- "Лачплесис" был одним из центральных событий в области культуры в 1988 году, если не самым главным. (...) Как на вас как человека повлияло то, что вы играли заглавную роль?
- Это кардинально на меня повлияло. Появилось удивительное ощущение ответственности. Не могу сказать, что ранее я как-то легкомысленно относился к доверенным задачам. Грандиозность этого труда и музыкальный материал были удивительными. Когда Зигмарс (автор рок-оперы "Лачплесис" композитор Зигмарс Лиепиньш - Ред.) мне показал, как эти музыкальные произведения свяжутся в рок-оперу, мной овладела необычайная радость. Это было именно то, что мне подходило. Зигис, я думаю, считался с диапазоном моего голоса, с моими способностями и с моей ответственностью тоже. Мне оставалось только настроиться и выдать от себя взамен 100 % то, что я мог сделать. Думаю, что эти 100 % я и выдал. После долгой череды концертов в Спортманеже многое изменилось. Приходилось больше думать, что я могу сделать в этой ситуации. Является ли Лачплесис самым подходящим моментом и возможностью для дальнейшего роста? Конечно, лучшей возможности для меня как певца, как человека невозможно было и представить.
- Роль Лачплесиса на вас возложила в некотором роде дополнительную обязанность, так как вы стали почти символом патриотизма. Не я первый и не я последний из тех, кто берет у вас интервью в эту патриотическую неделю. Как вы уживаетесь с этим, если можно так сказать, бременем ответственности?
- В тот момент смелости, бесстрашия и патриотизма было с избытком. Возможно, меньше было предчувствий о том, что могло бы последовать. Насколько плохо могло бы быть. Благодаря тому, что в нас был этот пыл и желание делать то, что мы можем, мы в музыке говорили ясным языком. Думаю, это в целом и изменило настроение во всем народе. Это дало уверенность, что сейчас пора выходить на улицы с латвийским флагом и словами "свобода", "независимость".
- Как вы сегодня воспринимаете слово "патриотизм", и что изменилось за эти годы?
- К сожалению, это изменилось, и мы можем только гадать, что помешало нам как государству развиваться так, как мы это задумывали в идеальном виде. То ли это влияния извне, то ли пережитое за предыдущие десятилетия каким-то образом. Тут можно говорить и о генофонде, и о том, что так много людей уезжает, увидев возможности. Высказывать кому-то упреки тоже не совсем к месту, так как наша борьба за свободу уже включала в себя и свободу передвижения. Это одна из целей, которую мы достигли. Если вернуться к вопросу о патриотизме, то именно патриотизм должен быть тем, что нас удерживает здесь. Патриотизм - это то, что видно в человеке по его делам.
- В этом году после вторжения России в Украину ситуация в нашем регионе снова напряженная. В каком-то смысле она напоминает уже упоминавшийся 1988 год. Убирают памятники оккупации, ощущается определенный подъем национального самосознания. С какими ощущениями вы в этом году ожидаете 18 ноября?
- Только что с коллегами-музыкантами (....) минут 10-15, без преувеличения, говорили о том, что происходит и чего именно мы можем ожидать от ситуации, сложившейся в Украине. Нет сомнений, Россия - агрессор, и имеет место очень глубокая растерянность, так как каждый из нас испытал какое-то разочарование в связи с русскими и Россией. Мне приходилось бывать и жить в России с 70-х. Победа на конкурсе "Юрмала-86" открыла мне все возможности, и до начала 90-х мы с группой Remix ими воспользовались - объездили с концертами Россию вдоль и поперек. Я видел Россию такой, какова она есть. По-настоящему. Я видел ее и сейчас, в 2011-12 году, до 2014 года, когда понял, что произошло в Крыму, и поставил точку на своем сотрудничестве с российскими продюсерами. Исключительно трудно верить в русских, в будущее России при таком опыте, когда ты пережил много нехороших вещей - не только прочитал или увидел по ТВ, но физически испытал на своей шкуре. Думаю, увы, мы еще долго будем жить, как на пороховой бочке. Там что-то всегда будет тлеть. Как мир сумеет справиться с этим исключительно сложным вопросом, неясно. В моем понимании, должно смениться несколько поколений, чтобы ситуация изменилась. Если у мира были бы какие-то механизмы, чтобы просвещать людей, чтобы закладывать в них хорошие и добрые мысли... Но это другое государство, и я не вижу, как там изменить ситуацию к лучшему.