Видео
В мире
С 1 января 2015 года Германия приняла миллион беженцев — это лишь официальные данные. Сколько гуманитарных мигрантов действительно находятся в стране, сказать сложно. Такой приток людей, нуждающихся в помощи, не мог не изменить политическую обстановку как внутри Германии, так и во всем Евросоюзе. А ряд неприятных инцидентов, связанных с беженцами, только усугубил европейскую напряженность, пишет корреспондент «Русского репортера» Владислав Моисеев.
Женский четверг
Карнавал — один из важнейших феноменов европейской культуры. Хотя карнавальная традиция Кёльна оформилась только в XIX веке, тяжело передать возмущение местных жителей, в котором они пребывали, когда встал вопрос о том, что их главный городской праздник может быть отменен. Об этом заговорили после того, как в новогоднюю ночь произошли многочисленные нападения, сексуальные домогательства и ограбления женщин в центре города. Всерьез вопрос о проведении праздника встал после того, как полиция начала поиски мужчины «арабской внешности», который купил большое количество аммиачной селитры — она могла послужить сырьем для изготовления бомбы. Вскоре любитель селитры сам пришел в полицию, а организаторы карнавала решили во что бы то ни стало провести масштабное празднество, чтобы продемонстрировать силу духа и способность держать удар.
Основные события кёльнского карнавала начинаются с женского четверга. Женщины в карнавальных костюмах традиционно штурмуют городскую ратушу, получают полную власть над мирозданием и атакуют мужчин: отрезают им галстуки и устраивают прочие шуточные расправы. Все это превращается в грандиозную попойку.
После злополучной новогодней ночи, которую теперь называют Rape Night, именно женский день вызывал наибольшие опасения. Власти обещали беспрецедентные меры безопасности: тысячи полицейских и волонтеров, повышенная бдительность и прочее. На практике центр Кёльна напоминал московское метро в час пик: в огромной толпе полицейские вылавливали всех, кто хотя бы отдаленно походил на выходцев с Ближнего Востока, у них проверяли документы и обыскивали.
Вторая Палестина
Сераж Бадра уже год живет в Германии, учит немецкий в Берлине, работает в пригороде. Бывал во Франции, Чехии, Ливане и Турции. Он изучал архитектуру в Сирии и собирается получить магистерскую степень в Германии. Ему нравится в Берлине, но он не знает, где будет жить. Однако совершенно точно знает, что не хочет быть беженцем, хотя и мог бы с легкостью получить такой статус. Это принципиальная позиция.
Сераж родился в сирийском Тартусе в семье палестинских беженцев — у него нет гражданства, а только удостоверение палестинского беженца.
— Я мог бы быть беженцем, потому что я без страны и национальности. Но я не хочу быть беженцем — жить в хайме, брать деньги у государства. Я работаю и учусь. Это очень просто: прийти, сдать отпечатки и получить необходимые документы. Если я стану беженцем, я перестану быть свободным. У меня очень много друзей-беженцев, они сидят в лагерях, им нужно спрашивать разрешения по поводу каждого своего шага. Я же могу делать с собой всё, что захочу.
В свободное от учебы и работы время Сераж ходит к сирийским беженцам и на волонтерских началах переводит, помогает с бумагами, поиском жилья — в общем, заботится о соотечественниках. Только вот от самого процесса миграции Сераж не в восторге. Он говорит, что такими темпами тут случится вторая Палестина.
—Большинство беженцев действительно нуждаются в защите: они из восточной Сирии, а она под властью ИГИЛ. Есть и люди, которым просто хочется жить в Европе, поэтому они приехали сюда — таких процентов 30%. Большая проблема заключается в том, что беженцы не имеют никаких контактов с внешним миром. Они ничего не знают о Европе и о том, как здесь живут. Восточная часть Сирии сильно отличается от западной. Я жил в западной Сирии, и там у нас была нормальная жизнь, как здесь.
И когда ребята с востока видят местных девушек, у них просто культурный шок.
Большинство людей, которые прибыли сюда, не могут жить как европейцы. Их дети — возможно, но они — нет. У них другое мировоззрение, другие ценности.
— Это правда, что многие беженцы просто сидят без дела, и это меня очень злит. Я видел очень много таких людей, которые говорят: «Мы не хотим работать, нам дадут деньги и всё, что нужно», — передразнивает Сераж. — Ну вы тупые, что ли? Вы в Европе, работайте, делайте свою жизнь лучше. Я знаю и многих, кто активно изучает язык, ходит в университет. Они молодцы. А те, кто ничего не хотят, в итоге делают хуже всем беженцам. На них смотрят и говорят, что все сирийцы такие.
Сераж не верит в интеграцию и говорит, что арабский мир будет просто соседствовать с европейским. Потому что они разные. Он с иронией относится к европейскому образу жизни (работать-работать-работать, а потом пить-пить-пить) и считает, что европейская толерантность обусловлена тем, что европейцы имеют очень слабое представление о том, что такое Сирия и вообще Ближний восток.
— Мои знакомые обычно удивляются, когда узнают, что я из Сирии, они говорят, что я похож на обычного европейца и не похож на таких сирийцев, как они их себе представляют, — говорит Сераж и убегает на поезд, чтобы оставшуюся часть дня работать-работать-работать.
Отпадающие табу
Пока в Кёльне шёл карнавал, в Дрездене тоже проходили культурно-массовые мероприятия. 6 февраля там собралась многотысячная акция организации ПЕГИДА (Европейцы-патриоты против исламизации Запада). За последнее время ПЕГИДА и консервативная партия «Альтернатива для Германии» (AFD) набрали существенный вес.
— С середины прошлого года мы наблюдаем постоянное изменение дискуссии, снимается всё больше табу, — рассказывает репортер «Шпигеля» Мориц Гатманн. — Если прошлым летом кто-то увязывал беженцев с террористами, не то чтобы его сразу выгоняли из комнаты, но это считалось недопустимым, популизмом, это считалось необоснованным. Тогда у всех был энтузиазм по поводу того, что весь мир смотрит на Германию и больше не считает нас нацистами.
— Есть положение кодекса журналистики — не публиковать национальность человека, совершившего преступление, — говорит аналитик и публицист Феликс Рифер. — Это добровольный кодекс, но ему всегда следовали. Нет разницы, какая национальность. Если человек бандит, он бандит. Какая разница, что у него за происхождение? Но после кёльнских событий всё изменилось. Люди требуют, и журналистика это делает: если марроканец украл или изнасиловал, то пишут, что это был марроканец. Насколько это дальше это зайдет — неизвестно, но сейчас общество требует. Я думаю, это правильно. Если мигранты насилуют — надо так и говорить. Чтобы ситуация представлялась такой, какая она есть, а не такой, какой её хочется видеть. И чтобы никто не мог её использовать. После массовых нападений в Кёльне общество стало более критичным. Оно не потеряло толерантность, но потеряло наивность. Это главное. Люди до сих пор гостеприимны, но уже опасаются.
— Сегодня тем, кто чересчур громко кричит: «Refugee welcome», говорят: «Давайте вы не будете такими уж наивными». На это повлияли несколько факторов, — считает Рифер, — Было слишком много людей в короткое время — это уже ощущается. Когда всё только начиналось, проблем не было. Но когда начали использовать спортзалы для размещения мигрантов, это уже касается твоей личной жизни: ты не можешь пойти на футбол. Потому что там люди живут. Это касается уже лично тебя — это не то же самое, что просто отдать свои старые джинсы тому, кого ты даже не видишь. Люди думают, что будет дальше.
— Главный аргумент против тех, кто не одобрял политику «Refugees welcome», звучал так: «У нас же был Гитлер», — говорит Гатманн, — Мы должны показать, что мы больше не нацисты. Это постоянно появлялось в СМИ, и меня это очень задевало. Если мы будем вести разумную политику, которая основывается на аргументах, что полезно для общества, а что нет, сколько нужно принимать и где предел — это не продолжение политики Гитлера и не расизм. Это нормальная государственная политика. Мы хотим быть гуманнее всех. Долгое время у нас просто не было внешней политики. Мы, как говорилось, были экономическим гигантом и политическим карликом. И только последние годы мы видим, что Германия становится самостоятельной, играет роль в урегулировании украинского кризиса. Но мне кажется, сейчас многие скучают по той позиции Германии, когда мы не участвовали в геополитических играх, а были просто немцами, работали и никого не хотели захватывать.
— Чтобы правильно понять Меркель, нужно учитывать, что она не говорила, что мы примем всех беженцев, — подчеркивает Феликс Рифер. — Она такого не говорила. Она видела, что большое число людей было в опасности из-за войны, и 70% общества одобряли её действия. Но идея состояла в том, чтобы принимать беженцев не только в Германию, но и в другие страны Евросоюза. Однако в таких странах, как Польша, к власти пришли правые и крайне правые партии. И сейчас они просто пытаются получить политические или финансовые дивиденды. Я не думаю, что они всерьез хотят сломать Евросоюз.
Интеграция, фрустрация и тихие голоса
Помочь беженцам обрести свой голос — эта идея проекта Боряны Ивановой, документалиста и автора проекта Refugee Voice. Боряна живет 11 лет в Германии, недавно она бросила корпоративный сектор и работу «только ради денег», и начала заниматься проблемами беженцев.
23-летний дантист из Дамаска. Участвовал в демонстрациях, любил хип-хоп, учился в университете, но после того, как студенческих активистов начали прессовать, бежал через Турцию в Европу.
17-летний афганец не хотел выбирать, на какой стороне — ИГИЛ (организация, запрещенная в ряде стран, в том числе России) или Талибан — ему убивать людей. Его отца похитили, а он бежал в Европу, потому что ему не хотелось умирать ни за одну из террористических группировок.
Молодая сирийская преподавательница английского потеряла работу, из-за войны бежала в Европу и теперь невероятно рада возможности спокойно ездить на велосипеде.
Подробных историй у Боряны Ивановой чертовски много.
— Все говорят о беженцах, но никто не был беженцем и не понимает, что им на самом деле нужно и чего они хотят. Медиа рисуют эту картинку только в черно-белых тонах: либо миграция — это плохо (они террористы, они будут сидеть на социальных пособиях), либо хорошо (давайте будем гостеприимны, соберем одежду и еду бедным беженцам). Но люди не понимают, что многие беженцы не такие уж и бедные, у них есть одежда, им не нужны вещи. Прежде всего им хочется быть понятыми
На крыльце центра помощи беженцам в Берлине стоит Мори. Он приехал из Ирана и ждет получения статуса беженца. Он кинематографично курит и задумчиво смотрит перед собой. Мори не очень распространяется, почему он приехал в Германию и что угрожало его жизни на родине, но твердо намеревается тут остаться. Тишину нарушают неожиданные крики небольшой, но очень голосистой толпы — эти звуки напоминают восточный базар. Мори улыбается и покачивает головой.
— Арабы — шумный народ, никак не уяснят, что немцы этого не любят. Тут надо тише быть.
Два сценария
Директор исследовательского центра RUSMPI по изучению миграционных процессов Ольга Гулина считает, что этот кризис не безвыходен, а паника накручивается людьми, которые просто не владеют цифрами и не работают «в поле».
— Разрешить кризис — это вообще не проблема, — говорит Гулина. — Посмотрите, население европейского союза — это более 500 млн человек. Принять 1 млн гуманитарных мигрантов или 0,25% от общего состава населения — это вообще не вопрос. Вопрос в том, что мы не можем договориться, как их расселять.
По прогнозам директора RUSMPI, существуют два основных сценария развития ЕС, и критическая дата разрешения — это начало весны:
— Если договоримся на уровне ЕС, то трансформируется Дублин-3 — это соглашение о том, что мигрант получает убежище в той стране, первую границу которой он пересек. Такой расклад создает серьезную нагрузку на среднеземноморские страны: Италию, Грецию и так далее. Этот Дублин-3 уже умер, он не работает. До середины весны станет понятно: мы либо договариваемся, либо идея ЕС трансформируется настолько, что остается только ядро. Внутри этого ядра будет действовать и свобода границ, и отсутствие паспортного контроля.
— Год назад Филипп Леграйн, экономический советник президента Еврокомиссии Барросо написал колонку в New York Times. Она называлась «Откройся, Европа!» (Open up Europe!). Он посчитал, что прием и обсутройство 10% новых мигрантов, в том числе беженцев, в странах ЕС, приведет к снижению долгового бремени на каждого европейца в сумме 2,3 тысячи евро, — рассказывает Ольга Гулина. — Нам люди нужны. Но какие? Понятно, что в необразованных людей нужно будет много вкладывать, в язык, в квалификацию. Гуманитарное законодательство Германии будет ужесточено: страны Магреба, в том числе Алжир и Марокко, станут считаться безопасными. Иногда ответ на просьбу об убежище должен быть «нет». В своей последней колонке в New York Times известный болгарский политолог Иван Крастнев написал: «Бывают кризисы, которые нужно просто пережить, с ними не нужно справляться. Нужно просто выстоять и пережить». Вот миграционный кризис нужно просто пережить всем вместе, и это уже будет победа.
