Опасность подобного раскола электората состоит в том, что победа любого из кандидатов может быть воспринята проигравшей стороной как угроза ее базовым интересам. В частности, победа Клинтон, учитывая структуру ее электоральной поддержки и особенности ее личности (догматизм, отсутствие стратегического видения, жадность, опора на узкий круг многолетних любимчиков-советников, отсутствие чувства юмора и готовность на все ради власти), означала бы отказ от каких-либо внутриполитических изменений, что могло лишь усилить системное напряжение. Недаром Берни Сандерс ехидно повторял во время демократических праймериз: «Опыт — это, конечно, замечательно, но здравый смысл тоже кое-чего стоит». Во время избирательной кампании постоянно возникало ощущение, что Хиллари психологически «повисла» где-то в 1950-х годах и продолжает мыслить категориями того времени, живя в мире, которого давно не существует.

С самого начала избирательной кампании на Хиллари работал практически весь истеблишмент. Как верхушка обеих партий, так и подавляющая часть официозной прессы старались дискредитировать Трампа, представить его угрозой системе, функционирующей с середины 1960-х годов. Все претензии на нейтральность были отброшены.

В этом плане кампания-2016 показала, насколько интересы официоза меньшинств (главной опоры демократов) и республиканской элиты совпадают. Что Уолл-стрит, что элите разнообразных групп special interests (расовых, гендерных etc.), получающих денежные и иные системные привилегии — прежде всего, преимущества при приеме на работу, поступлении в вузы, доступе ко всевозможным льготам, — необходимо сохранение статус-кво, пусть они и находятся на разных уровнях «кормления» в этой структуре.

Поразительно, но некоторые черты происходящего сейчас в США напоминают явления, наблюдавшиеся в СССР на заключительном этапе перестройки (1987-1991 годы).

Американская элита действовала во время избирательной кампании в стиле, напоминающем поведение коммунистической номенклатуры в 1987-1991 годах. И привело это к тому, что можно было бы назвать «эффектом Ельцина»: кампания против Трампа была настолько агрессивна и бесстыдна, что это возмутило значительную часть электората. Ведь и в СССР большой процент граждан голосовал не столько за Ельцина и его конкретные предложения, сколько против бесчестной игры коммунистической номенклатуры и ее контроля над различными сферами жизни, включая информационные потоки, а также в знак протеста против коррумпированности верхушки — как материальной, так и моральной.

Олицетворением этих же пороков выступили Хиллари Клинтон и ее окружение как из числа политической элиты, так и из медийных и академических структур. Еще одна интересная параллель состоит в том, что и Ельцин, и Трамп вышли из самого сердца элиты, но эффективно позиционировали себя и воспринимались и самой элитой, и гражданами как кандидаты, представляющие антиистеблишмент.

Так же как и в случае Ельцина, особое значение имеет то, что Трамп поднял вопросы групповых привилегий и вышел за рамки политической корректности. Между тем именно из-за политкорректности в последние 50 лет большинство американцев боятся говорить то, что думают о некоторых «опасных» темах: межрасовые и гендерные проблемы, политика в отношении сексуальных меньшинств, политика групповых льгот и преференций, политика «обратной дискриминации». В результате многие даже при анонимных опросах врали, опасаясь, что признание в симпатиях к Трампу обернется для них травлей и будет стоить карьеры. Помимо прочего это создало искаженную картину электоральной ситуации: степень поддержки Трампа была недооценена — как в целом, так и среди образованных и состоятельных слоев населения.

Ирония сегодняшней ситуации состоит в том, что к моменту выборов 1989-1991 годов в Советском Союзе и в России пресса уже реально была свободной. Прошедшая же в США избирательная кампания очень ясно показала: об американских СМИ того же сказать нельзя. Был сформирован единый фронт против Трампа, включавший информационную блокаду. Пресса, элитные обозреватели и аналитики, даже организации по проведению опросов общественного мнения — все работали ради единой цели: сохранения статус-кво и дискредитации внесистемного кандидата. Стараясь угодить истеблишменту, многие опросные и информационные организации работали с откровенно нерепрезентативными выборками, где доля демократов и противников Трампа была значительно завышена.

В этом плане сегодняшнюю ситуацию можно сравнить с российскими выборами 1996 года, когда и вся политическая элита, и олигархи, и Запад дружно играли против Зюганова, не гнушаясь ничем (включая полную информационную блокаду оппонентов Ельцина и прямые фальсификации в день выборов).

Как уже отмечалось, острота избирательной борьбы, поляризация электората, экзотичность одного из кандидатов, боязнь и тотальная демонизация его элитой затмевают глубинные причины нынешней ситуации. Среди них — быстро растущее раздражение белого среднего класса утратой своих позиций и системой групповых привилегий (практически не обусловленных реальным социально-экономическим положением конкретных получателей), жесткий раскол электората по этому признаку, полное нежелание элит, в том числе и элит меньшинств, признать наличие проблемы и пойти на спасительные для них уступки — и, как следствие, нарастающий потенциал социального взрыва.

Такие ситуации возникали в США в течение ХХ века дважды: в 1930-е и 1960-е годы. В обоих случаях разрешить их удавалось путем реформирования системы сверху, то есть волевым решением политических и бизнес-элит. В первом случае президент Франклин Делано Рузвельт, спасая страну от социального взрыва в годы Великой депрессии и преодолевая отчаянное сопротивление истеблишмента, пошел на резкое расширение социально-экономических функций государства, включая создание систем социального обеспечения и здравоохранения для неимущих и престарелых американцев и введение обязательного пенсионного страхования для всех работающих. Во втором случае президенты Джонсон и Кеннеди в рамках глобальной кампании гражданских прав создали государственные механизмы, призванные обеспечить определенным меньшинствам компенсацию за дискриминацию, гарантирующие равенство всех групп населения.

Оба раза системные реформы эффективно отсрочили социальный взрыв, но не ликвидировали его причины: сейчас одновременно возникает угроза как коллапса финансовой пирамиды social security (социальное страхование), сформированной в 1930-е годы, так и системы «позитивного действия» («обратной дискриминации») — комплекса групповых привилегий и системы жесткой самоцензуры, формирование которой началось в середине 1960-х.

Реформы как 1930-х, так и, особенно, 1960-х годов, несомненно, мотивировались не только боязнью дестабилизации системы, но и моральными и идейными соображениями. К середине 1960-х в среде белого большинства существовал консенсус, что чернокожим необходимо обеспечить компенсацию за рабство и за последовавший за его отменой век политической и социально-экономической дискриминации. Проведение серьезных реформ в этой области было ускорено распространением протестных движений, усилившим боязнь системной дестабилизации. В целом, однако, белое большинство добровольно согласилось «поделиться»: пойти на предоставление неграм избирательных и других политических прав, льгот при поступлении на учебу и работу, включая и систему квот, создание разнообразных финансовых и иных привилегий. Введение этих механизмов сопровождалось насаждением жесткой (само)цензуры, при которой ставить под сомнение даже вторичные элементы этой системы стало опасным.

Между тем за формированием этой системы последовали серьезные изменения.

Следуя той же логике (компенсация за текущую или предыдущую дискриминацию), другие меньшинства стали требовать аналогичных льгот. В связи с этим трактовка понятия «меньшинство» стала стремительно расширяться. Помимо иных этнических и расовых групп (индейцев, азиатов, латиноамериканцев), в число имеющих право на привилегии были включены, например, инвалиды, а затем гомосексуалисты и другие сексуальные меньшинства. Многие льготы были распространены на женщин. В результате единственной группой, не имеющей статуса меньшинства и не имеющей права ни на какие на льготы, оказались белые мужчины.

Юридическое расширение понятия «меньшинство» шло параллельно с быстрыми изменениями этнической и расовой структуры населения, происходившими в результате более высоких темпов естественного прироста ряда меньшинств и изменения иммиграционной политики. Если до 1965-го приоритетом обладали выходцы из Западной Европы (прежде всего на основе дискриминационных региональных квот, сформированных в начале ХХ века), то с принятием Акта об иммиграционной реформе США радикально пересмотрели свою иммиграционную политику, открыв границы для выходцев из стран третьего мира и квалифицированных специалистов. В результате доля в иммиграционном притоке европейцев, составлявшая до этого около 90 процентов, сегодня не превышает 10.

Рост абсолютной численности и относительной доли в населении юридически признанных меньшинств потребовал постоянного расширения бюджетного финансирования программ, обеспечивающих предоставляемые им привилегии. Этот процесс имел три важных последствия: увеличение бюджетного дефицита, трения в Конгрессе между демократами и республиканцами относительно путей сокращения этого дефицита и судьбы подобных льготных программ и конкуренции между представителями «защищенных» групп в борьбе за льготы.

Эти процессы проходили параллельно с последовательным сокращением доли белого населения и снижением его жизненного уровня. Более того, демографические тренды таковы, что к середине века белые перестанут быть самой большой по численности группой в США. И это лишь усиливает их неуверенность в завтрашнем дне.

В этом смысле появление Трампа стало символом нарастания напряжения в обществе и готовности ряда слоев населения (прежде всего — сжимающегося белого большинства) к началу серьезных реформ, основным содержанием которых должен стать пересмотр системы квот и групповых привилегий и переход к социально-экономическим критериям распределения льгот. Победа Хиллари могла бы иметь катастрофические последствия: ее опора на меньшинства и неспособность к политической гибкости помешали бы ей осознать серьезность проблем, вставших перед страной, и сделать шаги, способные ослабить ее поддержку определенными политическими группами.

Тем не менее очень серьезные вопросы сохраняются и сегодня. Артикулировав проблемы, с которыми сталкивается белый средний класс, Трамп консолидировал поддержку со стороны этой группы электората и населения в целом. Однако одновременно он оттолкнул от себя значительные группы меньшинств, которые в последние десятилетия начинали более благожелательно относиться к Республиканской партии, особенно среди афроамериканцев, латиноамериканцев и мусульман, затруднив формирование широкой политической коалиции. Есть и другие серьезные вопросы, на которые пока нет ответа. Вот некоторые из них:

* готов ли сам Трамп пойти на необходимые радикальные шаги;
* осознала ли их необходимость политическая верхушка, включая и элиту меньшинств, и готова ли она пойти на реформы, даже если они ослабят ее электоральную поддержку;
* сможет ли Трамп преодолеть сопротивление партийных боссов в Конгрессе;
* поднимется ли в ответ на реформы волна насилия, инспирированная его противниками, как это уже произошло на следующий день после победы Трампа на выборах, и насколько эффективно новый президент сможет с ней бороться.

Время покажет. Пока же можно сказать одно: появление такого кандидата, как Трамп, и его победа на выборах 2016 года говорят о том, что Соединенные Штаты столкнулись с глубоким системным кризисом, выйти из которого можно лишь путем радикальных реформ. Ждать, станет ли Трамп тем лидером, который сможет провести их в жизнь и предложить стране новую модель развития, остается недолго.