"Не могу сказать, что я отношусь к храбрым людям, — вспоминал артист о военном времени. — Нет, мне бывало страшно. Все дело в том, как тот страх проявляется. С одними случались истерики — они плакали, кричали, убегали. Другие переносили внешне спокойно… Но первого убитого при мне человека невозможно забыть. Мы сидели на огневой позиции и ели из котелков. Вдруг рядом с нашим орудием разорвался снаряд, и заряжающему осколком оторвало голову. Сидит человек с ложкой в руках, пар идет из котелка, а верхняя часть головы срезана, как бритвой, начисто…"
Победу Никулин встретил в Прибалтике. Однако домой попал не скоро. Демобилизацию проводили в несколько этапов, и до него очередь дошла только через год после окончания войны. Он уволился из армии 18 мая 1946 года.
В книге артиста "Почти серьезно" есть воспоминания и об этом периоде его жизни. "Гуляю по Риге в одно из увольнений, уже в мирные, послевоенные дни, и тут меня заметил патруль и забрал. Привели в военную комендатуру, а там таких, как я, полно. Фуражки наши поснимали и положили на стол. Мы стоим с обнаженными головами. Те, кто нас привел, надевают наши фуражки, примеривают на свои головы. "Наверное, выбирают себе", — подумал я. Вдруг вошел чернявый старший лейтенант и с ходу, взяв фуражку, надел ее на голову и посмотрел в дверное стекло, как в зеркало. Я как ни в чем не бывало, изрек: "Вот еще один пришел к шапочному разбору". Все засмеялись. Старший лейтенант — тоже. Он постепенно всех отпускал, заменяя фуражки на пилотки. Я остался последним. Получил пилотку… и десять суток ареста. Чернявый лейтенант оказался начальником гауптвахты. Правда, мне повезло: через три дня наступили Октябрьские праздники, и меня досрочно освободили и направили в часть".
Долгое время часть, в которой служил Никулин, стояла в Валмиере. "Из Валмиеры я послал родителям два бруска соленого масла, кусок сала, банку засахаренного меду — все это купил у местных жителей. Отправляя посылку, не очень–то верил, что она дойдет до Москвы — столица казалась далеким–далеким городом. Но родители все получили и прислали восторженное письмо".
В Валмиере и состоялся дебют Никулина как артиста.
"…Вызвал меня замполит командира дивизиона капитан Коновалов и сказал: "Никулин, ты у нас самый веселый, много анекдотов знаешь, давай–ка организуй самодеятельность". Я охотно взялся за это дело. Обойдя все батареи дивизиона, выявил более или менее способных ребят. К первому концерту мы готовились тщательно. Самому мне пришлось выступать в нескольких ролях. Во–первых, быть организатором концерта. Во–вторых, вести его как конферансье. В–третьих, быть занятым в клоунаде. В–четвертых, петь в хоре. В–пятых, стать автором вступительного монолога и нескольких реприз между номерами. Я выходил перед публикой и говорил: "Как хорошо, что передо мной сидят артиллеристы. Поэтому я хочу, чтобы наш концерт стал своеобразной артподготовкой, чтобы во время концерта не смолкали канонада аплодисментов и взрывы смеха. Чтобы остроты конферансье, как тяжелые орудия, били зрителей по голове, а публика, получив заряд веселья, с веселыми минами на лицах разошлась по домам".
Бывал Никулин в Латвии и после войны. Приезжал на гастроли. Но поездки запомнились ему не выступлениями на манеже цирка — в Риге он сшил свой первый костюм.
"Я всегда знал, что некрасивый. Глиста в обмороке, — пишет он. — Худой, длинный и сутулый. Первый раз пошли всей батареей в баню перед войной, я разделся — все как начали хохотать! И я нисколько не обиделся. Мне даже было приятно, что у меня такая необычная внешность. Свой первый костюм я шил в Риге, мы приехали туда на гастроли. В Риге шили здорово и дешево, старик Кио специально приезжал в этот город шить себе фрак. Пришли к портному, какому–то там Блинбауму, жена моя ему говорит: "Вы знаете, задача у вас трудновыполнимая, муж сутулый и долговязый, и одно плечо короче другого, с лошади упал, и сломанная ключица неправильно срослась…" Портной слушал, слушал и кивал: "Ничего, ничего. У него просто фигурка оригинальная". И я после всегда так говорил".
Правильная фамилия портного была Баренбаум. Прославился он не только тем, что сшил первый костюм Никулину. Однажды приехал и Утесов. Игорь Кио вспоминал об этом: "Надо сказать, при всех своих талантах Леонид Осипович не обладал одним качеством: его нельзя было назвать элегантным человеком. Да, он был одет хорошо и аккуратно, но не умел как–то по–особому носить костюмы, выделяться. И вот мы привели его к Баренбауму. Леонид Осипович показал костюм, который был на нем, и попросил пошить ему такой же. Придирчиво осмотрев наряд Утесова, Арон Львович спросил:
— Кто вам шил этот костюм?
— О! Это хорошо знакомый всем московским артистам Затирко…
— Мне не нужна его фамилия, — сказал Баренбаум. — Я хочу узнать, кто он по профессии".
Дмитрий ИЛЬИН.
6 ноября 2014. №45
Загрузка
Видео
