Видео
В мире
Глава Римско–католической церкви в Латвии, архиепископ рижский Збигнев Станкевич характеризует отношение католиков к Реформации, приветствует сближение католиков и лютеран, а также подчеркивает, что в наши дни каждый христианин, а не только лишь священники, должен принимать участие в засвидетельствовании Евангельской вести ("Евангелие" на греческом — "благая весть").
— Что же это было — Реформация? Неизбежный путь, обреченность?
— Это определенно не было неизбежным путем. Во время зарождения Реформации в церковных кругах имелись проблемы, на которые не было обращено должного внимания и которые не решались должным образом. Выступления Лютера содержали понятное желание решать эти проблемы. Его выступление против несовместимых с учением церкви явлений было логично. И его изначальным замыслом не был раскол церкви, а решение проблем, оставаясь в ее пределах. Однако в итоге это вылилось в демарш. Потому можно сказать, что Реформация возникла в лоне церкви, а в итоге обернулась против Католической церкви.
— Не определялось ли это пятисотлетнее отчуждение навязчивостью мирского властного интереса?
— Определенно. Уже в первоначальной стадии Реформации раскол в значительной мере определялся тем, что примешивались политические интересы. Церковь, монастыри обладали большой собственностью. В Англии и Германии на нее смотрели жадными глазами и искали возможности прибрать ее себе.
Второй аспект виден в фильме "Мартин Лютер". Там между строк ясно прочитывается отношение: мы здесь, в Германии, правители, мы знать, а какой–то Рим, какой–то папа хочет нам что–то диктовать… Мы сами лучше знаем и лучше справимся.
Значит, там присутствовали материальные интересы и была замешана политика.
Безусловно, следует также учитывать и человеческий аспект. То есть эмоции, амбиции и жажда власти взяли верх. Теологическое осталось на втором плане. К сожалению, представители Католической церкви тоже не были готовы пойти навстречу, попытаться понять другую сторону, переступить через личностные амбиции или ограничения эпохи. Да, понадобилось пять сотен лет, чтобы эмоции утихли, чтобы вторичные мотивы отошли в сторону, чтобы мы наконец–то смогли взглянуть на вещи объективно. Слава Богу, что у нас сегодня начинают раскрываться глаза. И начинает возобладать разум.
— И все–таки не слишком ли грубо прозвучит утверждение, что церкви в течение этих 500 лет больше обслуживали смены социально–политических, социально–экономических формаций, нежели содержали этот вот идеал Евангелия над ними?
— Безусловно, церкви были связаны с этими формациями. Но сказать, что они их лишь обслуживали, будет преувеличением. Во–первых, это можно было бы сказать о тех церквях, которые стали государственными (одна конфессия стала привилегированной, другие — ограничены). Насколько знаю, за последние годы, по крайней мере в странах Евросоюза, произошло отступление от этого принципа. В Скандинавских странах это произошло недавно. И как раз те церковные структуры, протестантские церковные структуры, которые возникли в результате Реформации, продержались в роли государственных церквей дольше прочих.
...В сознании людей осталось еще очень много от прежнего наследия. От конфронтационного отношения к тому, кто думает иначе, чем я. Это видно как в интернет–комментариях, так и в отношениях между партиями (позиция — оппозиция)… Даже во внутренних схватках одной партии. Прямо как во времена Тридцатилетней войны.
И я полагаю, что вот это все тоже является своего рода плодом этих 500 лет. Плодом Реформации. Следствием того, что проблема не была решена в пределах церкви. Она прорвала плотину — и начались войны. Тридцатилетняя война. Беспрерывная конфронтация, не имеющая уже ничего общего с религией.
— Однако вы сами формулировали, что кризис ныне проявляется трояко: кризис идентичности, демографический кризис и кризис морали. Вы говорили, что в их основе лежит неадекватное понимание человека и реальности. Значит, если мы хотим сохраниться как человечество, нам придется думать о том, как сегодня дойти до объективной оценки этих вещей. Что бы вы в этой связи предложили предпринять не только церкви, но и мирской власти?
— Знаете, предложить можно много чего. И у меня есть что предложить. Я к этому вернусь. Но покуда сердце человека остается каким было, пока оно не преобразовано, до тех пор мы на рациональном уровне можем говорить о чем угодно, а до практики это не доходит. Вот в чем проблема.
А если говорить о предложениях, то все–таки ставить на первое место достоинство человека, его всестороннее развитие. Однако интегрального человека. Не просто потакание его низменным инстинктам. Когда в свое время создавался стратегический план развития страны, я заглянул в него и не нашел в нем ни слова о духовных ценностях, о всестороннем развитии человека. Сей план очень плоский. Но до тех пор, пока мы будем действовать лишь в материальном плане, думать только о внутреннем валовом продукте, думать лишь о том, как угодить человеку, мы будем топтаться на месте.
Да, возможно, что перелом в европейской цивилизации начался в эпоху Ренессанса. Положительное — обращение к человеку. Человек будто бы открыл сам себя. Открыл мир и стал его подчинять себе.
А потом появился вопрос прав человека. Это все чудесно. Это положительная сторона. А вот теневая сторона тут в том, что свобода стала абсолютизироваться. Человек в центре, но кто есть человек? Какой человек?
Внимание человека настолько обратилось к миру и самому себе, что он перестал считаться с глубинным. Он стал забывать своего Создателя. Да, мы знаем, что Жан Жак Руссо выделял человека естественного. Говорил: он сам все поймет. Это было бы так же, как если ребенка никак не воспитывать, ведь он сам должен все понять.
Но мы заем, каков при этом конечный результат. То есть не было учтено то, что в глубинах естественного человека имеется некая рана, с которой он не справляется. Но чтобы с нею справиться…
Вольтер считал, что имеется некий часовых дел мастер, который создал этот мир и запустил его. А когда часы испортились, что мы делаем? Мы ведь не разбираем их сами. Мы не компетентны. Мы ищем часовщика.
— Но часовщик связан с Создателем. А вы констатировали также и то, что в европейской цивилизации исчезла вера в разум. Значит, исчезла вера в себя, в свою самость, свое внутреннее "я". Разве не так?
— Да, но эти аспекты не противоречат друг другу. К сожалению, начали доминировать страсти. Я сказал ученым: я убежден, что наука может дойти до того, что называют естественным законом. До того, что заложено в человека, того, что заложено в мир. Но с условием, что наука не находится в услужении у идеологий и страстей. К сожалению, мы очень часто видим, что результат исследования зависит от того, кто заказывает это исследование. Результаты не являются бесстрастными. Они идеологизированы и продиктованы страстями. Так достигается нужный результат.
— Который уродует объективное. Так же и то, что мы сейчас обозначаем, например, словами "толерантность" или "политкорректность", снижает нашу способность бесстрастно созерцать объективность. Мы оказываемся слабыми перед лицом другой цивилизации и сами творим свой страх. Это ведь не конфликт религий. Это нечто социальное. Во что оно может вылиться?
— Проблема в том, что Европа сейчас не знает, на чем она стоит. Какова моя идентичность, каковы мои приоритеты и принципы, на которых мы строим нашу цивилизацию, наш дом Евросоюза? Один — это, конечно, экономика. Экономические успехи. Рост благосостояния. Это понятно.
А вот следующий… — это навязывание определенной идеологии. Какая–то диктатура политкорректности, когда мышление одного опять оказывается "правильным". Права каких–то меньшинств возносятся над всем. Остальное должно под них подстраиваться.
Если же кто–то с этим не согласен, если он мыслит по–другому, то начинается утонченное и скрытное преследование, а кое–где в Европе уже есть случаи, когда человек теряет работу, доходит до тюрьмы или же у него отбирают ребенка потому, что он, например, отказался пускать свое дитя на уроки сексуального воспитания, потому что для него не приемлемо то, что на них презентуется.
Тут мы можем говорить также и о разрушении совести…
Но самое ужасное то, что все это проходит под лозунгами свободы и прав человека. Здесь мы приходим к тому, что труд Джорджа Оруэлла "Скотный двор" характеризует не только коммунистическую диктатуру, но также и навязанную нам сегодня современную идеологическую диктатуру.
— Но, например, Петерис Клява тоже высказался не очень лестно: "Религии заплесневели. Очень важно подвергнуть их рестарту, перепрограммировать по–современному. По–моему, без рестарта христианства Европе будут тяжело противостоять экспансии ислама". Что тут может подразумеваться под рестартом христианства? Опять реформация?
— Нет. Я уже говорил о преобразовании сердца… Я бы согласился с вышесказанным в том аспекте, что необходима метанойя ("перемена ума", еще "сожаление (о совершившемся), раскаяние". — В. А.). Возвращение. Изменение курса на 180 градусов. Что необходимо? Необходима смена отношения. Я вижу, что эта смена потихоньку происходит. Но очень медленно. До сих пор в Католической церкви отношение к окружающему миру было таким, что ты должен стараться жить в согласии с Евангелием, учением церкви, жить праведно, блюсти Божьи заповеди, но изменение окружающего мира ко мне не относится. Также проповедование благой вести, ее распространение в окружающем обществе есть задача духовенства. Это задача церковной иерархии, это находится под ее ответственностью. А мы между тем просто живем. И все! И вот эта пассивность (ибо это все–таки пассивность) привела к тому, где мы сейчас находимся.
Это одна из больших причин сегодняшней европейской ситуации. Того, что Европа в своей социальной, политической жизни действует согласно принципам, которые не имеют с христианством ничего общего. Здесь требуется смена курса.
Весьма распространенным является мнение: то, что церковь в XIX веке не обратилась к социальным вопросам, не оказала им должного внимания, привело к тому, что рабочим классом овладел марксизм, к революции в России. То есть и нам наряду с другими надо брать на себя ответственность за судьбы мира.
У церкви есть инструмент, есть что предложить. И это не только религиозный инструмент. Это социальное учение церкви. Это цельная, интегральная формулировка принципов. Да, она вдохновлена Евангелием, но можно сказать, что находится в тесной связи, в синтезе с разными отраслями науки. Она предлагает принципы, согласно которым следовало бы функционировать мирскому обществу, дабы не попасть в тупик. Изменение же курса церкви постепенно происходит. Начиная с изданной папой Леоном XIII в 1891 году первой социальной энциклики — "Rerum Novarum" ("Новые веяния").
Обязанность верующих — перестать сосредоточиваться только на себе и своем личном совершенстве, а внести свой вклад также и в совершенствование общества. Взять на себя ответственность за общество. То есть как путем осуществления этого социального учения в своей жизни, так и делясь Евангельской вестью с людьми, заботясь о ее внедрении в общество. Ибо без ответа на Евангельскую весть и без той помощи, которая исходит от Бога, человек не в силах сам себя исцелить. Потому обязанность церкви — проповедовать Евангелие и предлагать человеку эту сверхестественную помощь для преобразования его сердца.
Евангелие не заплесневело. Но его надо уметь рассказать современному человеку на понятном ему языке и надо уметь выбрать из него именно те аспекты, которые в наши дни особо актуальны.
Это вызов. Облачить Евангелие в правильные одежды, правильно расставить акценты.
Виктор АВОТИНЬШ.
