«Роковой заплыв» Леонида Добычина

Среди уроженцев Латгалии — писатель Леонид Иванович Добычин. Он не оставил большого литературного наследия — два сборника рассказов и роман "Город Эн", в котором увековечил Двинск. Тем не менее имя Добычина стоит в особом ряду советской литературы: в сталинское время он не пошел на сделку с совестью и не стал писать "чего изволите", а предпочел уйти из жизни. В некоторых биографических изданиях пишут, что Добычин родился в Двинске в 1894 году. На самом деле место его рождения — Люцин, нынешняя Лудза, а в Двинск семья переехала спустя два года. Родители были медиками. Отец — Иван Андрианович — уездный врач, мать — Анна Александровна — акушерка, выпускница Петербургского повивального института. Иван Андрианович был родом из Брянска. После окончания Московского университета начал службу в качестве земского врача на Вологодчине, но вскоре попал в Витебскую губернию. Двинчане мало знали его — он был уездным лекарем, разъезжал по отдаленным городкам и деревенькам. Чеховский земский врач. Помните образ такого врача, блестяще сыгранный Никитой Михалковым в "Неоконченной пьесе для механического пианино"? Иван Андрианович и погиб, так сказать, при исполнении. Осматривая новобранцев на призывном пункте, поранился. Пустяковая царапина вызвала заражение, и через две недели доктора не стало. Ему было 48. Жена осталась с пятью детьми. Старшему Леониду исполнилось 8, младшей, Верочке, — полтора месяца. И тоже картинка почти из Чехова — в последний путь врача, спасшего не одну жизнь, провожали единицы — жена с детьми, немногочисленные коллеги. Ведь орденами он не был увешан, больших должностей не занимал. А те, кого лечил, жили в основном в отдаленной провинции. На скромную могилку легло несколько венков. После смерти мужа Анна Александровна с детьми переехала на улицу Варшавскую, в дом номер 4. Жили скромно — денег Добычин–старший не скопил. Из окон квартиры открывался вид на строящийся Борисоглебский собор. Позднее в "Городе Эн" Леонид Добычин напишет: "Собор против нашего дома почти был достроен. Его купола были скрыты холщовыми навесами в виде палаток. Извозчик сказал мне, что там — золотильщики". А вот какие события тогда волновали горожан: "В конце лета случилась беда с мадам Штраус (жена знаменитого двинского колбасника. — Прим. ред.), — читаем в романе. — Ей на голову, оборвавшись, упал медный окорок, и она умерла на глазах капельмейстера Шмидта, который стоял с ней у входа в колбасную". Кстати, ее хоронили гораздо более торжественно, чем доктора Добычина. Впереди процессии шел полицейский и заставлял снимать шапки. Колбасник Штраус был богатым человеком — помимо колбасной фабрики держал два магазина на Болотной (Алеяс) и Рижской (Ригас) улицах. Вывеска какого магазина убила одну из жен Штрауса (колбасник был женат трижды) — неизвестно. Когда настал срок, Леонид поступил в Двинское реальное училище. По химии, математике, физике учился посредственно, зато по гуманитарным предметам шел впереди. "Пятерки" по русскому языку и литературе, французскому, немецкому и даже латыни. В 1911 году Леонид поступает в Петербургский политехнический институт, а через несколько лет, с началом Первой мировой войны, Двинск оставляют и родные. Уезжают в Брянск — на родину отца. В 1918 году к ним присоединяется и Леонид. Учительствует, работает мелким служащим. Жизнь в провинции его тяготит. Пытается осесть в Ленинграде, но долгие годы безуспешно. Лишь в 1930–е разрешение получено. Союз писателей выделил комнатку на Мойке, в доме 62. Однако счастье было коротким. Судьба отпустила писателю в Ленинграде только два года. А затем грянула кампания по "борьбе с формализмом" в литературе, и Добычин одним из первых попал под раздачу. За что? Вернемся на несколько лет назад. Первый рассказ Добычина появился еще в 1924 году в журнале "Русский современник" — "Встречи с Лиз". Он о послереволюционном захолустье, где улицы с прогнившими домиками уже торжественно переименованы, где в клубе штрафного батальона ставится "антирелигиозная" пьеса, где романтический герой Кукин идет в библиотеку, чтобы взять "что–нибудь революционное", но значение этих преобразований, по мысли Добычина, остается внешним. Уже тогда критики увидели в прозе Добычина тяжбу с эпохой. А следующий сборник рассказов — "Портрет" назвали чуть ли не клеветой на строй. "Литературная газета" в рецензии "Позорная книга" писала: "…Увечные герои и утопленники наводняют книгу… Конечно же, речь идет об обывателях, мещанах, остатках и объедках мелкобуржуазного мира, но, по Добычину, мир заполнен исключительно зловонием, копотью, смрадом, составляющим печать эпохи…" Добычин шел против течения. Но поводом для настоящей травли послужила последняя прижизненная книга "Город Эн", вышедшая в 1935 году. Не исключено, что "Город Эн" был последним "формалистическим", с точки зрения официозной критики, романом, проскочившим в печать буквально накануне повсеместной борьбы с формалистами (известнейшая статья "Сумбур вместо музыки" появилась в январе 1936 года). Неудивительно, что реакция на "свежий" образчик "формализма" была особенно уничтожающей. "Неприятный, надуманный стиль расцветает на благодатной для этого почве натуралистической, безразлично поданной семейной хронике рассказчика,— писала Е. Поволоцкая в "Литературном обозрении". — Вывод ясен: "Город Эн" — вещь сугубо формалистичная, бездумная и никчемная. Формализм тут законно сочетается с натурализмом". Труд поставить все точки над i взял на себя литературовед Наум Берковский (в дальнейшем он станет крупным ученым, специалистом по западноевропейской литературе), который заявил на писательском собрании в Ленинграде, где обсуждалось творчество Добычина: "Беда Добычина в том, что вот этот город Двинск 1905 года увиден двинскими глазами, изображен с позиций двинского мировоззрения… Этот профиль добычинской прозы — это, конечно, профиль смерти". Стоит вспомнить имя и другого рьяного обвинителя — литературного критика, редактора журнала "Литературный Ленинград" Ефима Добина, назвавшего "Город Эн" произведением, "глубоко враждебным нам". Добычин вновь пошел против течения. Он подошел к трибуне и кратко, взволнованно и нервно отверг предъявленные ему обвинения. Как было отмечено в отчете о собрании, опубликованном в "Литературном Ленинграде" 20 марта 1936 года, он сказал "несколько маловразумительных слов о прискорбии, с которым он слышит утверждение, что его книгу считают идейно враждебной". Спустя некоторое время после писательского собрания Добычин исчез. Друзья подняли тревогу. В квартире, где он жил, все было нетронутым, нашли его паспорт. Версии об аресте или переезде в другой город исключались. Через несколько месяцев после исчезновения его тело было выловлено в Неве. Перед тем как уйти, Добычин написал единственное письмо — Николаю Чуковскому. В нем он просил друга рассчитаться с его долгами после получения причитавшегося ему гонорара. Письмо заканчивалось такими словами: "А меня не ищите, я отправляюсь в далекие края". Трагичной оказалась судьба и всех его родных. Мать с дочерьми фашисты сожгли в брянских лесах. Никто из братьев и сестер не создал семьи и не оставил потомков. Но остались книги Добычина. "Читая Добычина, понимаешь, что он, как и Лиз, в своих произведениях "заплыл за поворот", — заключает писатель Виктор Ерофеев. — Но не из кокетства, не из расчета на успех, а потому, что был настоящий писатель. Писательство — это и есть "заплыв за поворот", предприятие рискованное, все прочее, как сказал поэт, — литература". Дмитрий ИЛЬИН. 30 апреля 2015. №17