Видео
В мире
Александр Блинов стал редактором в 1983 году. А в 1976–м он уехал из "Советской молодежи" на Сахалин. "Не в ссылку, а в добровольную командировку", — смеется Александр Сергеевич. В семье появилось пополнение, а квартиры не было. На Сахалине давали.
(Окончание. Начало тут. )
— Поехали мы за 11 тысяч километров, — продолжает собеседник. — Заключили договор с молодежной газетой "Молодая гвардия". Работали там с женой. Я был ответственным секретарем, много писал. Потом был снят — за "политические ошибки". Перешел работать в партийную газету — корреспондентом. Был заместителем ответственного секретаря и одновременно — внештатным корреспондентом всесоюзной газеты "Труд" по Сахалинской области.
Три года пролетели, договор закончился. Здесь мы стояли в очереди на квартиру, и как раз в это время приходит письмо от тещи: подошла очередь. На Сахалине все было хорошо — шикарная квартира в центре, работа, хорошие деньги, но жена родом из Риги, дочка тоже отсюда. И мы вернулись. В 1979–м я снова пошел в заместители ответственного секретаря "Советской молодежи".
— А когда редактором стали?
— В 1983–м. Желающих было много. Я об этом и не думал, да и не верил, что буду редактором. Но узнал, кто хотел занять это место — разные околокомсомольские функционеры, которые загубят газету. Заведующим сектором печати был тогда товарищ Мисанс — из Латгалии. Он поддержал мою кандидатуру на бюро ЦК Компартии Латвии…
О графоманах
Среди тех, кто строчил кляузы на редакцию, были в те годы графоманы.
— Один поэт все время присылал стихи: безграмотные, вульгарные опусы, — рассказывает Блинов. — Он написал жалобу в Москву: печатают всякую дрянь, а его высокопартийные, высокохудожественные стихи не ставят. Мне приходит оттуда письмо: "Просим разобраться и представить отчет". Пошел в Союз писателей Латвии. А там в это время был Вольдемар Бааль — член Союза писателей Латвии. Он и написал, что это не стихи, а пародия. Скрепил печатью и подписью. Так я получил индульгенцию. А после 1991–го этот мужичок–"поэт" прибежал снова со стихами. Уже приветствовать новое время.
— Я не боялся ни ЦК партии, ни ЦК комсомола, — продолжает Александр Сергеевич. — Хорошо относился к советской власти и был уверен, что ничего страшного не случится. А если снимут с работы, то пойду в какую–нибудь многотиражку, а хороших тогда в Риге хватало…
Дорога на Перпиньян
В советской Латвии издавалось много газет. Приходили и иностранные. Как–то в югославской газете "Коммунист" Блинов увидел военную фотографию женщины из Риги. Зацепило то, что она сидела в югославской тюрьме, ее пытали, но она никого не выдала. После войны работала в Риге, врачом. Через Минздрав узнал имя, адрес, побывал у нее дома.
Удивительная судьба! Женщина, которая в Югославии получила партийную кличку Марлен, до Первой мировой войны окончила в Риге гимназию, а в 1918–м поехала в Австрию — в университет.
Там познакомилась со своим будущим мужем — он был курьером ЦК Компартии Югославии. Стала работать в югославской Компартии. В это время в Испании шла гражданская война, и она занималась отправкой туда добровольцев. Рвалась на фронт и сама, но оказалась в югославской тюрьме. Выйдя, была помощницей Иосипа Броз ТИТО. Затем сама попала в Испанию — стала начальником госпиталя интербригад. С последними отступающими оказалась в лагере для военнопленных на территории Франции — ждала своей судьбы.
Потом их забрал СССР. В начале Великой Отечественной работала на Урале, в военном госпитале. А после войны вернулась в Ригу. Но в партию ее не принимали: "непроверенный человек".
— Когда Тито был с визитом в Риге, неожиданно для всех сказал, что обязательно должен встретиться с Марлен. Вскоре после этого ей дали квартиру, восстановили в КПСС, — продолжает Александр Сергеевич. — А во время нашей встречи я попросил у нее дневники, сохранившиеся с войны. Обещала передать. Думал документальную повесть писать. Но не успел. Приехал из Москвы, открываю "Ригас Балсс", а там некролог: Марлен умерла… После смерти приехала ее сестра — из Нью–Йорка. Дневники, все фотографии увезла с собой. А я написал очерк "Дорога на Перпиньян", который пошел на ура…
"Защитим газету!"
В 1989–м "Советская молодежь" стала одной из самых читаемых газет в Союзе.
— Это было время моей славы, — не скрывает Александр Сергеевич. — Но на нас было и много наездов. Возле Дома печати люди даже митинг устроили: пришли с плакатами: "Защитим Блинова!", "Защитим газету!" Много приходилось выступать. Приглашали в Народный фронт. Понимал: надо, чтобы наши люди там были. Но я не пошел.
— Почему?
— Чувствовал, что, если редактор займется политикой, это будет не газета, а политический листок. Старался быть над схваткой — назовем это так. В Интерфронт не вступал. И там, и там были честные люди.
А все это затеяла партия, которая виновата в развале Союза. Не рядовые коммунисты, а верхушка. Прежде всего — московская. Она совершенно неправильно вела национальную политику, которая привела к национализму. А началось все еще с Ленина, когда страну разделили на автономные округа, автономные республики. В республике живет, например, 10 тысяч человек одной национальности и 100 или 200 тысяч других. Начинают выращивать национальные кадры — те "мочат" других. И почему–то в кадры партийные шли люди не самые честные.
Хотя были исключения. Например, Рубикс, который до конца остался честен. Помню его первым секретарем Ленинградского райкома партии. Редактор послал сделать с ним интервью о работе с молодежью. Я пришел, хорошо поговорили. "Все нормально, — сказал редактор, — но не хватает чего–то". Чего? Цитаты из Брежнева. Потом позвонил Рубиксу:
"Надо интервью показать". А он говорит: "Я вам доверяю, вы же пишете. Что ж я буду вас контролировать?"
— Это уже перестройка шла?
— Нет, 1981 год…
Пуго и пленум
В 1988–м году Блинова пригласили на неофициальную встречу с Борисом Карловичем Пуго — первым секретарем ЦК КПЛ. На ней были еще двое — редактор "Падомью Яунатне" и помощник Пуго. Редактор "Советской молодежи" и выложил правду–матку о том, кто ведет страну к краху.
А через несколько дней состоялся закрытый пленум ЦК КПЛ о ситуации в республике. Блинов тоже пришел — сидел среди гостей. И вдруг выходит на трибуну Пуго и начинает рассказывать о том, что редактор "Советской молодежи" думает о партии. "Антикоммунист!" — раздались в зале гневные голоса.
— Я пошел к трибуне. "Борис Карлович, мы разговаривали как два мужика, и я не думал, что вы этот разговор сделаете главной темой пленума, — сказал, обращаясь к Пуго. — Из разговора здесь я понял, что газета "Советская молодежь" и "Падомью Яунатне" — главные, кто разваливает советскую власть. Если это так, то закройте газеты — и все будет хорошо. У меня такое ощущение, что я вступал в другую партию…"
И ушел из зала, — вспоминает Александр Сергеевич.
А через несколько дней звонок от Пуго: извинился. Объяснил, что хотел расшевелить тех, кто пришел на пленум. По–другому их трудно было завести…
Надежда умирает последней
— Что вы думаете о будущем Латвии, об отношениях с Россией?
— 20 лет назад, в 1994–м, вроде отношения налаживались. Торговля, транзит, пытались совместные проекты делать… Экономика многое решает, но не все. У меня такое ощущение, что Латвия живет под диктовку. Все больше атак на российскую политику и лично на Путина. Я бы вел себя солиднее, лучше бы шпротами торговал, чем оружие накапливал. Не приведет это к добру.
Как говорил Чехов: "Если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем оно обязательно выстрелит". Хотел бы, чтобы мирно жили, как живем с соседями по дому. Но идет постоянное методическое давление по языковому вопросу. Все, что связано с русским языком — одним из великих языков мира, считается безнравственным, некрасивым. Откуда это? А переоценка истории? Печально. Но надежда есть, что придет какое–то разумение…
Илья ДИМЕНШТЕЙН.
