Агенты МИ-5 подозревали, что ван Хаарлем, которого соседи описывали как чудака, вовсе не арт-дилер, а иностранный шпион. Ван Хаарлем сидел на кухне, склонившись над радиоприёмником. Он был одет в пижаму, его волосы были аккуратно расчесаны на пробор.
Как и каждое утро, тем апрельским утром его приемник был настроен на загадочную станцию номер один. В его наушниках женский голос на чешском языке диктовал цифры, после которых следовали сигналы азбуки Морзе.
В 9.15 утра агенты особого антитеррористического отдела лондонской полиции ворвались в его квартиру. Ван Хаарлем попытался приспустить радиоантенну. Но ее заклинило. Когда он открыл ящик и попытался вытащить оттуда кухонный нож, агент с криком "Хватит! Это конец!" схватил его за руки.
Среди его картин и мольбертов агенты нашли крошечные шифровальные книги, спрятанные в мыльнице, и автожурналы, в которых позже были обнаружены записи, сделанные невидимыми чернилами. Агенты подозревали, что ван Хаарлем вовсе не голландец, а вражеский шпион из СССР.
Его доставили в полицейский участок, где он продолжил настаивать на своей невиновности. А 10 дней спустя произошло странное событие: к задержанному пришла посетительница, сказав, что она его мать.
Голландке Йоханне ван Хаарлем было чуть за 60. Она пристально смотрела на агентов из-под своих огромных очков. Ее сын, говорила она, никакой не шпион, а честный голландец. Она бросила его в 1944 году, а спустя 11 лет нашла его.
Пришедшие в замешательство агенты разрешили ей навестить подозреваемого в шпионаже ван Хаарлема.
"Скажи мне, я слышу все эти странные истории, ты ведь не шпион?" - обратилась к Эрвину Йоханна.
"У нас есть пословица: нет дыма без огня", - отвечал ей ван Хаарлем. - Но на сей раз это не так. Слишком много дыма, но нет огня. Я не сделал ничего, что могло бы навредить Англии".
Йоханна вздохнула с облегчением: "Но почему? Почему вся эта катавасия?"
"Не спрашивай меня. Спроси их", - сказал он.
В этот момент он заметил маленькое красное пятно на ее предплечье. Анализ ДНК, сделанный в лаборатории министерства внутренних дел Великобритании, почти стопроцентно показывал, что Йоханна и Эрвин не являются родственниками. Узнав результаты, Йоханна расплакалась: ее мир рушился у нее на глазах.
6 февраля 1989 года в лондонском уголовном суде Олд-Бейли прокурор Рой Амлот сказал суду присяжных, что обвиняемый выдавал себя за сына Йоханны, на самом деле им не являясь.
Суд над ван Хаарлемом заворожил прессу. Газета Daily Express описывала его, как "старомодного, хорошо одетого шпиона, живущего в мире почтовых ящиков и секретных кодов". Экзотические красавицы в зале суда рассказывали о своих любовных связах со шпионом.
И только одна женщина была в зале, на которую было больно смотреть. Среди свидетелей сидела с трагическим видом она, Йоханна ван Хаарлем.
4 марта 1989 года в 11.45 судья приговорил Эрвина ван Хаарлема к 10 годам тюремного заключения за шпионаж. "Возможно, он первый человек, которого судили в Олд-Бейли под вымышленным именем", - сказал журналистам один высокопоставленный представитель Скотленд-Ярда.
Ван Хаарлем так и не назвал на суде свое настоящее имя.
"Шпион без имени" - как прозвали его газетчики - унес свои секреты в тюремную камеру.
Весной 2016 года после нескольких месяцев уговоров я встретился с Эрвином ван Хаарлемом в Праге. Последние 23 года он тихо-мирно жил в Праге свободным человеком, но шпионы, как известно, лишнее рассказывать не любят.
Меня представил ему чешский журналист Ярослав Кмента. Ван Хаарлем, одетый в дорогой синий пиджак, приехал в ресторан недалеко от Староместской площади в историческом центре города. Внимательно изучив мое удостоверение, он начал рассказывать мне свою историю по-английски, но с акцентом.
Он родился 23 августа 1944 года в Модржанах, в небольшой деревне недалеко от Праги. При рождении его звали Вацлав Елинек. До прихода коммунистов его отец владел небольшой пекарней, торговал печеньем и мороженым. Юный Елинек был призван на срочную службу в армию. Так как холодная война усилилась, он перешел на работу в министерство внутренних дел ЧССР. Он мечтал проявить мужество и отвагу, но вместо этого вынужден был прозябать, делая нудную посменную работу.
Однажды начальство заметило, как он вместо того, чтобы охранять блокпост, зубрит немецкие слова.
Ему приказали пройти с ними наверх в кабинет. Он ожидал получить дисциплинарное взыскание. Вместо этого он был представлен двум членам Statni bezpecnost - Чехословацкой тайной государственной полиции.
Сотрудники разведки изучили его досье и выяснили, что Елинек был человеком дерзким, очень умным, склонным к насилию и риску, патриотом и бабником. Иными словами, обладал идеальными данными для шпиона. После тщательной подготовки было решено, что Елинек готов приступить к работе под прикрытием за границей и шпионить на Западе.
Тайная полиция изучила список пропавших людей и дала Елинеку чужое имя - имя голландского мальчика, оставленного в конце Второй мировой войны в детдоме в Голешовице в Праге. Этот ребенок родился всего за один день до Елинека. Ему сказали, что его новое имя - Эрвин ван Хаарлем.
Он подал документы на получение голландского паспорта и приехал в Лондон на поезде в июне 1975 года. Мальчику из Праги Лондон с его безумным движением показался чужим городом, кишащим опасностями и развлечениями.
Он устроился на работу в ресторан на крыше 24-го этажа гостиницы "Хилтон" на Парк Лейн в Мэйфэр недалеко от Букингемского дворца в надежде шпионить за королевской семьей.
По ночам он обменивался шифровками с чехословацкой разведкой по радиосвязи. Бывший шпион вспоминает, что одной из его первых идей была попытка установить подслушивающие устройства в мебель королевы. Но и он, и его начальники поняли, что это технически им не под силу.
Его шпионская карьера шла гладко, пока в конце 1977 года он не получил тревожное сообщение из Праги: "Твоя мать пыталась найти тебя в Чехословакии с помощью Красного Креста. ЕСЛИ КРАСНЫЙ КРЕСТ НАЙДЕТ ТЕБЯ, ВСТРЕЧА ДОЛЖНА БЫТЬ СОГЛАСОВАНА".
Он снова и снова перечитывал это сообщение. В октябре того же года Ван Харлем получил написанное от руки письмо от Йоханны Ван Хаарлем. В письме она сообщала, что его адрес ей дало посольство Нидерландов, что она в восторге, что нашла его. Как ему и было приказано, в ноябре шпион вежливо ответил, приложив несколько фотографий. Он начал письмо словами: "Дорогая мама". Когда он послал сердечное приглашение посетить его в Лондоне, она сразу же приехала.
Йоханна проснулась рано утром 1 января 1978 года в отеле на западе Лондона. Сильно нервничая, она вышла на улицу, заваленную мусором с предновогоднего вечера. Она планировала прийти раньше назначенного времени, чтобы проверить адрес ее сына. Но вот на противоположной стороне улицы стоял казавшийся знакомым молодой человек.
"Вы миссис ван Хаарлем?"- спросил ее шпион.
"Да", - ответила она.
"Здравствуй, мама, это твой сын".
Они обнялись посреди улицы. Йоханна отступила назад, чтобы взглянуть на него. Слезы катились по ее лицу.
"У твоего отца не было таких темных волос", - сказала Йоханна, изучая его. Она сказала также, что он был ниже ростом, чем отец.
Пока Эрвин наливал им обоим шампанское в квартире, Йоханна взахлеб рассказывала ему историю своей жизни.
Она выросла в Гааге в Нидерландах, а в ноябре 1943 года познакомилась в поезде с его отцом. 23-летний голубоглазый поляк Грегор Кулиг был нацистом.
Четыре недели спустя на вечеринке он ее изнасиловал. Ей было тогда 18 лет, она была девственницей.
Когда ее отец обнаружил, что Йоханна беременна, он был вне себя от ярости. "Ты распутница!" - сказал он и приказал отвезти ребенка в какой-нибудь отдаленный город и там оставить.
Опустошенная от печали и отчаяния, осенью 1944 года Йоханна отправилась на поезде в Чехословакию. После недолгих попыток выжить там как мать-одиночка, она пошла в детский дом в Голешовице в Праге. Всхлипывая, она поцеловала младенца Эрвина на прощание и вернулась в Голландию одна.
Ее отец - еврей, который присоединился к национал-социалистическому движению, чтобы защитить свою семью, - уничтожил документы на усыновление и запретил ей когда-либо говорить о сыне.
На протяжении многих лет из детского дома приходили десятки писем с просьбой забрать ребенка. Все они остались без ответа. Но каждый год на его день рождения Йоханна молча вспоминала пропавшего сына, его имя она даже не могла произносить: Эрвин Ван Хаарлем.
И вот наконец она его нашла. Когда они допили шампанское, он взял ее руку в свою и сказал: "Ты должна в это поверить, я твой сын".
Вскоре после столь эмоционального "воссоединения" Йоханна пригласила Эрвина в Голландию для знакомства с семьей ван Хаарлемов. Прибыв в начале 1978 года в ее дом, шпион по очереди поздоровался за руку со всеми членами семьи. Они на него смотрели, как на зверя в зоопарке. Племянница Йоханны подошла к Эрвину и стала тщательно осматривать его с головы до ног. Неужели она догадывается?
"У него настоящие ноги ван Хаарлемов", - наконец сообщила она собравшимся.
В Лондоне обнаружившаяся внезапно мать-голландка, да еще и еврейского происхождения, только укрепила прикрытие Ван Хаарлема. Главная его задача, как он мне рассказал, состояла в сборе информации об "отказниках" - советских евреях, которым было отказано в иммиграции и которые, таким образом, превратились в пешек в дипломатической торговле времен холодной войны. Он также сумел раздобыть ценную информацию о подводных сонарах, благодаря которым в НАТО могли отслеживать движение советских подводных лодок.
Впоследствии британский журналист Ким Сенгупта охарактеризовал ван Хаарлема как "блестяще успешного агента глубокого проникновения", которому удалось проникнуть на базу британских подводных лодок "Поларис" в Подводном исследовательском центре Британского Адмиралтейства, а также еще в "целый ряд секретных военных установок".
За эти невероятные успехи в области шпионажа ван Хаарлем был удостоен от советского правительства награды, которую ему вручили на специально устроенном в его честь в Праге приеме.
"Он много раз переезжал, - рассказывала впоследствии Йоханна в интервью голландской радиостанции. - Из той небольшой квартирки, в которой я впервые у него побывала, он переезжал во все более роскошные жилища. Я понятия не имела, почему он так часто переезжает. Дела у него шли все лучше и лучше, это легко было видно по его одежде, обуви, домах в которых он жил".
Эрвин осыпал Йоханну подарками, среди которых была ваза из веджвудского фарфора, золотое кольцо с сапфиром и золотая монета. Но на самом деле отношения с "фальшивой" матерью его все больше утомляли. В его представлении она была нацисткой, фашисткой, пошедшей на сотрудничество с оккупантами. Он вспоминает, как ездил в Голландию, чтобы познакомить свою тогдашнюю подругу с Йоханной - чтобы сделать вид, что у них нормальные семейные отношения.
В голландском ресторане звучала народная музыка и многие посетители танцевали. Йоханна, как он рассказывает, увлеклась музыкой, вином и танцами. Она кружилась в танце с одним из гостей вечера и вдруг, как рассказывает шпион, он живо представил себе, как она точно так же танцевала с нацистскими солдатами.
Его охватила безумная ярость. "Опять она за свое, - подумал он. - Горбатого могила исправит! Ведь ей уже 60!". Танцевавший с Йоханной мужчина притянул ее к себе поближе и многозначительно подмигнул приятелю. Ван Хаарлем едва сдержался.
Некоторое время спустя, уже в Лондоне, в доме ван Хаарлема зазвонил телефон. Мирный покой его дома был нарушен. Он поднялся в постели и посмотрел на часы. Было 3 часа утра.
"Сынок, дорогой! Я не смогла удержаться, мне так хотелось услышать тебя", - заплетающимся языком говорила на другом конце провода Йоханна. Она была очевидно пьяна. "Я продам свой дом и перееду в Лондон. Будем жить вместе!"
"Мама, я тебя прекрасно понимаю, - сказал он ей в ответ. - Конечно, здорово было бы жить вместе, особенно после того, как судьба так долго держала нас в разлуке. Мам, знаешь что. Давай-ка сейчас все же отправимся спать, а завтра я тебе позвоню".
Он швырнул трубку, но уснуть уже не мог. Ее поведение беспокоило его все больше и больше. Она могла в конце концов серьезно ему повредить. От этого зависела вся его жизнь. Но сделать он почти ничего не мог. Как от нее отделаться?
В следующий ее приезд они ехали по Лондону, и на перекрестке Эрвин забыл притормозить перед автомобилем, ехавшим по главной дороге. Водитель той машины изо всех сил нажал на тормоза, чтобы избежать столкновения.
"Прости, дружище! - извиняющимся тоном сказал ему Эрвин, приветственно помахав рукой.
"Чего это ты перед ним извиняешься?! - злобно закричала Йоханна. - Что за тряпка! Типичный славянин!"
Ван Хаарлем был потрясен. "Но он же ехал по главной дороге", - пытался он возразить "матери".
"Главная дорога! Главная дорога!" - с издевкой передразнила его она.
Кипя от злости, шпион только крепче сжал руль. "Ну, ты за это поплатишься", - подумал он про себя. Но шанс отомстить Йоханне ему так и не представился.
Однажды, осенью 1986 года Эрвин заметил, что непосредственно вслед за ним едут два автомобиля, совершая те самые маневры, которые им показывали в разведшколе. "Следят, наверное, за кем-то", - подумал он. И тут его осенило: "Идиот! За тобой и следят!".
Из "Хилтона" он к тому времени уже уволился, совершив карьерный рост от простого официанта до менеджера по закупкам. Теперь он был свободным художником и арт-дилером, и за наличные приобрел себе скромную квартирку в районе Барнет на севере Лондона.
Трудно представить себе менее подходящее место для поимки иностранного шпиона, но вскоре в квартирку стали один за другим наведываться странные гости. То техник из телефонной компании придет проверить исправность его аппарата, то новый почтальон заглянет, то мойщики окон стали крутиться у его окна не то что каждую неделю, а, как казалось, чуть ли не каждый день.
На участившиеся странности обратил внимание не только Эрвин. 61-летняя миссис Сейнт, координатор местного жилсовета, рассказывает, что в ноябре 1987 года она звонила в полицию, чтобы доложить о странных звуках и помехах в виде азбуки Морзе, которые вдруг стали появляться у нее в телевизоре каждый вечер в 9 часов.
Еще через некоторое время, в апреле 1988 года, у квартиры Эрвина остановился загадочный фургон.
Об аресте "сына" Йоханна ван Хаарлем услышала по радио Би-би-си. Вскоре к ней прибыли следователи с просьбой дать показания против шпиона на судебном процессе.
"Когда наши глаза, наконец, встретились, я почувствовала боль. В его взгляде я не увидела никакого раскаяния, никакого тепла, ничего", - рассказывает она о процессе. Она никак не могла с этим смириться, тщетно рассчитывая хоть на какое-то проявление тепла со стороны сына. "Он смотрел на меня холодно, как будто это конец".
Отбывать наказание Эрвина отправили в тюрьму Паркхерст на острове Уайт. Через пять лет, уже после окончания холодной войны и после голодовки он был освобожден и депортирован в Чешскую республику.
Я спрашиваю, испытывал ли он когда-нибудь сострадание к Йоханне.
"Мне было нисколько не жалко ее", - ответил он.
"Она все время стремилась управлять, и мне приходилось с нею мириться. Нередко она мне чертовски надоедала", - добавил он, описывая многие реальные отношения между сыном и матерью.
В течение пяти лет его тюремного заключения одна вещь оставалась для него загадкой - рассказ Йоханны о том, как она его нашла. "Никто ее не просил, она сама, по собственному желанию, все это затеяла, пытаясь найти меня", - говорит он.
"По собственному желанию". Ему это показалось странным.
Было ли совпадением, что материнский инстинкт Йоханны пробудился буквально через несколько месяцев после того, как он подал заявку на голландский паспорт? Мог бы кто-нибудь надоумить ее начать поиски сына и почему? Ответы на эти вопросы мы никогда не узнаем - Йоханна ван Хаарлем умерла в 2004 году. У шпиона на этот счет есть своя теория.
"Мы считаем, что она действовала по наводке британской или голландской контрразведок", - говорит он.
Могла ли и сама Йоханна быть шпионкой? Кажется маловероятным, но в наше время обмана и притворства возможно все.
Фотографии ван Хаарлема сделаны журналистом и писателем Ярославом Кмента.