«В первый день Рождества ходил в атаку на немцев…» История русского офицера Первой мировой

Ночь перед Рождеством, почти гоголевская — только дело происходит в 1914 году. Сотник 1-го Оренбургского казачьего полка Н. А. Вдовкин во главе конного разъезда следует к местечку Риманов в Галиции. Впереди — оставленная деревня и высота, занятая неприятелем. После перестрелки казаки подбираются к будке, охраняемой австрийскими солдатами. Сняв часовых, разведчики врываются в помещение и без единого выстрела берут в плен до трёх десятков полусонных солдат и офицеров противника. Их доставляют в селение, размещают в пустующей хате. Казаки дают корм лошадям, когда неожиданно Вдовкину передают просьбу одного из пленных о разговоре.

«Велю привести его. Порог избы переступает высокий, плечистый, с хорошей выправкой красавец и просит… отпустить его домой.

— Домой? — удивляюсь я.

— Так. До дому!

— Ты в своём уме?

— В своём, пане офицер, — лопочет он на галицийском наречии. — Та воно ж и блызенько тут.

— Что «блызенько тут»? — спрашиваю.

— Хата моя, а в ей и ридна маты, так стара, та добра. Отпустить, бо завтра ж Риздво.

— Риздво? Это, стало быть, Рождество?

— Так, так! Рождество!..».

Пища духовная и телесная

Самый известный рождественский сюжет в истории Великой войны — это массовое перемирие, произошедшее на Западном фронте на исходе 1914 года. Тогда злейшие враги, до войны жившие подчас на соседних улицах, вместе оплакивали прежнюю мирную жизнь, ушедшую навсегда. На Русском фронте именно около Рождества 1914 года состоялись первые братания с неприятелем. Унтер-офицер И. И. Чернецов сообщал в письме сестре:

«Рождество Христово нам пришлось встречать на передней позиции… Немцы нас совершенно не тревожили ни в сочельник, ни в самый праздник. В сочельник у артиллеристов была зажжена ёлка, поставленная перед землянками. Вечер был тихий и свечей не задувало. Потом им раздавали подарки и заказанные ими вещи».

В тылу в том же 1914 году несколько благотворительных организаций повсеместно проводили сбор предметов первой необходимости для войск Действующей армии. Пожертвования шли в том числе и на приобретение подарков воинам к Рождеству — прежде всего тёплых вещей: шерстяного белья, фуфаек, валенок и варежек, полушубков и шарфов, а также чая и сахара, табака и трубок, мыла.

Капитан 106-го пехотного Уфимского полка А. А. Успенский вспоминал, как поздним вечером 31 декабря 1914 (13 января 1915 по новому стилю) года сошёл с поезда на станции в Восточной Пруссии близ расположения своего полка. Его в реквизированных немецких санях доставили к штабу аккурат к полуночи. Успенский взбежал на крыльцо дома, вошёл в столовую и

«…в ужасе остановился! Из полуоткрытых дверей неслось похоронное пение: «Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих!». Суеверный страх объял мою душу!.. Оказывается, сначала были тосты за живых, а теперь вспомнили молитвой и тех, которые душу свою положили за други своя…».

Первая мировая война была временем шпиономании. С первых её дней в прифронтовой полосе под арестом оказывались даже дети, лазавшие на грушу полакомиться плодами, — их принимали за вражеских соглядатаев. Оттого немудрено, что двое немок преклонных лет в прусском Куттене в декабре 1914 года не смогли попасть в церковь для рождественской молитвы. Дневальный рассудил, что со старух станется подняться на колокольню и подавать оттуда сигналы неприятелю. Исполняющий делами начальника штаба 3-й Финляндской стрелковой бригады штабс-капитан Б.Н. Сергеевский разрешил пожилым прихожанкам помолиться в церкви.

«Они вернулись к штабу и что-то старались объяснить офицерам (…) Оказалось, что они, растроганные до слёз, благодарят за то, что их церковь не только не разорена, но даже украшена (…) Так говорила младшая из старух. Старшая же долго вычитывала мне какие-то отрывки из псалмов, видимо, призывая на нас Божие благословение…».

Начальник бригады генерал-майор П.М. Волкобой, известный своей ненавистью к немцам, был весьма тронут и даже распорядился выдать женщинам чай, сахар и медикаменты для их столь же дряхлого больного соседа.

Наряду с утолением духовной жажды люди нуждались и в пище более приземлённой. Увы, Рождество далеко не для всех оказывалось сытным и пьяным. Подчинённым того же Сергеевского в Куттене праздничный ужин скрасили только несколько консервов. Куда сподручнее было праздновать Рождество офицерам запасных батальонов. Один из них, приглашённый на солдатскую ёлку, посмотрел импровизированный концерт и даже отведал хмельного напитка:

«Унтера раздобыли где-то несколько! бутылок пива, и я выпил с ними несколько стаканов. Чудовищное нарушение всех уставов и субординации!!! Среди номеров был танец «матлот», исполненный бывшим циркачом, и сверхскорое заряжание винтовки солдатом Амброжеком. От выпитого пива я захмелел, поблагодарил солдат и поехал на извозчике домой».

Впрочем, он же вспоминал и о вынужденной охоте на голубей, когда питаться оказалось более нечем.

«…рождественские праздники прошли грустно»

Всех, даже уписывавших праздничный ужин фронтовиков, поедом ела тоска по дому и родным. Офицер 13-го лейб-гренадерского Эриванского полка К. С. Попов накануне Рождества пытался излить душу в письме бабушке, страдая от первого в жизни Рождества, проведённого в одиночестве. Завершить послание ему помешал вестовой из штаба полка с корзиной угощений от «матери-командирши»:

«Тут на первом плане лежала бутылка кахетинского вина, 1/3 большого Варшавского торта, всякие сладости и деликатесы (…) Немедленно была передана м[ада]м Мдивани благодарственная телефонограмма и поздравление с праздником».

Но здесь же Попов вспоминал, что их полк едва не отправили на Кавказский фронт — вспоминал с сожалением, ведь неделя в тёплых вагонах по дороге в Тифлис казалась праздником для гренадеров. Переброска отменилась: в ней отпала надобность после завершения боёв под Саракамышем буквально накануне Рождества. Война продолжалась, как бы ни старались участники забыть о ней хотя бы на несколько праздничных часов.

В конце ноября 1914 года после Лодзинского сражения, закончившегося вничью, Русская армия на Юго-Западном фронте оказалась теснима немцами. Правый берег реки Бзуры стал для неё оборонительным рубежом. Там развернулись жестокие бои, косившие войска обеих армий тысячами. Не прекращались они и в праздник.

«Нашей дивизии полк в 1-й день Рождества ходил в атаку на немцев, но его израсходовали — новое выражение, распространённое среди нашей дивизии. Когда кто-нибудь убит или ранен, то говорят, что такой-то «израсходован», —

писал один из рядовых участников дела на Бзуре родным. Ещё одна страница истории этого сражения — 15-тысячный германский десант через реку, окружённый и разбитый русскими войсками в сочельник. Произошедшее получило известность благодаря прессе, исказившей, правда, ход боя. «Плоты заняли соответствующее положение, и (…) два полка двинулись встречать Рождество. Им дали дойти до половины реки», — а затем понтоны якобы разбили и потопили артиллерийским огнём. Действительность была страшнее: неприятелю позволили форсировать Бзуру, и лишь затем устроили побоище на берегу.

Кровопролитным оказалось и последнее для Русской императорской армии Рождество. 23 декабря 1916 (5 января 1917) года на Северном фронте началась Митавская операция, известная также как «Рождественское наступление». Война продолжалась, изо дня в день очерствляя сердца фронтовиков. Тьма никуда не девалась из них, а лишь росла вместе с ненавистью к врагу.

«Понять не могу, что такое со мной, откуда у меня появилась такая смертельная тоска и грусть…, — делился с родными в письме в конце 1916 года прапорщик 405-го пехотного Льговского полка К. В. Ананьев. — Вчера было у герман Рождество, и наши усиленно бросали ему гостинцы —рождественские подарки — снаряды, да ещё удушливые, поздравляли с праздничком…».

Православное Рождество и Новый год, конечно, сопровождались на местах «игрой ряженых, хором, солдатским спектаклем, разными плясками и национальными танцами», — пишет историк А. Б. Асташов. — «Однако во многих частях Особой армии рождественские праздники прошли грустно». Немало солдат занимал только один вопрос: справят ли они праздники на передовой или в тылу на отдыхе. Провожать 1917 год многим из них предстояло уже в качестве участников иной, Гражданской войны.

Межвоенное рождество

После победы в Гражданской войне советской власти рождественская звезда не сразу, постепенно, но всё же окажется вытеснена красной на десятки лет. Борьба с религиозными пережитками прошлого породит, особенно в молодёжной среде, такие явления как «антирождество» и «антипасха», впрочем, не снискавшие поддержки даже у комсомольской верхушки.

В Германии же не откажутся от Рождества — более того, в ряде земель именно после Великой войны ёлка станет его устойчивым символом. Хотя и одним лишь наследованием традиций дело не обойдётся. «В годы войны 1870–1871 годов праздник был политизирован и стал знаменем антифранцузского шовинизма и социальных протестов. Затем, в Первую и Вторую мировые войны, власти охотно использовали немецкое Рождество в пропаганде ксенофобии», — отмечает исследователь Ю.В. Иванова-Бучатская.

В годы Великой Отечественной войны на оккупированной территории СССР — например, в Орле — коллаборационистская печать станет на все лады писать о Рождестве, делая из него и ёлки едва ли не символы борьбы с «безбожным большевизмом». Но это уже иная эпоха, другая война и другая история.

«— Ну так як же, пане офицер? — продолжает «подогревать» моё сердце пленный.

— Как тебя зовут? — спрашиваю его.

— Иосифом, — отвечает он, ломая руки. — Так как звали и Обручника Пресвятой Девы Марии.

— Ступай! — велю ему. — Ступай, но знай, пан Иосиф, если обманешь, — подведёшь меня. Да и Дева Мария прогневаться может за обман…».

Сотнику Вдовкину не придётся сожалеть о своём решении. Шестьдесят лет спустя, в эмиграции, он будет вспоминать возвращение фельдфебеля тем же утром в плен и новую встречу уже в Таврии во время Гражданской войны — с Иосифом, его женой и дочкой, молившимися о казачьем офицере каждый сочельник.

Юрий Бахурин, warspot.ru