Видео
В мире
Читателям, следящим за современной литературой, запомнились романы Юзефовича «Журавли и карлики», «Зимняя дорога», «Путь посла», «Песчаные всадники», «Самодержец пустыни» и пр. Зрители знают его как сценариста фильмов "Сыщик Петербургской полиции", "Казароза", "Сыщик Путилин", "Гибель империи", «Серебряный самурай». Но, так или иначе, все книги писателя - это попытка уловить дух времени на изломе истории.
Интеллектуал на троне
- Леонид Абрамович, почему темой вашего нового романа «Филэллин» вы выбрали войну греков за независимость от Османской империи, о которой читатель по большому счету мало что знает?
- Это действительно малоизвестная страница мировой истории, тем не менее в России было много людей, для которых греческая война за независимость оказалась очень важна. Среди них были декабристы, Пушкин...
Об этой войне нет монографий на русском языке. Все, что я узнал о ней, я прочел по-английски. Но во мне силен просветительский порыв, мне всегда хочется рассказать читателю о каких-то важных, не широко известных вещах. Мы ведь все в какой-то степени филэллины - все связаны с греками, все мы оттуда родом. Наследница Древней Греции - Византия. Оттуда в Россию пришло христианство, поэтому наши связи достаточно близки и тесны.
- Один из героев вашего романа - российский император Александр Первый. Чем он вам интересен?
- Интерес к Александру Первому возник еще, когда я жил на Урале и узнал о том, что Александр Первый приезжал в 1824 году в Пермь. Он был человеком, который много ездил по России. Ему была интересна страна, которой он управлял. До него никто из русских императоров восточнее Казани никогда не выезжал.
Александра Первого обвиняли в разных грехах, его не любили и консерваторы, и либералы. В нем действительно было много неприятных черт. Но для меня важно, что это первый и, наверное, если не считать Екатерины, единственный интеллектуал на российском троне. Других не было.
- Вы писали свой роман несколько лет. За это время политическая повестка менялась несколько раз. Поэтому сегодня кто-то усматривает в «Филэллине» параллели с войной в Донбассе, кто-то - с конфликтом в Нагорном Карабахе... Влияли ли эти события на вас?
- Конечно, мы не можем не думать о том, что происходит вокруг нас. Но история как Библия, в ней всегда можно найти подходящую цитату на любой случай. Если ты начинаешь писать исторический роман, то обязательно что-то в твоем тексте будет говорить о современности. Потому что нет современности без прошлого.
Я всегда привожу два таких примера. Вот течет река, она размывает береговые породы и несет их в себе - а значит, на протяжении всего своего потока в ней есть ее собственное прошлое. Точно так же и годовые кольца в дереве. Мы не можем их разделить без того, чтобы не погибло дерево.
Человек «одетый»
- Филэллины в вашем романе - это люди особой жертвенности. Можно ли в современном мире найти им аналог?
- В истории существуют два взгляда на человека. С одной стороны, мы говорим, что человек как биологическое существо не меняется и люди остаются такими же как были 2000 лет назад, во времена Перикла. С другой стороны - история не занимается голым человеком, у человека всегда есть одежда.
Одежда - это не только костюм, который меняется с течением столетий, это еще и наши идеи, нормы поведения, которым мы подчиняемся, наши представления о добре и зле, о том, что хорошо, что плохо. Поэтому, конечно, между «одетым» человеком начала XIX века и человеком нашего времени есть различия. Говорить о них можно долго. Но есть что-то такое в культуре, что сохраняется очень хорошо. Культура консервирует наши нормы поведения. Поэтому наверняка какие-то параллели провести можно.
- Главный герой «Филэллина» мечтает попасть на греческую войну и попадает туда. Это правда, что в юности вы подавали заявление в военкомат, чтобы вас отправили воевать во Вьетнам?
- Правда. Я был очень молодой и очень глупый. Никаких претензий, конечно, к американскому империализму у меня не было. Просто хотелось приключений. Мне надоело жить в Перми. Казалось, что, отправившись во Вьетнам, я попаду на какую-то очень интересную войну в джунгли. Но думаю, что если бы я туда попал, то очень быстро ужаснулся бы тому, что там происходит.
Кто вы, латышские стрелки?
- В ваших книгах неоднократно возникала тема латышских стрелков. Цитата из вашего рассказа: «Я все про них понимал, кроме одного: откуда они, такие, взялись? Что за вулкан выбросил в мир эту раскаленную лаву?» Вы пишете, что это бесстрашные бойцы, но это ведь в России их называют и безжалостными палачами.
- Слово «палачи» не совсем уместно. Каратели - да. Как и всякое сплоченное национальным родством военное формирование в иноязычной среде. Это обычная вещь в истории.
Латыши воевали и в армии Тевтонского ордена, и в российской армии, и всегда были на хорошем счету. Необходимо помнить, что латышские формирования были созданы не для борьбы большевиков с белыми, они были созданы в российской армии в 1916 году и очень хорошо зарекомендовали себя в боях с немцами на Северо-Западном фронте еще до Октябрьской революции.
- Как вы относитесь к тому, что в Риге Музей латышских стрелков переделали в музей оккупации?
- Очень жаль! Я понимаю, что старый Музей латышских стрелков был идеологизирован, политизирован, многое надо было переделать в экспозиции, но то, что его вообще убрали, мне кажется большой глупостью.
- Какие произведения латышских поэтов и писателей вам нравятся?
- Еще в детстве я прочел «Лачплесиса» Андрея Пумпура и до сих пор люблю эту вещь. Мне очень нравится поэт Александр Чак. Не знаю, как к нему относятся в Латвии, но я считаю его поэтом мирового масштаба. У него есть цикл стихов о латышских стрелках, который в свое время произвел на меня огромное впечатление.
В советское время переводы Чака издавались на русском языке. Он же учился в России, был поклонником русских футуристов, Маяковского...
От Востока до Запада
- Марк Твен говорил: прошлое не повторяется, но рифмуется. Как вы думаете, с каким периодом из прошлого больше всего рифмуется сегодняшнее время?
- Знаете, любой период всегда рифмуется с любым другим периодом, потому что мы рифмуем не прошлое, а наше представление о нем. В любом периоде мировой истории мы можем найти что-то похожее на наш сегодняшний день.
- Вы много ездите по России. Как вам российская провинция? Следите ли вы за тем, что происходит с вашим родным городом - Пермью?
- В родном городе я бываю каждый год. Я уехал из Перми, когда мне было 35 лет. Это огромный кусок жизни, я там сформировался, начал писать, там вышли мои первые книги, там до сих пор живут мои друзья. И мне кажется, что наши провинциальные города пережили очень большой расцвет в нулевых.
В начале 90-х они представляли ужасную картину. Кругом была разруха. Я помню, как в 94-м приехал в Воронеж, вышел на привокзальную площадь - и чувствую, что что-то не так. А потом смотрю: сквозь щели между каменными плитами проросла трава в половину человеческого роста.
Это было совершенно фантасмагорическое видение из каких-то книг о покинутых городах.
А каким был Петербург?! Разбитый асфальт, запустение... Но вот я живу в Петербурге уже 15 лет и вижу, как он с каждым годом становится все лучше. Это касается и провинции. Должен сказать, что и Рига стала лучше. Когда я в первый раз приехал в Ригу в 2004-м, она тоже была гораздо хуже, чем сейчас.
- Вы как-то сказали, что очень четко ощущаете в себе некоторые элементы православной культуры - поскольку выросли на Урале в русской среде. Какие это элементы?
- Это я повторил фразу замечательного писателя Алексея Иванова. Он мой земляк, мы оба из Перми, я даже как-то ему помогал, когда он был еще молодым писателем. Услышав эту фразу на одном из его выступлений, я с ней мгновенно согласился, потому что религиозны мы или нет, воцерковлены или нет, но какие-то элементы той культуры, которую мы воспринимаем как православную, есть во всех нас.
Я думаю, что западным людям, выросшим в лоне католицизма или протестантизма, это свойственно в меньшей степени.
- Ваш барон Унгерн в «Зимней дороге» размышляет о вырождении Запада. Сегодня, спустя 100 лет, на ваш взгляд, западная цивилизации действительно сдает позиции?
- Мне кажется, что это общий процесс, потому что то же самое можно сказать и про русскую культуру, и про французскую. Если мы сравним ее с теми высочайшими взлетами, которые были 50 лет назад, то мы увидим, что все мы что-то утратили, но, наверное, что-то и приобрели.
Читайте классику!
- Ваша цитата: «Мне далеко не все нравится, что происходит в России, и тем не менее мое чувство патриотизма обострилось, я стал бОльшим патриотом, чем был раньше». C чем это связано?
- Я, может быть, неудачно выразился, но в этой напряженной обстановке я стал чувствовать больший интерес к своей стране. Пришла пандемия, и мы вдруг почувствовали, что очень сильно связаны со своей страной. Я не знаю, кто там прав, кто виноват, стараюсь об этом не думать. Но чувствую какое-то одиночество России в мире, какое-то ее несчастье.
Я прожил здесь всю жизнь, Россия меня не обижала, а потому я испытываю чувство родства с этой страной - живое, кровное, теплое, болезненное... Слово «патриотизм» - это, наверное, чрезмерно пафосно. Я назвал бы это родством.
- В последнее время появилась тенденция навязывания чувства стыда за прошлое: за сталинские лагеря, за советскую политику. Стоит ли стыдиться своей истории?
- Это вообще не то чувство, которое мы должны испытывать. Пусть каждый стыдится своей собственной жизни. В жизни каждого из нас есть такие события, которых можно стыдиться. А стыдиться прошлого страны... Почему тогда не стыдиться прошлого всего человечества? Я считаю, что это непродуктивно. Стыд - это такая эмоция, которая человека угнетает, принижает... Вот думать о прошлом свой страны и знать его - это необходимо.
- Сейчас принято сетовать на упадок литературы. Ваше мнение о современном литературном процессе в России?
- Я стал мало читать современной литературы. В моем возрасте это нормально. Но много читаю русской классики: Чехова, Тургенева, Толстого. И убеждаюсь, что русская классика XIX века - это действительно совершенно удивительное явление.
В юности я очень любил Бабеля, Булгакова, но сейчас все это с меня осыпалось, потому что, читая Чехова и Толстого, ты видишь, что такое литература в своих высочайших образцах.
Впрочем, внутри русской классики у меня тоже поменялись приоритеты. В юности я обожал Достоевского и Гоголя и по-прежнему к ним отношусь с обожанием, они гении, но тем не менее на первый план у меня сейчас выходят Толстой и Чехов. Два года я их читаю и не могу начитаться! Всем советую. А про современную литературу я вам ничего не могу сказать...
«Суббота» благодарит за возможность онлайн-встречи с писателем проект «Культурная линия» и латвийское радио Baltkom.
Интересные факты
* Литературная слава пришла к Леониду Юзефовичу поздно - в 2000-е. До этого он работал учителем истории в школе и очень любил свою профессию.
* Прототипом героини романа "Казароза" стала двоюродная бабушка писателя - роковая красавица, которой посвящал стихи Блок.
* В романе «Зимняя дорога» выведено много персонажей, чьи корни из Латвии. В ходе работы над книгой писатель посещал краеведческий музей в Лудзе.
* Часть премии «Большая книга» Юзефович пообещал отдать на консервацию якутского села Сасыл-Сысы, где происходит действие его книги «Зимняя дорога».
* Виктор Пелевин признавался, что использовал его книгу о бароне Унгерне, когда писал роман «Чапаев и Пустота», один из героев которого - барон Юнгерн.
* Леонид Юзефович был автором текста «Тотального диктанта». Он написал тексты, в которых выразил свою любовь к трем городам и трем рекам: «Санкт-Петербург. Нева», «Пермь. Кама» и «Улан-Удэ. Селенга».
Елена СМЕХОВА.
