Видео
В мире
Товарищ Сталин был полным неудачником. Или, точнее, неумехой. Абсолютно неэффективным менеджером. Любопытно, что в разнообразных напряженных спорах о сталинизме этого вопроса почти не касаются.
Демократы критикуют Сталина за тоталитаризм. Гуманисты – за жестокость. Социалисты – за извращение ленинских идей. Сталинисты же при этом утверждают, что лишь твердая власть, непреклонность и творческое развитие марксизма могли сделать нашу державу великой. В подобной борьбе идей никто никого не убедит, поскольку у спорщиков ценности разные.
Впрочем, если даже встать на великодержавные позиции, близкие большинству сталинистов, но при этом придерживаться фактов, отказавшись от подтасовок в пользу отца народов, выяснится, что Иосиф Виссарионович вел нас к великодержавию крайне неумело. Скорее, он разрушал державу, чем укреплял ее.
О том, что до революции Коба вместе со всеми большевиками делал деструктивную работу, разрушающую российское государство, не будет спорить, наверное, даже самый упертый сталинист. Но после переворота, скажет он, Сталин работал в интересах державы, укрепляя обороноспособность, строя новую экономику, возрождая религию и расправляясь с врагами народа.
Попробуем взглянуть на то, как это у него получалось.
Последовательный и непредвзятый разбор действий вождя, совершенных с 1918 по 1953 год, вызывает шок. Среди всего, что он сотворил, трудно обнаружить деяния, за которые ему можно выставить хотя бы троечку.
Ошибка на ошибке. Провал за провалом. Военные поражения, разбазаривание народных ресурсов и страшная наивность в решении важнейших политических вопросов.
Первой серьезной работой, порученной Лениным Сталину, была командировка в Царицын летом 1918 г., предпринятая для нормализации продовольственного снабжения. Он должен был собрать хлеб на плодородном юге России и направить его в голодающие районы, контролируемые большевиками. Но Сталин, воспользовавшись своим статусом члена правительства и члена ЦК РКП (б), решил вдруг заняться военным руководством. Его идея состояла в том, что нельзя привлекать к командованию старых царских военных специалистов. Он отстранил военспецов от руководства войсками и взял его в свои руки.
Естественно, при таком командовании красные стали терпеть поражения. Царицын оказался перед угрозой захвата войсками противника. И это неудивительно. Всякое дело должны делать профессионалы, и военное в том числе. Русская армия имела ряд неплохих генералов и офицеров. Если бы все они оказались среди белых, большевикам трудно было бы удержаться. К счастью для Советской республики, идеи Сталина не победили. Военспецов активно привлекали к работе, что позволило создать настоящую армию вместо разрозненных отрядов красногвардейцев и партизан.
Сегодня любой державник признает, что военное дело надо организовывать профессионально. И большинство державников согласится с тем, что в русской армии профессиональный опыт копился задолго до появления большевиков. Но вот на то, как Сталин попытался разрушить армию своими неумелыми действиями, державники пытаются внимания не обращать. То ли по незнанию фактов, то ли из-за свойственных им двойных стандартов.
Осенью 1918 г. Сталин был вынужден покинуть Царицын. Руководство войсками доверили более подготовленным людям. Тем не менее через два года Иосиф Виссарионович вновь попытался предстать военным экспертом. Когда Ленин поинтересовался его мнением о состоянии дел в польской армии и о целесообразности заключения мира с Варшавой, Сталин отметил, что у противника в войсках царит полный развал, что империализм вообще очень слаб, и что надо вести себя твердо в интересах мировой революции. Будущие успехи революционного движения виделись ему столь четко, что он предлагал уже ставить вопрос об организации восстания в Италии, Венгрии, Чехии.
Москва действительно попыталась вести себя твердо, и через месяц с небольшим после того, как Сталин дал свою «блестящую экспертную оценку», наши войска оказались наголову разбиты поляками. Случилось так называемое чудо на Висле.
Выяснилось, что даже мировую революцию надо делать с умом, реально оценивать степень революционности пролетариата и не лезть в Европу раньше времени, если предпосылки для социального взрыва еще не созрели.
К счастью для Сталина, гражданская война вскоре кончилась, и он больше не мог проявить свои стратегические качества. Пришлось заниматься урегулированием национальных проблем на Кавказе. Однако и в этой области «отцу народов» не удалось добиться успеха. Проблему построения новой российской империи он видел довольно узко.
СССР
Главный вопрос, который следовало решить на заре советской власти, касался конкретной формы организации государства. Или, точнее, он состоял в том, как возрождать империю, коли монархия приказала долго жить.
Теоретически возможны были два варианта. Первый – включить все народы в состав Российской Федерации на правах автономий. Второй – сформировать союз республик, в котором хотя бы формально ключевые народы будут равноправными участниками, обладающими правом выхода.
Как нам сейчас известно, по форме был реализован второй подход, тогда как по содержанию – первый. С 1922 по 1991 год наша страна называлась Советским Союзом, хотя реального союза и реального права выхода из империи у народов не имелось. Имелся ли какой-то смысл в столь сложной конструкции? Не проще ли было пойти по первому пути, воссоздав Россию в границах царской империи?
Сталин именно так и считал. Но Ленин думал по-другому. Именно Ленин настоял на формировании Советского Союза. Может быть, это была блажь больного человека, которому тогда уже недолго оставалось жить? Вряд ли. Ведь после смерти Ленина и даже в те годы, когда Сталин фактически стал уже единоличным правителем страны, СССР не стали трансформировать в «большую Россию». И новые республики, «приобретенные» в годы Второй мировой войны (Эстония, Латвия, Литва), пополнили число республик союзных, а не стали автономиями, хотя по численности населения были примерно как рядовые российские регионы.
Ясно, что со временем Сталин понял суть ленинской идеи, однако вначале он совершенно не разбирался в проблеме и готов был действовать примитивно. Готов был давить на республики и поглощать их, несмотря на любое проявление национальных чувств меньшинств.
Такой примитивный подход мог бы работать на укрепление державы, если бы вся затея большевиков состояла лишь в том, чтобы воссоздать Россию-матушку, которую они же, собственно, и разрушили. Но на самом деле затея состояла в том, чтобы устроить мировую революцию. Или, точнее, помочь разным народам совершить революцию пролетарскую, сформировав такую державу, про которую поэт сталинской эпохи сказал: «Но мы еще дойдем до Ганга, но мы еще умрем в боях, чтоб от Японии до Англии сияла родина моя».
Ставка в этой большой игре была значительнее, чем просто восстановление «единой и неделимой». А для того, чтобы играть профессионально, следовало формировать картину мира, благоприятную мировой революции. По мнению таких мыслителей, как Сталин, следовало с боями прорываться в Европу, помогая пролетарским восстаниям. А дальше все само сложится. Но Ленин, по-видимому, смотрел дальше. Он понимал, что нельзя формировать образ России, как государства, которое присоединяет к себе все, что плохо лежит, поскольку даже у сознательных пролетариев Запада имеются какие-то национальные чувства. Союз равноправных республик не будет никого отпугивать в отличие от единой и неделимой России. А когда пролетарии разберутся, что за строй мы им на самом деле предлагаем, будет уже поздно сопротивляться.
Со временем Сталин усвоил логику тонкой политической игры. После Второй мировой он даже не стал включать Польшу, Чехословакию, Венгрию и другие страны в состав СССР, хотя вряд ли кто-то мог бы этому воспрепятствовать, когда наши солдаты контролировали всю Восточную Европу. Вместо расширения СССР мы долго играли в народную демократию, стремясь соблазнить советской витриной европейский пролетариат.
В 1922 г. Сталин всего этого не понимал. Ему вообще скучно было возглавлять Наркомнац. Он предпочел вместо работы в правительстве получить должность генерального секретаря ЦК РКП (б). В то время это был важный пост, но не первостепенный. Фактически Иосиф Виссарионович стал главным по оргработе в партии.
Большевистские вожди обычно стремились сворачивать горы, но не заниматься кропотливой черновой работой. А Сталин на нее согласился, поскольку стал таким образом распоряжаться кадрами, что оказалось в дальнейшем крайне важно для его личной карьеры.
Карьерным чутьем Сталин обладал в полной мере. И именно это (а вовсе не профессиональные менеджерские качества) вознесло его на вершину советской государственной иерархии, где каждая его новая ошибка оборачивалась для страны настоящей катастрофой.
Голодомор
Голодомор не был случайностью. Он стал следствием построения некомпетентной системы административного осуществления индустриализации. Крестьяне расплатились жизнями за провал Сталина как «эффективного менеджера».
Если принятие нэпа стало последним шагом, предпринятым Лениным на посту главы советского государства, то Сталин, утвердившись у власти, начал свою деятельность с индустриализации. Не будем сейчас обсуждать вопрос о том, насколько нужна была Советскому Союзу форсированная индустриализация. Примем для данной статьи аргументы державников, согласно которым без сильной военной промышленности мы не могли бы готовиться к грядущей войне. Вопрос, однако, состоит в том, насколько удачно Сталин к ней подготовился с помощью взятых им на вооружение методов.
Быстрая индустриализация требовала от советского государства быстрого аккумулирования ресурсов. Во-первых, людей на стройках первых пятилеток требовалось обеспечивать продовольствием (раньше-то они были крестьянами и сами худо-бедно кормились). Во-вторых, требовалось продавать какие-то товары за границу, чтобы на вырученную валюту импортировать оборудование для новых заводов. А продавать тогда можно было только зерно. Следовательно, форсированная индустриализация означала форсированное изъятие хлеба у крестьянства. И чем более амбициозными были планы развития советской промышленности, тем больше требовалось отбирать у крестьян продуктов.
Поскольку добровольно мужики с плодами своих трудов расставаться никак не хотели, силовики стали отбирать у них урожай. А когда выяснилось, что трудно отбирать хорошо припрятанное, потребовалось внедрить на селе такую организацию труда, при которой спрятать выращенный хлеб вообще невозможно.
Так произошел переход от частного хозяйства к колхозной системе. В колхозе, возглавляемом представителем власти, ничего от начальства не укроешь. Все идет в закрома родины, тогда как работнику достается лишь урожай с его личного подсобного хозяйства и то, что власть оставит ему по «доброте душевной».
Именно из-за формирования такой системы произошел голод 1932–1933 гг., унесший от 5 до 7 миллионов жизней крестьян. Дело в том, что изъять у колхозов можно было сколько угодно хлеба, а «доброты душевной» Сталин к крестьянам не испытывал. От обкомов и райкомов партии, от председателей колхозов он требовал максимальной сдачи зерна государству. А те, чтоб не проштрафиться, выгребали из колхозных хранилищ все возможное. В такой системе властной вертикали не существовало никакого объективного механизма ограничения властного безумства. Кремль не имел информации о том, когда на продажу за рубеж пойдет последнее крестьянское зерно и в селах начнутся голодные смерти. Местные же начальники это, понятно, знали, однако послушно выполняли указания верхов, от которых зависело их личное благосостояние.
Историк Олег Хлевнюк точно описал общую логику сталинского «эффективного менеджмента». «Все начиналось с выдвижения центром (чаще всего Сталиным) целей кампании и распределения конкретных заданий. Затем происходила мобилизация аппарата на выполнение поставленных задач чрезвычайными методами, что предполагало широкое распространение “перегибов”. В результате кампания доводилась до уровня кризиса, в высшей точке которого определялись пределы отступления – преодоления “перегибов”. Отступление было задачей контркампании, своеобразного выхода из террора. На этом этапе репрессиям подвергались некоторые исполнители террора, превращенные в козлов отпущения».
После голода темпы индустриализации пришлось уменьшить и согласовать с реальным объемом ресурсов, которые могло дать село. Но понесенные потери было уже не возместить.
Во-первых, крестьяне, пережившие катастрофу, естественно, не испытывали никаких патриотических чувств по отношению к советской стране, и это во многом обусловило поражения первого года войны, а также большое число людей, сотрудничавших с гитлеровцами. Во-вторых, вследствие коллективизации и голода резко сократилось поголовье скота, поскольку крестьяне предпочитали съесть то мясо, которое в противном случае пойдет на нужды первых пятилеток. И восстановить поголовье за оставшиеся до войны годы было, естественно, невозможно.
Таким образом, та форма, в которой некомпетентное советское руководство начало готовить СССР к большой войне, предельно ослабило страну. Характерно, что США в годы Второй мировой смогли на основе рынка обеспечить столь большой объем производства военной продукции, что, кроме удовлетворения собственных нужд, они смогли еще осуществлять поставки по ленд-лизу в Европу. Неудивительно, что Америка до сих пор остается сверхдержавой, тогда как мы ищем виновных в том, почему ею не являемся.
Коминтерн
Но предотвращение агрессии во многом зависело не только от советской внутренней политики. Не менее важной была политика внешняя. А в этой сфере, к сожалению, Сталин был точно так же некомпетентен, как и в других. Вместо того чтобы разделять противников СССР, он разделял наших потенциальных союзников, позволяя укрепиться антисоветским силам. Яркий пример – история с победой национал-социализма в Германии, обернувшаяся в итоге Второй мировой войной.
Как известно, Гитлер на выборах никогда не набирал более половины голосов избирателей. Это значит, что формирование нацистского правительства в 1933 г. не было предопределено. Если бы в Германии имелась другая политическая сила, способная взять власть в свои руки, то даже невероятная популярность Гитлера в годы Великой депрессии не смогла бы сделать его канцлером, а затем – единоличным диктатором. Немецкие коммунисты вместе с социал-демократами обладали более сильной поддержкой населения, чем нацисты. На парламентских выборах ноября 1932 г. левые в совокупности взяли 37% голосов, тогда как Гитлер – лишь 33%. Однако единого антифашистского фронта не возникло, и президент Гинденбург предложил именно Гитлеру сформировать правящий кабинет. Случилась эта печальная история по разным причинам, но важнейшей, наверное, являлась политика Коминтерна, диктуемая Сталиным.
Москва долгое время ориентировалась на победу мировой революции. Предполагалось, что в различных европейских странах вот-вот созреют условия для того, чтобы восставший пролетариат взял власть в свои руки. А авангардом пролетарской революции могла быть, естественно, только коммунистическая партия. Социал-демократы, хоть и исповедовали марксизм, но рассматривались Коминтерном как оппортунисты, стремящиеся к соглашательству с буржуазией. Их порой даже грубо называли социал-фашистами, хотя к фашизму они, естественно, не имели никакого отношения.
Не удивительно, что Коминтерн запрещал коммунистам блокироваться с социал-демократами для достижения тактических целей. Доминировала идея «всё – или ничего». Пролетарская революция любой ценой. Не сейчас, так позже. Не в Германии, так в Венгрии. Или в Болгарии. А может, в Китае. Где-нибудь, да прорвемся. Но с социал-демократами на смычку не пойдем.
Ни Сталин, ни другие советские вожди вплоть до 1933 года не понимали, что предотвращение победы национал-социалистов является значительно более важной задачей, чем обеспечение победы мировой революции, которой, как мы сейчас понимаем, вообще не могло произойти ни при каких обстоятельствах.
Кремлевские мечтатели слишком долго были упертыми догматиками. За подобную политическую близорукость мир расплатился миллионами жертв, значительная часть которых пришлась на нашу страну.
Ошибочность такой политики Сталин фактически признал после 1933 года. Говорят, что по совету болгарского коммуниста Георгия Димитрова он пошел, наконец, на поддержку народных фронтов, объединяющих различные левые силы. Проявилось это, в частности, в Испании в ходе Гражданской войны, когда СССР оказывал военное содействие объединенным силам, противостоявшим генералу Франко. Правда, в тот момент уже и это не могло помочь левым политикам, поскольку Франко пользовался поддержкой Гитлера и Муссолини, стоявших у власти и опиравшихся на ресурсы своих государств.
СССР мог бы стать гораздо сильнее уже в 1930-е гг., если бы Сталин умел размышлять нестандартно и анализировать реальные факты, а не абстрактные марксистские схемы. Как бы мы ни относились к идее великодержавности, нельзя не признать, что именно ошибки Сталина резко снизили степень влияния СССР на мировой арене. Имея такой мощный инструмент воздействия, как Коминтерн, советский вождь использовал его для подрыва наших позиций, а не для укрепления. Хотел, наверное, как лучше, но вышло, как всегда у него выходило.
Другое дело, что в те же годы Сталин сумел резко укрепить свои аппаратные позиции, разгромив всех политических противников и застращав репрессиями людей, которые потенциально могли бы когда-нибудь в нем разочароваться. Не умея работать по принципу «разделяй и властвуй», он исповедовал подход, который можно назвать «расстреляй и властвуй».
Это позволило «отцу народов» держаться у руля вплоть до смерти, хотя качество проводимой политики было ужасающим. Нельзя отрицать, что у Сталина имелись немалые политические способности, однако они помогали ему только в решении вопросов, касавшихся личной власти, личной карьеры, личного преуспевания.
Война
Откровенного идиотизма в предвоенные годы и во время Второй мировой было у нас так много, что человек, верящий в конспирологию, должен, наверное, признать Сталина немецким диверсантом, тайно внедренным в советское руководство для того, чтобы развалить страну. Я, правда, в такие подходы не верю и полагаю, что все сотворенное тогда «отцом народов» было следствием его феноменальной некомпетентности, помноженной на безнаказанность, связанную с обладанием абсолютной властью.
Во-первых, именно в те годы, когда военная угроза стала реально вырисовываться в связи с быстрым перевооружением Германии, Сталин устроил репрессии против командного состава армии. Ладно бы он имел в запасе другой командный состав – молодых зубров, способных заменить выдвиженцев времен Гражданской войны. Но, как показал опыт начала Великой Отечественной, во втором эшелоне военачальников находились умельцы, потерявшие за считаные дни территории, сопоставимые по размеру с крупнейшими европейскими государствами. Спасло нас то, что Красной армии было куда отступать. Если бы Сталин с его феноменальной некомпетентностью возглавлял не огромный СССР, а страну стандартного размера, ни массовый героизм, ни массовые репрессии ему уже не помогли бы выстоять в борьбе с Гитлером.
Во-вторых, совершенно бессмысленным делом в плане подготовки к большой войне представляется заключение пакта Молотова – Риббентропа. Порой говорят, что Сталин оттянул таким образом вторжение, чтоб лучше, мол, подготовиться. Но это явная чушь. Гитлер начал войну именно тогда, когда ему было удобно, не обращая никакого внимания на пакт. Точно так же он поступил бы и в том случае, если бы Молотов с Риббентропом ничего не сделали.
Чуть более аргументированным представляется тезис, согласно которому Сталин, присоединяя к СССР по условиям пакта часть Польши и Прибалтику, отодвигал границу подальше на Запад, что помогло нам во время войны: было, мол, куда отступать.
Формально это, может, и так, но на деле общая неподготовленность нашей армии привела к тому, что немцы преодолели это пространство очень быстро. Иными словами, чем заключать подобные пакты, лучше было бы профессионально готовить армию к отражению немецкого удара.
В-третьих, именно нормальной подготовки армии Сталин не обеспечил. Он сам оказался в плену идеи о дружбе с Германией. Не верил в донесения разведки о скором вторжении врага, хотя их было предостаточно. Гитлер откровенно водил Сталина за нос, о чем свидетельствуют странные действия «отца народов» в первый день войны. Несмотря на все просьбы своих генералов, он оттягивал приказ о сопротивлении немцам, полагая, будто Гитлер не знает о происходящем, поскольку вторжение является лишь провокацией немецких военачальников. А когда Сталин вынужден был все же признать начало войны, то впал в депрессию и несколько дней совершенно не мог руководить государством. Даже выступление перед народом свалил на Молотова.
Личная растерянность Сталина в сочетании с некомпетентностью целого ряда военачальников, поставленных им на место репрессированных генералов, обусловили чудовищные потери первых дней войны. Солдаты, которые должны были быть подготовлены к сражениям, попали в окружение и далее в плен, а потому на их место пришлось потом ставить быстро мобилизованных штатских людей. Военная техника в огромном количестве была уничтожена немцами, что свело на нет многолетние усилия, осуществлявшиеся в ходе индустриализации.
В-четвертых, оправившись со временем от шока, полученного в первые дни войны, Сталин приступил к командованию войсками. Более года ушло на то, чтобы он понял свою некомпетентность в военных вопросах и стал больше прислушиваться к мнению генералитета. Верховный главнокомандующий учился на своих ошибках, а они дорого обходились армии. В частности, именно сталинским упрямством и нежеланием вести отступление во многом объясняется катастрофическое поражение под Киевом в сентябре 1941 г., о чем говорили, в частности, ведущие советские военачальники Жуков и Василевский.
Сталин обещал народу победоносно завершить войну в 1942 году. Видимо, так он хотел оправдаться за свои предвоенные провалы. Но нежелание считаться с реалиями оборачивалось с его стороны бесконечными требованиями вести неподготовленное наступление. И это приводило к новым жертвам и к новым поражениям. Но, слава богу, страна была большой и по-прежнему оставляла место для отступления, которого не имели оккупированные Гитлером европейские народы.
В итоге Советский Союз спасли вовсе не те кадровые военнослужащие и не те вооружения, которые «тщательно готовились» Сталиным к войне в 1930-е гг., а те простые люди, что попали в армию после первых катастрофических поражений, и те, что создавали новую военную технику, работая в тылу.
Соцсистема
Половину Европы Сталин сумел выторговать у своих союзников, что вроде бы свидетельствует о некотором дипломатическом таланте советского вождя. Правда, нельзя не отметить, что на деле заслуга покорения Европы принадлежит советским солдатам, уже стоявшим в тех странах, которые отошли во второй половине 1940-х гг. к Восточному блоку. Сталин лишь оформил на переговорах с партнерами то, что сделал для него народ, поплатившийся за расширение империи миллионами жизней. Реальные же дипломатические таланты Сталина становятся видны скорее при анализе того, как СССР удерживал свой контроль.
Прежде всего надо отметить, что он тут же был утрачен в Югославии. Иосип Броз Тито со товарищи были, бесспорно, сторонниками коммунистических идей. Именно на них они ориентировались, а не лично на Сталина и не на Советский Союз, как старшего брата. Более того, построение административной экономики в СССР вызвало у югославских коммунистов отторжение, желание дистанцироваться и придумать что-то свое. Что-то более работоспособное. Что-то повышающее благосостояние народа, а не только усиливающее армию, как в СССР.
Иосип Броз Тито // Фото: diletant.media
Надо сказать, что в дипломатическом плане Сталин не смог предложить ничего для удержания Тито в орбите своего влияния. Грубую силу применить не удалось, поскольку у нас не было с Югославией общей границы для ввода войск, да к тому же титовские партизаны, неплохо сражавшиеся с врагами, пользовались реальной поддержкой югославских народов.
Понятия же «мягкая сила» в интеллектуальном багаже Сталина вообще не имелось.
В итоге Югославия стала экспериментировать с рыночным социализмом, и при всех известных минусах этой системы показала, что в интересах народа он работает лучше социализма казарменного. Сталин же не нашел ничего лучшего, чем заклеймить «банду Тито» с помощью своих дипломатов и борзописцев. Свой народ оболванить таким способом, естественно, удалось. Но для мирового коммунистического движения югославский вариант стал реальной альтернативой. В Западной Европе впоследствии ряд компартий стали ориентироваться на интегрирование идей рынка и демократии с марксистскими догмами.
Удержать в орбите своего влияния Польшу, Венгрию, Чехословакию, ГДР и Болгарию Сталину удалось. Но не умом, а грубой силой. Сталинские ставленники жестко задавили «буржуазные» партии, радовавшиеся освобождению от нацизма и надеявшиеся какое-то время на «народную демократию». Более того, сталинские ставленники осуществили процессы по образцу 1937 года, направленные против «неправильных» коммунистов. Таким образом, вплоть до 1953–1956 гг. сохранялась скорее иллюзия единства соцстран под руководством Сталина. А затем выяснилось, что при отсутствии жесткого давления со стороны СССР каждый норовит пойти своим путем. И Хрущеву с Брежневым пришлось опять применять силу для удержания соцсистемы в относительном единстве.
При всей реальной послевоенной привлекательности Советского Союза как победителя германского национал-социализма Сталин не сумел выжать из благоприятной ситуации ничего для будущих успехов марксистских идей.
Более того, важно отметить, что социалистические страны не смотрели тогда на Запад с такой любовью, как в 1989 году, в эпоху бархатных революций. В сталинскую эпоху большая часть населения Центральной и Восточной Европы хотели социализма. Но без сталинщины, без сверхмилитаризации, без пустых прилавков и без репрессий. Сталин скорее был негативным фактором воздействия на государства Восточного блока. Без его примитивного давления имелось бы гораздо больше шансов на какое-то время сохранить единство стран – сторонников коммунистического выбора.
В общем, идеи социализма тогда работали на Великую Россию, объединяющую народы, а неудачник Сталин работал против. Понятно, что рано или поздно социалистическая система все равно развалилась бы по экономическим причинам, но мягкое манипулирование «младшими братьями» позволило бы, наверное, удерживать какое-то время привлекательность «брата старшего».
Создается такое впечатление, что Сталин просто не знал, что ему делать с подчиненными странами. Он заглотнул их, но переварить не смог. Расставил всюду своих выдвиженцев, но не сумел расставить по-настоящему эффективных менеджеров, которые смогли бы понравиться народам и удержаться без давления старшего брата. Сегодня в ЦВЕ по-разному относятся к коммунистам прошлого. В Венгрии вспоминают Имре Надя и Яноша Кадора (притом что они принадлежали к разным политическим лагерям). В Польше есть люди, ценящие Владислава Гомулку, Эдварда Герека или Войцеха Ярузельского. Но нигде серьезные ответственные люди не поминают добрым словом примитивных сталинских ставленников, устраивавших массовые репрессии под покровительством Кремля.
Смерть
Диктатор так застращал всю страну, включая своих соратников и охрану, что, когда его поразил инсульт, никто не решался даже вызвать врачей без приказа хозяина. А хозяин, понятно, ничего уже приказать не мог, поскольку находился без сознания. В общем, кончина Сталина – лучшая иллюстрация к тому, как управлялся при нем Советский Союз.
Но главная проблема, связанная со смертью вождя, состояла не в этом. Эффективное управление страной предполагает существование четких механизмов передачи власти. Не будем сейчас даже говорить о преимуществах механизмов демократических. Пусть будут хотя бы авторитарные или традиционные. В монархии, например, власть передается по наследству, что исключает возникновение хаоса после кончины монарха. «Король умер, да здравствует король!» – говорили в свое время французы, объединяя в одной фразе и информацию о смерти старого властителя, и приветствие наследника. Но Сталин так выстроил механизм правления, что даже не смог четко определиться с преемником. Казалось бы, это не самое трудное дело, но для Сталина оно стало трудным, поскольку механизм создавался по принципу «после нас хоть потоп».
К моменту смерти вождя не было никакой ясности с тем, кто является вторым человеком в СССР. Долгое время считалось, что это его старый соратник Вячеслав Молотов, но сразу после войны Сталин начал его задвигать и унижать. Дело дошло даже до ареста супруги, внезапно оказавшейся врагом народа.
На фоне ослабления Молотова усилились Георгий Маленков и Лаврентий Берия. Но при этом первый имел более высокий статус в партийной иерархии, тогда как второй обладал реальной властью, курируя силовые органы и имея возможность репрессировать своих политических противников. Исходя из реального опыта функционирования советской системы, где все принципиальные вопросы решались силой, Берия выглядел более перспективным лидером, однако Сталин вдруг начал формировать так называемое мингрельское дело, давая понять элитам, что «всесильный силовик» может скоро отправиться в небытие вслед за своими предшественниками Ягодой и Ежовым.
Какое-то время казалось, что под опекой вождя вырастают ему на смену новые кадры. Он резко приблизил Андрея Жданова и Николая Вознесенского. Но Жданов умер, а Вознесенский был вскоре расстрелян по «ленинградскому делу», даже не успев толком насладиться близостью к телу.
Пожалуй, единственным человеком, который не успел толком ощутить на себе пинки «отца народов», был Никита Хрущев, переведенный в Москву с Украины. Однако его аппаратный вес был невелик в сравнении с теми людьми, которые долго руководили страной совместно с вождем.
Мы точно не знаем, почему Сталин вел себя так странно. По всей вероятности, настоящее для него было важнее будущего. Или, точнее, гарантии личной власти и безопасности были важнее долгосрочной стабильности страны.
Система постоянной перетряски кадров обеспечивала его личное лидерство. Человек, недавно лишь вознесенный наверх, не мог оспаривать у Сталина власть, поскольку не успевал обрасти связями. А к тому времени, когда он становился по-настоящему влиятельным, его снимали с должности либо расстреливали. Остап Бендер по этому поводу заметил бы что-то в таком духе: «Кто скажет, что это эффективный менеджмент, пусть первым бросит в меня камень».
Но не исключена и другая трактовка. Возможно, Сталин просто не видел фигуры, равной ему по гениальности. Характерно, что и Петр I, и Ленин, и Брежнев точно так же не сумели подобрать себе преемника.
Находящемуся на высшем посту человеку власть так ударяет в голову, что ему кажется, будто никто иной не справится с бременем больших проблем. А когда не существует независимых от вождя механизмов выдвижения преемника, неадекватное представление первого лица о себе любимом становится тяжелейшей проблемой для всей страны.
Период борьбы за власть после смерти Сталина занял более десяти лет. Сначала совокупными усилиями вожди устранили Берию, как самого опасного для них человека. Затем Хрущев сумел ослабить так называемую группу Молотова, Маленкова, Кагановича и «примкнувшего к ним Шепилова». Нанесли удар и по маршалу Жукову, хотя вряд ли тот готовил военный переворот. А когда персональное лидерство Хрущева, казалось бы, не вызывало уже никакого сомнения, новое поколение вождей (Брежнев, Косыгин, Подгорный, Шелепин, Семичастный и др.) свергло и его тоже.
Хрущевская оттепель была для страны позитивной эпохой. Но верный сталинист – если, конечно, он последователен и честен – должен был бы, наверное, признать, что неспособность Сталина решить проблему преемника ослабила СССР. Твердая рука вождя при решении данного вопроса оказалась слабой, и в результате по-настоящему твердой руки у нас больше никогда уже не было.
Дмитрий Травин, "Новая газета".
