Видео
В мире
Русский язык в Латвии пользуется такими же правами гражданства, как латышский и немецкий. С телефонной барышней вы говорите по-русски, полицейский объяснит вам дорогу на чистейшем русском языке, в министерстве вам обязаны отвечать по-русски; любой извозчик знает, что «Дзирнаву иела» есть не что иное, как старая Мельничная улица.
Русская речь слышится на каждом шагу. Первые два-три дня приезжий оглядывается на говорящих, а потом привыкает к тому, что у всех в руках русская газета «Сегодня». Из утренних газет она наиболее распространенная, покупают ее не только русские, но и немцы, и латыши…
На улице то и дело попадаются чисто русские типы - люди в косоворотках, в картузах. Каждое утро вокзал выбрасывает на рижскую мостовую латгальцев, приезжающих в город по делам или в поисках работы. Здесь увидишь и бабьи платочки, косынки, смазные сапоги, всклокоченные бороды, услышите чистейшую русскую речь…
А за каналом начинается Московский форштадт. Ты чувствуешь себя совсем в России. Мостовые выложены крупным булыжником, пролетка безжалостно подпрыгивает, вас бросает из стороны в сторону. По обеим сторонам Большой Московской лепятся одноэтажные деревянные домики с флигелями, с крылечками и александровскими колоннами.
Деревянные ставни откинуты на крючки, на окнах белоснежные занавесочки, герань, бесчисленные горшки с цветами и клетки с канарейками. В этих домах живет мелкое рижское купечество, бывшие чиновники, вдовы, сдающие комнаты внаем, «с утренним самоваром»; комнаты здесь огромные, в три-четыре окна, тщательно выбелены, уставлены кадками с фикусами, столиками с семейными альбомами в плюшевых переплетах с бронзовыми застежками...
В подворотнях девушки лущат семечки, у колониальной лавки Парамонова какой-то паренек перебирает трехрядную гармонь и в такт себе подстукивает подковками...
Колониальная лавка набита товаром. У дверей выставлены бочки с малосольными огурцами, с копченым угрем, рижской сельдью. А за прилавком отпускают покупателям лососину, которой гордится Рига, кильки, шпроты, водку, баранки, пряники... У дверей стоит бородатый мужчина в рубахе навыпуск и с массивной серебряной цепочкой через живот – должно быть, сам хозяин, господин Парамонов.
Время к вечеру, не сходить ли попариться в баньку? Банька здесь же, в двух шагах, и не одна, а несколько. В баньке дадут гостю настоящую мочалку, кусок марсельского мыла и веничек, а по желанию поставят пиявки или банки. А после баньки можно зайти в трактир – в «Якорь» или «Волгу» - закусить свежим огурчиком, выпить чаю с малиновым вареньем...»
Не остается без внимания автора Гребенщиковская моленная. Из пространного повествования и о храме, и богоугодных заведениях, и людях в них приведем только рассказ эконома об удивительном, единственном в своем роде иконостасе моленной:
«Входим в моленную. Вся стена в старинных иконах. Потемневшие лики святых строго глядят из тяжелых серебряных риз. Старообрядцы гордятся своими иконами.
- Подобных во всей России теперь не найти. Рублевской школы. И мастеров таких нет – давно секрет потеряли... Вот, изволите обратить внимание, Успенье Божьей Матери – наш храмовый праздник. А это вот Никола Беженец. В пятнадцатом году, во время эвакуации, увезли его в Москву, да впопыхах не успели вынуть из киота. Так и отправили. А вернулся он через десять лет, по договору от большевиков обратно получили, и даже стекло не разбилось... И с той поры называем его Никола Беженец... А это Неопалимая Купина – от пожаров охраняет. Есть еще от пожаров и молний заступник – преподобный Никита. Ему молиться следует тридцать первого января...»
Сам писатель - родом из Феодосии, из семьи крещеного еврея. После окончания гимназии в Феодосии 17-летним пареньком Яков Цвибак нанялся матросом на пароход, который следовал в Болгарию. Через некоторое время вместе с семьей попал в Стамбул, где полгода продавал газеты. В начале ноября 1920 года перебрался в Италию, а затем во Францию, где обратил на себя внимание бывшего министра царского правительства Михаила Михайловича Федорова, который курировал дела студентов-эмигрантов из России. Федоров направил Цвибака в школу при Парижском университете.
По ее окончании Цвибак становится парламентским корреспондентом известной газеты белой эмиграции «Последние новости». Корреспонденции появляются под псевдонимом Андрей Седых. Сын, как и отец, были православными, но нетрудно представить, какой осадок вызвала бы у читателей настоящая фамилия автора – Цвибак... Русская эмиграция из многих стран о самых громких скандалах узнает по публикациям Седых.
В 1933 году после выхода сборника рассказов «Люди за бортом» - о повседневной жизни низов русской эмиграции - на автора обратил внимание Иван Алексеевич Бунин. Предложил стать его личным литературным секретарем. Именно Седых сопровождал писателя в Стокгольм на церемонию вручения ему Нобелевской премии по литературе. Отвечал за организацию гостиничных номеров, интервью.
Помимо этого, практически каждый вечер Седых проделывал кропотливую работу: читал письма, приходившие знаменитому писателю со всех континентов, готовил ответы на них. Один Бунин физически не мог проделать такой колоссальный труд.
В 1941 году Седых по понятным причинам вынужден был покинуть оккупированную Францию и оказался в США. Его, еще не знавшего английского языка, сразу приняли в штат газеты «Новое русское слово». Он проработал в ней всю оставшуюся жизнь – более полувека! В 1973-м стал главным редактором. Именно при нем «Новое русское слово» приобрела вес в кругах эмиграции.
Седых умер зимой 1994-го в Нью-Йорке. Он был настоящей живой историей, легендой журналистики...
Илья ДИМЕНШТЕЙН
