иллюзий.

— Да, я сам был этим удивлен. Мне казалось, что я оброс фантастической скорлупой. Ее разбили в пух и прах.

Мне казалось, что будет легче. Вот это, возможно, и есть те иллюзии. Скажем, ты о чем–то договариваешься — и это точно так и происходит. Ан нет…

Чтобы это произошло, надо договариваться дважды, трижды плюс еще и контролировать. Кроме того, я принадлежу к тем людям, которые, прежде чем винить других, сперва вопрошают: а что сделал не так я? Я от всего этого даже заболел. Отлежался, успокоился, и сейчас все в порядке.

— Не вы первый, кто не видит результата… 25 лет как восстановили независимость, а страна так и не определилась со своей целью? Хотя куча государственных бумаг ее вроде бы определяет…

— Я не согласен с тем, что у нас нет ни видения, ни цели. В конце концов, в Национальном плане развития зафиксирован экономический прорыв, к которому мы наконец–то обратились, выдвинув приоритетом народное хозяйство. Потому что, если не будет доходов, денег не будет ни у кого.

О чем я говорю — "не было"? Не было конкретных формул, как добиться этой цели. Значит, не было конкретно сформулированных действий.

А результата, во–первых, можно добиться тогда, когда имеешь четкую установку того, чего ты должен достичь. И если ты этого не знаешь, то трудишься, лишь бы убить время. Тогда теряешь всякую мотивацию и дожидаешься пяти часов пополудни, чтобы свалить.

Среда информационных технологий. У нас имеются фантастические возможности, у нас третье место в мире по перекрываемости. Хорошая, качественная интернетная связь и… чрезвычайно раздробленные все системы. Этим я хочу подчеркнуть то, что во всем мы приходим к выводу: недостаточно будет заявить — это наш приоритет. Должен быть механизм, при помощи которого этот приоритет осуществить.

«20 учителей на 20 учеников мы не потянем»

— Тогда скажите, как именно проявится то, что образование и здравоохранение действительно являются приоритетами вашего правительства? Я в течение этих ста дней в действиях обоих соответствующих министерств вижу больше деструктивного, чем разумного.

— Да, это два главных вызова. Однако приоритет не значит, что мы сразу, автоматически отбираем деньги у остальных и передаем этим отраслям. Мы сформулировали план реформ.  Мы взялись за них.

Например, образование. Результат в данном случае — добиться того, чтобы школьная сеть соответствовала нашей демографии, чтобы было обеспечено качество образования и его доступность, чтобы зарплаты у педагогов были выше среднего уровня зарплат по стране.

Это те установки, о которых мы договорились. Мы предполагали, что, возможно, следует начать с создания оптимальной школьной сети. Господин Шадурскис, чтобы достичь этого результата, посчитал нужным начать с зарплат. Очевидно потому, что предыдущее правительство уже зафиксировало в бюджете для этой цели девять миллионов, которых все ждали.

— А мне вот несколько директоров школ довольно убедительно доказывают, что тем, что он предлагает, будут довольны хорошо если 15–20 процентов.

— Реальное увеличение зарплат в данном случае, наверное, касается тех школ, где все в порядке. Но я в это не углублялся. За министра работать не стану.

Кроме того, школьная сеть должна быть по камрану государства. Сошлюсь на опыт Норвегии. Там, если количество учеников снижается до 50, собираются родители и решают, как их детям оказаться в качественной школе. В маленьких школах может быть мало детей, но тогда и учителей там должно быть мало. А не так, что 20 детей и 20 человек персонала. Это мы не потянем.

Есть края, где каждый цепляется за свое покрывало. Конечно, там сделают все, лишь бы не пустить ребенка в школу соседнего самоуправления. Вопрос: как заинтересовать самоуправления таким образом, чтобы они не теряли, чтобы везли детей туда, где имеется качественное образование? А не держали бы их при себе.

Вместе с Министерством среды и регионального развития этот нездоровый механизм нужно как–то сломать. Для того и действует межотраслевая группа.

Иногда видится — сидят за столом 40 самоуправлений и все говорят: нам нужны деньги, нам нужны деньги… Мне кажется, очень многие думают, что где-то здесь находится станок, печатающий деньги. Просто кто-то торчит перед ним и не хочет нажать волшебную кнопку.  

А реально… нам не у кого отбирать эти деньги. Пролоббируешь самоуправления, дашь им дополнительно денег, но это будет означать, что ты отобрал деньги у полиции или учителей.

«Национальность Ушакова мне не мешает»

— Мешает ли вам сотрудничать национальность Нила Ушакова?

— Нет. Национальность не мешает абсолютно. У нас с мэром Риги могут расходиться взгляды по многим вопросам, но не из–за национальности. И не потому, что я не способен сотрудничать. Это я высказал инициативу, что мы должны с мэром Риги время от времени встречаться.

Потому что если взять, скажем, экономические вопросы, то мы не можем друг без друга полноценно развиваться. Конечно, в политическом плане я могу думать и думаю иначе, чем он. Но это не означает, что мы не сотрудничаем. Национальность в этом случае не имеет никакого значения.

— Действительно ли этот год станет, как говорят, годом пересмотра налогов? И будет ли этот пересмотр системным?

— Да, это будет системным пересмотром. Мы с предпринимателями пожали друг другу руки и договорились о стабильности на четыре года. Мы договорились о так называемой инвентаризации налогов. Однако ожидать серьезногоуменьшения налогов — этого мы себе позволить не можем. Видно же, каковы требования в отрасли здравоохранения, в образовании…

— Реально ли до 2020 года увеличить налоговые поступления на миллиард евро?

— Конечно, реально. Можем поспорить.

Кроме того, предприниматели обращают внимание также и на нашу объемную, непонятную систему льгот. Очевидно, будут представлены разные варианты, три, четыре модели… До сентября мы должны иметь в этом вопросе ясность.

«В топе был послушный чиновник»

— В какой степени, оценивая реальную ситуацию в вашем политическом тылу, можно говорить о стабильности правительства?

— Сейчас у меня нет чувства нестабильности. Конечно, партии взаимодействуют со своими министрами. Вопрос, захотят ли министры от "Единства" и Национального объединения находится в нашем коллективе постоянно, не снимается.

Конечно, бывают компромиссы. Время от времени я, как руководитель коалиции, вынужден что–то смягчать, в чем–то уступать. Но пока ни у одной партии нет 51% голосов в Сейме, так будет всегда.

В Законе о государственном управлении и в Законе об устройстве Кабинета министров четко определено, чем занимается кабинет. Этим занимаюсь и я. Партии работают в Сейме. Я строго–настрого развел эти дела.

Кабинет — это моя команда. Моим большим преимуществом является то, что я никогда не боялся каких–либо других вариантов. У меня все еще имеется такое чувство, что жизнь выбрала меня, а не я ее.

Кроме того, я принял совершенно открытые условия игры. Что имеется, то мы выставляем на кабинет. Никаких своих махинаций. Пока что у меня нет чувства нестабильности.

—Политическая мама предыдущего правительства Солвита Аболтиня не так давно вещала: "Политики сейчас слабы. У нас чрезвычайно слабый парламент, чрезвычайно слабое правительство" (Ir, 5.05.2016). Для таких оценок имеются основания?

— На мой взгляд — никаких. Но… ее тоже можно понять. У нее ведь было желание и без пяти минут возможность стать премьер–министром.

О результатах, наверное, можно начинать спрашивать с осени. Но и сегодня, хоть многие дела находятся лишь на стадии разработки, нельзя сказать, что продвижения нет.

Первым делом было — спокойно, не торопясь, приучить людей к формулированию конкретного действия. Тенденцию, когда каждый приходит и пытается ради самоудовлетворения втиснуть и в декларацию, и в план действий правительства хоть строчку, чтобы потом о ней забыть, следовало прекратить.

Сегодня я общаюсь с министрами, однако отчитываться придется и аппарату. То есть два раза в год аппарат должен будет оценивать, как далеко мы продвинулись, отчитаться за каждый пункт плана действий. Потому что сейчас все наглядно, все можно проверить и подвергнуть мониторингу. Конечно, приходится тяжелее, чем я предполагал.

— А насколько дееспособен этот самый аппарат? Политолог Айгар Фрейманис пару недель назад сказал, что в Латвии "власть принадлежит чиновничеству". Аппарату.

— Не так страшен черт, как его малюют. Министр является капитаном команды, и он сам строит этот аппарат. Про аппарат есть новости хорошая и плохая.

Хорошая, что чиновничество мотивировано трудиться тогда, когда имеет конкретные задачи.

А плохая — это то, что мы в управлении потеряли много компетентных людей. В топе последних лет пребывал послушный, «не возникающий» чиновник.

Виктор АВОТИНЬШ.