Видео
В мире
Тамара Ильинична отметила, что Муслим Магометович взялся за перо далеко не сразу, а лишь тогда, когда ему «просигналил сверху Боженька». Народный артист СССР понял, что пора поделиться воспоминаниями о своей невероятно насыщенной творческой жизни.
На пишущей машинке
— Он отправлялся на балкон нашего особняка на берегу Каспийского моря и писал с 5 утра и до 9 часов вечера. И так каждый день. Муслим был «жаворонком», поэтому спокойно вставал так равно. Хотя, скажем, для меня это совершенно непонятно. Сама я «сова», поэтому ложусь поздно, а встаю как раз после 9 утра. Как вы понимаете, тогда компьютеров еще не было. Муслим садился за пишущую машинку, и по ее безудержному стрекоту я понимала, что он уже у «руля». Я просыпалась на какое–то мгновение, а потом снова засыпала. А когда окончательно просыпалась, он прекращал писать. Видимо, каким–то образом я вмешивалась в его личное пространство.
То есть ему было гораздо комфортнее и удобнее одному делиться с бумагой своими мыслями. По большому счету, это была еще не автобиография в классическом понимании, а наблюдение за своей жизнью. Друзья и коллеги не раз просили его написать книгу. Многие были заинтересованы в том, чтобы он осветил свою закрытую жизнь хотя бы на бумаге. Как мне кажется, книга получилась замечательной. Сначала она называлась «Любовь моя — мелодия». Потом было переиздание. Доработанное и дополненное. Оно вышло еще при жизни Муслима. И только нынешнее, третье, издание появилось после его смерти.
Сам себе редактор
— Часто за известных людей пишут так называемые литературные рабы.
— Нет, Муслим все сам написал. Каждое слово выверял по тысяче раз. Многие говорят, что книга написана очень красивым, аристократическим языком. Что вполне объяснимо, ведь он был очень образованным человеком. Редактор книги тихо отошла в сторонку. Кстати, все телепередачи со своим участием Муслим редактировал тоже сам. Он очень ответственно относился к своему творчеству.
— А вам самой не хотелось заглянуть в рукописные страницы?
— Конечно, хотелось. Но я никогда не вмешивалась. Когда он давал для журналов отдельные главы, я, разумеется, их читала. То есть уже в напечатанном виде. Но даже тогда старалась держать свое мнение при себе. Я вообще никогда и ни во что не вмешивалась, в том числе и в его музыкальный процесс. Потому что Муслим был очень самодостаточным артистом. А если его интересовало чье–то мнение, он спрашивал. Но я со своим мнением никогда не влезала. Отмечу, что нигде в книге Муслим не проронил ни одной черной кляксы в адрес своих друзей. А круг общения у него было огромный. И в Баку, и в Москве, и в Италии, куда он ездил на стажировку.
Думал о людях только хорошее
— Получается, что его окружали какие–то идеальные люди?
— Вовсе нет. Однако он невероятно уважал всех, с кем общался. И подмечал в них только одно хорошее. Хотя, конечно, они были и со своими пороками, и со своими недостатками. И все же Муслим даже мысли не допускал высказаться о них как–то плохо. Он отгонял от себя все негативные эмоции. Такой у него был характер.
Поэтому людям с ним было всегда очень приятно общаться. У него была такая большая популярность, что нередко перед ним робели. Тогда он сам проявлял инициативу. И вскоре человеку казалось, что он знает Муслима уже сто лет. Единственное, чего он никогда не позволял, так это панибратства. Ни один человек на свете не смог бы его похлопать по плечу. За это я отвечаю! С другой стороны, он был удивительно деликатным. И сам никогда не навязывал кому бы то ни было своего мнения.
Вовремя ушёл
— Почему он так рано ушел со сцены? В последние годы его совсем не было видно...
— Он не рано ушел со сцены, а рано начал. Перестал выступать, когда ему было 62 года. А это уже пенсионный возраст. Причем он ушел с большой сцены, а так всегда с удовольствием выступал, когда его просили. А ушел потому, что был невероятно строг к самому себе и в какой–то момент понял, что пора. Он ушел не рано, а, можно сказать, вовремя. Никто не видел его в облике человека, у которого масса проблем со здоровьем. А так оно, к сожалению, и было. Любые недуги сказываются на голосе, на внешности, даже на походке.
А Муслим хотел, чтобы его запомнили молодым и красивым. Честно говоря, я до сих пор восхищаюсь этим мужественным поступком. Далеко не каждый артист способен так красиво уйти. Я и сама считаю, что для артиста лучше уйти на две минуты раньше со сцены, чем даже на полминуты позже. Хотя дома он продолжал творить. Последняя песня, которую он написал за полгода до ухода, была «Прощай, Баку» на стихи обожаемого им Сергея Есенина. Еще он любил живопись. Она помогала ему скрасить одиночество.
Всё время сидел дома
— Разве Магомаев был одиноким?
— Дело в том, что мы никуда не ходили. При его публичности крайне тяжело было выбраться из дому. Он ведь был невероятно популярным. И далеко не все поклонники вели себя интеллигентно. Мы могли спокойно выходить лишь во время зарубежных гастролей. А в бывших союзных республиках нам нравилось посещать местные музеи. Муслим наслаждался этими мгновениями. Как вы понимаете, в Третьяковской галерее он бы не смог так спокойно разглядывать картины.
— Чем Муслима Магометовича привлекала живопись?
— Я бы не сказала, что он был в нее сильно влюблен. Скорее ему нравился больше сам процесс. А еще нравилась лепка. И вообще нравилось все, что связано с творчеством. Думаю, у него само мышление было каким–то художественным. Он сделал голову Мефистофеля и подарил ее мэру Баку. Я ее потом увидела в кабинете.
Повторила подвиг супруга
— Вы очень хорошо выглядите. В чем тут секрет?
— Все–таки я артистка. Пробыла на сцене Большого театра 40 лет. Все это время находилась под прицелом публики. Раньше не было мобильных телефонов. Более того, всю фототехнику просили сдавать. Тем не менее многие все равно снимали, о чем мы никогда не забывали. Поэтому приходилось все время быть в форме. А сегодня я это делаю ради памяти супруга.
— Почему вы сами не выступаете?
— Я повторила подвиг Муслима. Рассталась со сценой ровно за 5 минут до того, как нужно было уйти с нее... Наверное, я, как и он, максималистка. Иногда у меня спрашивают, какая моя любимая песня Магомаева. Обычно я отвечаю так, как говорит мама насчет своих детей. Для нее они все любимые. Так и с песнями Муслима. По большому счету, я ушла, когда Муслим заболел. Хотя, может, и пропела бы еще несколько лет. Может быть... Но сердце у меня ухнуло. Я испытывала невыносимую эмоциональную нагрузку.
10 лет без сцены
— В каком возрасте артисту нужно уходить? Скажем, Алла Пугачева недавно разменяла восьмой десяток. И в честь 70–летнего юбилея устроила грандиозный сольный концерт.
— Это вопрос не ко мне. Любой человек знает о себе гораздо больше, чем другие о нем. Артист может оставаться на сцене до тех пор, пока его все устраивает. При этом он должен знать себе цену. Если чувствует, что его уважают и любят, то ради бога. Особенно если есть силы. Но как только прозвенел звоночек, который говорит о том, что начались определенные проблемы, то, конечно, лучше уйти.
Хотя тут каждый решает сам. Здесь многое зависит от уровня требовательности к себе. Я не пою уже 10 лет. Когда меня просят что–нибудь исполнить, я отказываюсь. Каждый год меня приглашают в Большой театр. В январе предложили спеть в «Пиковой даме». Однако я сказала: «Нет!» Потому что очень уважаю свою профессию.
— Муслим Магометович родился в Баку, но потом долгие годы прожил в Москве. Как его встретила столица России, а тогда еще и столица СССР?
— Москва его окрылила. У Александры Пахмутовой есть такие слова в песне: «Ты ворвался в жизнь, как озаренье...» Муслим действительно ворвался в столичную культурную жизнь. Уже в 19 лет он выступал на сцене Кремлевского дворца съездов. Спел «Фигаро» на итальянском. Зал долго вызывал его на бис. Тогда он исполнил «Фигаро» еще и на русском языке. А потом был знаменитый «Бухенвальдский набат». Именно тогда Москва ему покорилась, а он в нее влюбился. Он говорил, что для него Азербайджан — это отец, а Россия — мать. И с этим ощущением он прожил всю жизнь.
Диета от Синявской
— Выходит, именно признание сделало его таким одиноким?
— Увы. После сокрушительного успеха в Кремле он 36 лет просидел дома, поскольку физически не мог выйти на улицу. Стоило ему только высунуться, как сразу оставался минимум без пуговицы. Либо вообще без пальто или куртки. То есть его в прямом смысле разрывали на сувениры. Так что он не мог позволить себе такую роскошь, как самая обычная прогулка по Москве. Как я уже говорила, мы чувствовали себя свободными только в поездках. Особенно зарубежных. Конечно, все это грустно. Но тем не менее это правда.
— Артисты любят принять на грудь...
— Вы знаете, народ так любил Муслима, что практически каждый, кто к нему пробирался, непременно говорил: «Давай выпьем!» Люди считали за честь пригласить его в свою компанию. Он и от этого бегал. Так что на московских улицах встретить его было невозможно.
— Чем вы его кормили?
— Он был совершенно некапризным. Более неприхотливого человека я в жизни не встречала. Все, что ни приготовишь, съедал с удовольствием. Мало того, горячо благодарил. Такое у него было воспитание. Конечно, как и каждый Лев по знаку зодиака, любил мясо. А в итоге нам приходилось садиться на строгую диету. Когда мы приезжали летом в Баку, его встречали многочисленные друзья. А люди там очень хлебосольные и гостеприимные.
Каждый считал своим долгом пригласить нас к себе в гости. И если мы приходили в 2 часа дня, то раньше 2 часов ночи нас не отпускали. Поэтому мы исчезали на несколько дней и ели только отварную курицу, чтобы хоть немного похудеть...
— Как вы относитесь к тем, кто исполняет песни Магомаева? Порой не самым лучшим образом...
— Я все равно рада. Конечно, уровень у всех разный. В любом случае они напоминают о творчестве Муслима. Если поставить десятки, сотни или даже тысячи записей, то все равно его можно узнать. Потому что он обладал не только уникальным голосом — это определенный синтез, комплекс, который отличает конкретного артиста. Тут и музыкальность, и тембр, и исполнительность, и ум, и многое, многое другое. Все качества даются певцу не просто так. Поэтому пусть берут песни Магомаева, пусть на них растут!
Дмитрий Март.
