Видео
В мире
Житель города Саласпилс Сергей Горбаченко два года назад 9 мая попал в больницу. Пользуясь вынужденной передышкой в рабочих буднях, он стал записывать по памяти рассказы отца–фронтовика, который ушел из жизни в 1993 году в возрасте 69 лет. Отец работал водителем грузовика, и Сергей часто ездил с ним в рейсы и в поездки по стране во время отпусков — в семье была старая "победа". В пути они много разговаривали. Рассказы отца Сергей запомнил и решил, что надо их сохранить для детей и внуков.
А военная судьба у Николая Семеновича Горбаченко была необыкновенной. В ней было столько драматических ситуаций, невероятных совпадений и счастливых спасений от неминуемой гибели, что сам он мог объяснить это только вмешательством Всевышнего. Говорил: это родная бабушка отмолила его у смерти — она была очень верующим, мудрым и необыкновенно светлым человеком.
— Мой отец родился в поселке Лычково Ленинградской области в большой семье, — рассказывает Сергей. — Когда началась война, ему было 16 лет. Фронт подошел к Ленинграду, поселок бомбили. Важно было успеть до налета добежать до земляного укрытия, вырытого в огороде.
В доме у них тогда была овчарка. У нее было какое–то сверхъестественное чутье: когда наши самолеты летели к линии фронта, собака никак не реагировала. Но как только она начинала беспокойно бегать по двору, семья знала: скоро прилетят фрицы, надо собирать вещи и бежать прятаться. Так собака спасала своих хозяев…
К своим, в Красную армию
— Когда в Лычково вошли немцы, всю нашу семью, включая деда–инвалида на протезе и четверых детей (младший был еще в пеленках) отправили на работы в Германию. Привезли в крестьянское хозяйство на границе с Польшей. Хозяева попались хорошие, над пленниками не издевались, но держали впроголодь.
Отцу приходилось добывать в деревне продукты, чтобы подкормить большую семью. Однажды папу схватили полицейские и отправили в трудовой лагерь, потом перевели в другой. Но ему удалось бежать.
Когда советские войска подошли к Польше, папа, которому тогда уже было 18 лет, решил пробираться через всю оккупированную Польшу к своим — в части Красной армии.
Это был беспримерный переход. Осень, по ночам уже холодно, надо было успеть до морозов дойти до линии фронта. Вот сейчас я на машине еду целый день через Польшу, так и то устану. А отец днем отлеживался в лесах, ночью шел. А ведь надо было и пропитание где–то доставать.
Зайти в деревню или на хутор нельзя: могут сдать немцам. И он отработал рискованную схему. Как стемнеет, прятался в канаве на повороте дороги. Грузовики в таких местах сбрасывают скорость. Время холодное, водитель и два солдата обычно едут в кабине, а в кузове — вещмешки. Отец цеплялся за задний борт, запрыгивал в кузов и потрошил мешки — продукты выкидывал на дорогу, а на следующем повороте сам спрыгивал. Если бы его засекли — это расстрел на месте. Но Бог миловал…
Откуда сало, хлопчик?
— Наступил ноябрь. Холод жуткий. Одежонка, подбитая ветром, не спасает. И костер в лесу не развести: беглеца могут обнаружить. Папа настолько иззябся, что не удержался и зашел погреться в деревенский шинок. Эта слабость чуть не стоила ему жизни.
У поляков тогда было голодно. В шинок ходили вечером просто пообщаться. Папа сел в сторонке на лавку. Мужики толпятся у стойки, громко разговаривают и вроде не обращают на чужака никакого внимания. Папа достал маленький кусочек сала, которое стырил с машины, и только положил ломтик в рот, как все замолчали и недобро на него уставились.
Отец кожей почувствовал, что эти голодные паны его сейчас разорвут. Выручили смекалка и решительность. Он сунул руки в карманы и оттопырил их, будто у него там два пистолета. Раздвигая толпу плечами, двинул к двери. Только за порог — и деру!
Позже, уже совсем истощенный, он сумел каким–то чудом выйти на польских антифашистов–подпольщиков. Опять повезло! Они пристроили его работать на кухню, где кашеварили для немецких солдат. Как только отец малость окреп, подпольщики переправили его к белорусским партизанам. А вскоре в Польшу вошла Красная армия — и партизанский отряд влился в регулярные войска. Папа благополучно прошел проверку НКВД, и его направили в армию Рокоссовского, в полк связи.
Отец участвовал во многих военных компаниях, одна из них — Висло–Одерская операция. После тяжелых боев от их полка, случалось, оставалась рота, а то и взвод, и его снова и снова пополняли новобранцами…
Верхом на снаряде
— Однажды их часть проходила через местность, где немцы отравили колодцы. Стояла жара, солдат мучила жажда. Отец подумал: ну что случится от одного глотка? И хлебнул отравленной водицы. Немедленно началась рвота, которую несколько суток не могли остановить. Отец таял, как свечка. Санитары уже списали его: не жилец… Но однополчане не бросили товарища. Притащили откуда–то кастрюлю немецкого пудинга — он как кисель, на крахмале. Стали по ложке в папу вливать этот пудинг. Ложка за ложкой — и отпоили: постепенно рвота прекратилась…
Еще один эпизод чудесного спасения случился во время наступательной Висло–Одерской операции зимой 1945 года. Подразделение отца заняло позицию на болотистой местности. Окопались. Снаряды свистят над головами. Но это не страшно, говорил отец. Если свистят — значит, мимо. А вот когда слышишь шелест — это где–то рядом рванет. И вот отец такой шелест услышал, вжался в землю, и тут снаряд падает прямо ему под ноги — и не взрывается! Даже не могу представить, что папа тогда испытал!
Или вот еще история. Часть стояла уже на Одере. Слякоть, холод, грязь, ночью мороз. Бойцам поставили задачу: сплавиться на понтонных плотах вверх по Одеру, забрать там с берега боеприпасы и доставить опять по реке обратно.
Операция дерзкая: река на этом отрезке освещается немецкими ракетами и насквозь простреливается. Вызвали добровольцев. Пообещали два дня отдыха в тыловой части. Отец так рассудил: если жахнут по плоту — это быстрая и легкая смерть. А если проскочим — два дня в тепле, баня, вшей протравят, белье чистое дадут… И он пошел.
И опять ему фортуна улыбнулась: на реку опустился плотный туман. Под его прикрытием команда благополучно проскочила вверх и вниз по течению под носом у немцев. То–то наши солдатики радовались бане и сухим портянкам! Но потом пришлось снова вернуться в мокрые окопы…
Кошки–мышки со смертью
— Когда в моей жизни случаются сложные обстоятельства, я часто сравниваю их с теми, что выпали на долю моего отца. И поражаюсь тому, с каким мужеством он переносил все тяготы войны и как играл со смертью в кошки–мышки. Иногда в прямом смысле.
Их полку нужно было занять плацдарм для наступления. На нем уже зацепился небольшой передовой отряд бойцов, необходимо было обеспечить связь с ними. Приказ получили четыре связиста, включая моего отца. Провод в зубы, катушка на земле — и ползком к рубежу по открытой местности.
А у немцев снайпер работает. Первый связист пополз, катушка разматывается, вдруг остановилась — значит, ранили бойца или убили. Второй связист пополз, добрался до раненого товарища, перевязал его, пополз дальше — и опять катушка замерла. У третьего солдата, молодого парня, сдали нервы, началась истерика. Вместо него пополз четвертый — мой отец.
Добрался до первого бойца, напоил его водой из фляжки, дополз до второго — тому уже помощь не нужна, убит наповал. У отца после года на передовой был уже хороший опыт выживания под обстрелом. Вжавшись в землю, он приподнимал саперную лопатку — издалека она по форме похожа на каску, немец по ней стрелял, и пока тот перезаряжал, солдат успевал проползти вперед несколько метров. Вот в такие кошки–мышки отец и играл со смертью.
Но в конце концов он дополз до абсолютно голого пространства — ни кустика, ни холмика, где можно было укрыться. Пришлось встать и бежать. И тут — толчок в голову, лицо залила кровь. Но рубеж, куда он тянул провод, был уже рядом, наши ребята дотащили его до окопа, перевязали. Комбат, старый вояка, честно сказал ему: "Ты, парень, здесь с такой раной до утра не доживешь. Да и рубеж мы можем не удержать. Так что тебе надо возвращаться".
А как возвращаться? Ползти сил не было. Тогда папа с повязкой на голове встал в полный рост и пошел. Ну убьют так убьют. Он был отличной целью для снайпера. Но немец не выстрелил! Мог, но не выстрелил! Может быть, что–то человеческое не позволило раненого добить? Кто знает? Но вот судьба или бабушкины молитвы опять уберегли…
Помог влюбленным
— Ну а самая невероятная историю приключилась в конце войны.
Из госпиталя, как только ему полегчало, отец сбежал в свою часть, оставив и наградные документы, справки о ранении… Победу с однополчанами встретил в немецком городке Обенфелде на границе с Польшей. Там они стояли еще полгода. Ему тогда удалось связаться с семьей, хотя это было небезопасно: тех, кто был вывезен в Германию, советские власти считали неблагонадежными и уже отправляли в СССР в фильтрационные лагеря.
А у немецкой хозяйки вместе с русскими батрачил и пленный француз, молодой парень. И случилась у них с Валентиной, папиной старшей сестрой, большая любовь.
Из Германии нашу семью привезли в Ригу, где у бабушки жила родная сестра. Валя, однако, своего Жана не могла забыть. Она вернулась в Германию в надежде перебраться оттуда к любимому во Францию. Это был сумасбродный поступок. Ведь демаркационные зоны уже были закрыты, и если бы ее задержали, отправили бы в лагерь. Но опять фантастически счастливый случай! Да что случай, можно сказать — чудо!
Отец после дежурства ехал на велосипеде и вдруг видит: по дороге навстречу идет с заплечным мешком его сестренка. Как им удалось встретиться в советской зоне площадью в сотни квадратных километров? Папа кинул велосипед, схватил сестру в охапку.
Привел в казарму, накормил, обогрел, дал денег, продукты в дорогу и через местных немцев, с которыми он был в хороших отношениях, помог ей перейти в западный сектор. И она добралась–таки до Франции, нашла своего Жана в маленьком городке под Греноблем, они поженились, родили двух сыновей, дождались и внуков. В 1990–х годах отец ездил к им в гости.
Папа был награжден медалью "За отвагу" и орденом Отечественной войны. Помню, когда его приглашали на патриотические мероприятия — встречи со школьниками или с ветеранами, папа всегда отказывался. Не любил он публично вспоминать пережитое. Война, говорил он мне, отвратительна. Кто там был — не в тыловых частях, а на передовой, — тот свою боль старается лишний раз не бередить…
Наталья СЕВИДОВА
