Я — это ты: 6 июня — день святой блаженной Ксении Петербуржской

— Ксения Григорьевна, гроб пора выносить… Ветер. Холодный ветер по холодной зале прошелестел. Птица вспорхнула с карниза открытого окна. Одни закрывали гроб с Андреем, другие за руки ее держали. И что–то говорили, много голосов вокруг… Потом двинулись на Смоленское кладбище, и отец Петр долго вспоминал о том, каким прекрасным полковником был Андрей, и (такой молодой еще) как верно понимал служение Отчизне и служение Богу, как хорошо пел на клиросе в храме. И какое горе — потерять его в таком молодом возрасте… Потом снова было холодно, и в спальне было пусто, хотя Катенька разогревала печь, и грелку горячую клала ей под ноги. Ночью Ксения не спала. Она думала, что половина от нее, ее лучшая половина — Андрей ушел туда, в Горний мир. И ей теперь заботиться надо не об этой половине, которая осталась здесь, на земле, которой 26 лет и которую зовут Ксения Григорьевна ПЕТРОВА, вдова полковника и придворного певчего, нет, заботиться надо о той, второй половине — которую зовут Андрюша, раб Божий Андрей, усопший, проходящий сейчас через мытарства, ожидающий потом решения на Божием суде о своем месте в мире Небесном… А как она, здесь, может спасти его — там? Ну да, во–первых, молиться. Молиться днем и ночью. Молиться внутри, не переставая. Господи, спаси и помилуй душу раба твоего Андрея… Но это не все, этого мало. Что же еще, Господи? Что же еще? Утром Ксения позвала подругу: — Та женщина, о которой ты говорила, которая с семьей бедствует, — привези ее ко мне, наш дом у Матфиевской церкви — он не нужен больше, пусть возьмет. Я бумаги подпишу… Подруга слушала ее слова — и не слышала, она с удивлением смотрела на Ксению и на ее наряд. — Ты не понимаешь, почему я не в черном платье, а в мундире Андреевом? Мне это трудно объяснить. Но с этой минуты не для себя живу, для него. И не собою буду, а им. И форму его носить буду, и именем его зваться буду. И все раздам, все — за него. И молиться за него буду. Приведи свою знакомую, я подпишу бумаги… "Она не поняла меня, нет, и никто не поймет. Но разве важно это теперь? Если я умерла вместе с ним? Если ничего, кроме молитвы, не останется в моей жизни, молитвы за него, за всех…" Ксения звала уже управляющего, чтобы рассчитать слуг, чтобы подписать дарственные. — А вы куда же, голубушка наша, Ксения Григорьевна? — Это неважно. Только не зови меня теперь Ксенией Григорьевной, зови меня именем мужа, я теперь Андрей Феодорович… …Ночевала в поле, спала в стогах, молилась, не ела почти ничего, скоро кости уже торчали одни вместо рук и ног. Когда мундир мужа сносился, носила юбку и кофту красные и зеленые — в цвет мундира. Молилась все время и всем сердцем чувствовала, что Андрею там, в мире том, хорошо, что молитва ведет его, что все она делает правильно. Думала, скоро умрет и к нему придет. Но смерть не шла. Сил было много в молодом и здоровом теле. Сил было очень много. И зимой, когда все равно оставалась спать между могил, на Смоленском кладбище, не замерзала; руки, обвязанные тряпками, чернели иногда почти, и не чувствовались, но потом краснели с покалыванием, и снова все становилось в порядке. Сила, огромная сила наполняла исхудавшее до костей тело. Возвращаться домой не стала, решила: сколько Бог отведет жизни, столько и проведу в молитве. Все время кто–то подходил и давал монетки, еду. Еду брала, монетки отдавала нищим. Зачем они ей? Когда одежду приносили и не хватало ей, — брала. Когда не надо было, одежда была лишней — отдавала беднякам. Смерть не приходила. А молиться хотелось уже не только за Андрея, за себя, за родных, его и своих, — теперь хотелось молиться за весь мир. За любимый город. И город ее любил в ответ. Никто не трогал и не обижал ее немощь. Но подходили и звали в гости — чтобы спросить совет, она ведь скажет. И шла, и чай пила, а булочку не брала — зачем ей? И говорила, что чувствовала. И хорошей девушке, такой же, как она раньше была, сказала: беги скорее на кладбище, там муж твой жену свою хоронит. Она только увидела его и узнала — это муж для знакомой моей, это воля Божия. И другой знакомой сказала: пожар тебя ждет, но помолимся — и обойдется без горя особенного. И каждый хотел уже в Санкт–Петербурге, чтобы она положила свою руку на голову их ребенку и благословила именем Господа. А кто она, почему ее просят благословить? Но если воля Божия — то хорошо, то благословит. И снова зима приходила, и было холодно — как тогда, в зале, когда уносили гроб с Андреем. И молилась о нем, и о всем мире. И попросила однажды, чтобы Господь показал ей мужа. Хоть на мгновение. И увидела — и Андрей улыбался, и целовал ее в лоб, и обещал ее подождать, но сказал, что долго ей еще на земле, очень долго. И годы шли. И было много молитвы. И много любви — даже улицу, где стоял их с Андреем дом, петербуржцы называли теперь улицей Андрея ПЕТРОВА. И все, что делала она, — за все благодарили Андрея. — И храм мы с тобой построим, — говорила она мысленно мужу, уже пожилая, согнувшаяся, испещренная морщинами. И ночью, когда все спали уже, взваливала на спину тяжелые плиты — камни и несла их на строящуюся стену храма Смоленского кладбища. Так что утром строители ахали: Господь чудо творит, сам храм строит по ночам… А потом пришла еще одна, последняя зима, и этот холод был совсем другим, он отнимал у нее руки, ноги, душу. И даже молиться было невозможно той ночью. А к утру пришел Ангел и забрал ее. К Господу, к Андрею, в мир радости и покоя. Ксеньюшку с почестями похоронили здесь же, на Смоленском кладбище. Шел снег. И это было начало ее новой жизни, ее чудес и молитв за Санкт–Петербург, за Россию, за весь мир. Блаженная Ксеньюшка, моли Бога о нас! Кладбище вам не потребуется… 14 июня — день святого ИОАННА КРОНШТАДТСКОГО Эту историю рассказала бывшая монахиня Иоанновского монастыря в Петербурге, которой довелось встречаться с отцом Иоанном Кронштадтским: — В нашей семье детей было двое, я и сестра Настенька. С сестрой мы очень дружили, хотя характеры у нас были разные. Она рано замуж вышла. А я с детства о монастыре мечтала. Особенно хотелось мне попасть в Иоанновский монастырь: он был под покровительством отца Иоанна Кронштадтского, и сам батюшка там часто бывал запросто, а я его с детских лет почитала и любила. Он у нас и в доме бывал, хотя люди мы были самые что ни на есть простые, отец курьером при банке служил. Мечта моя сбылась: приняли меня в Иоанновский монастырь. Находился он в Петербурге, на самом краю города, на берегу небольшой речки Карповки, и был очень красивый, благоустроенный, купечество строило этот монастырь в знак своей любви к отцу Иоанну и денег не жалело. А когда землю монастырскую отводили, то игуменья попросила дорого батюшку: — Отведите нам сразу землю и под сестринское кладбище. Но батюшка грустно так головой покачал и сказал: — Не потребуется оно вам. Игуменья очень удивилась, но спрашивать не посмела. А потом началась великая смута — революция, Гражданская война. И ни одна из сестер не успела в монастыре умереть, все по белу свету разбрелись… Dievs, sveti Latviju… Поздравляем православных латышей с большой датой: 170 лет православного богослужения на латышском языке! Первая литургия на латышском прошла 29 апреля 1845 года в рижской Покровской церкви… А сейчас рядом с Покровским кладбищем на улице Менесс находится храм Вознесения, где служба идет на латышском языке. Здесь в праздник Вознесения митрополит Рижский и Всея Латвии АЛЕКСАНДР совершил праздничную литургию. В рамках празднования 170–летия латышского православия в Академической библиотеке на улице Рупниецибас, 10, в Риге проходит выставка православной книги на латышском языке… Ника ПЕРСИКОВА. 4 июня 2015. №22