Видео
В мире
— Возьми эти трусы, они чистые и достаточно широкие, и надень поверх своих.
Я замираю в недоумении.
— Не удивляйся. В Жодино передачи по средам, на Окрестина — по четвергам,— перечисляет участница марша Алеся названия изоляторов временного содержания.— Тебя задержат — а смена трусов вот она, с собой, на несколько дней хватит. И носки, конечно, лучше бы подлиннее — клопы.
Она раздумывает, в какой тайный карман положить бело-красно-белый «оппозиционный» флаг, и со смехом рассказывает историю приятеля: «Его доставили в Центр изоляции правонарушителей, с собой у него был флаг. А за флаг суток дают больше. И пока он ждал своей очереди, сидел на таких раскладных креслах, как в школе, осторожно стал запихивать этот флаг в дырку между двумя сиденьями. И знаешь, что нащупал там? Еще один флаг!»
Алеся ходит почти на все митинги. Часто они с компанией договариваются, усаживаются в чью-либо машину, подъезжают ближе к месту начала шествия, а потом так же организованно уезжают: с начала августа по воскресеньям в Минске регулярно перекрывают метро, и добраться бывает непросто. А иногда не уезжают, а разбегаются.
А иногда разбегаются, но до дома или спасительной подворотни не добегают: два ее друга получили сроки и штрафы, еще пара сидит в настоящий момент.
Пока я покупаю жетон в кассе метрополитена, девушка передо мной спрашивает продавщицу, когда закроют часть синей ветки. «Девушка, поймите,— объясняет та,— мы не знаем заранее. Нам говорят закрыть — мы оперативно закрываем». По пути к метро «Парк Челюскинцев» в вагоне раздается объявление: в связи с техническими работами станции «Парк Челюскинцев», «Московская», «Академия наук» закрываются для входа и выхода пассажиров. Я едва успеваю выскочить за остановку до нужной мне.
В маленькой кофейне у метро «Академия наук» бариста наливает кофе. Мимо проезжает автобус №100 в нужном направлении. «Странно,— говорю я.— Метро перекрыли, а автобусы ходят». Завязывается разговор.
— Как далеко до Куропат (урочище под Минском, место захоронения жертв сталинских репрессий, до которого планировали дойти участники воскресного марша.— “Ъ”)?
— Пешком дойти можно.
— А смогу ли я вернуться назад на общественном транспорте?
— Конечно. А вы, если не секрет, откуда?
— Из России.
— Как у вас обстоят дела с общепитом?
— Неважно, много заведений закрылось из-за ковидного кризиса.
— Вот и у нас много закрылось, совсем недавно.
Бариста рассказывает: после митинга 26 октября и призывов к национальной забастовке проверки пришли на большинство ресторанных улиц.
Формальные претензии — отсутствие масок, неформальные и без того понятны. Через одно кафе на Октябрьской улице — еще недавно сосредоточии альтернативных пространств, лофтов, галерей, кафе, граффити — оштрафовали и закрыли, неизвестно, как надолго. Та же участь постигла многие точки на Революционной и Комсомольской.
— Вы, главное, не бойтесь,— напутствует меня молодой человек.— Я в Жодино отсидел пять суток. Неприятно, конечно, но жив же.
13 часов, митингующие потихоньку собираются у выхода из метро «Парк Челюскинцев». На террасе рядом с часовым заводом «Луч» народа становится больше. Собравшиеся начинают хлопать. «Что это? — спрашиваю я у Алеси.— Почему они хлопают?» «Это чудо,— иронизирует (или нет?) девушка.— Чудо рождения митинга из толпы».
Иногда она перебрасывается с кем-то парой слов. Вот Александр, он айтишник. Обычно он ходит на митинги с женой, детей отвозят за 70 км к бабушкам, но сегодня супруга не смогла. «Правильно, вам нужно распределять ресурсы»,— смеется Алеся.
По подсчетам портала Tut.by, за три последних месяца из Белоруссии уехало около 2 тыс. IT-специалистов, но компания, в которой работает Александр, решила остаться. Провели голосование. Из нескольких десятков сотрудников переезд выбрали только два.
Вот Сергей. Я уже говорила с ним летом, когда он выступал независимым наблюдателем на выборах. Пройдет всего полчаса — и Сергея задержат на Волгоградской улице, но сейчас он улыбается, стоя в компании друзей.
Толпа начинает движение по проспекту Независимости. Люди выходят на проезжую часть — таким образом можно преграждать движение транспорту силовиков, но не всегда это удается сделать. Алеся вынимает из кармана флаг и повязывает его на плечи. Вокруг звучат речовки: «Жыве Беларусь!», «Пошел вон, ты и твой ОМОН!».
Мы идем по проспекту, обходя легковушки, застрявшие в этом потоке. Водители сигналят и показывают V — знак победы.
Одна женщина за рулем плачет, всматриваясь в толпу.
Вдруг замечаю, что отдельные митингующие в авангарде разворачиваются и начинают отходить и отбегать назад. То же самое делает арьергард, и кольцо сжимается. Мы прошли всего полкилометра — и тут раздаются звуки, похожие на выстрелы.
«Давай в сторону!» — говорит мне Алеся, и вот я уже ползу по довольно крутому склону за детской железной дорогой вдоль частных домов, обнесенных колючей проволокой. На спуске несколько женщин подают мне руку. Они же предлагают помощь велосипедисту, пришедшему на митинг со своим железным конем.
На пересечении с Волгоградской улицей случается очередная заминка: силовики перекрывают проспект, активистов в начале шествия задерживают и уводят в автозаки. Где-то там стоит Алеся.
Я очень вовремя сняла флаг,— рассказывает потом Алеся.— Сняла и села на автобусной остановке. Вокруг хватали и крутили людей, а я сидела, как в “домике”».
Я нахожу себе компаньонку — пожилую женщину с палкой. У Татьяны рассеянный склероз, но она ходит на каждый митинг. Говорит, что среди ее сверстников сознательных людей немного, но они есть и нужно быть примером для молодежи. С придыханием говорит о созданном членом президиума Координационного совета белорусской оппозиции Павлом Латушко Народном антикризисном управлении и экономистах, входящих в команду. Заявленные цели новой структуры — «начало переговоров (с нынешним руководством страны.— “Ъ”) и достижение стабильности в стране в момент перехода власти к демократическим силам».
— Водометы повезли,— констатирует Татьяна и неторопливо направляется в самую гущу событий — туда, откуда разбегаются люди.
Тем временем толпа разделяется на несколько потоков. Те, кто шел в авангарде, уже добрались до метро «Усход». Большинство из них так и не попадет в урочище Куропаты, где в 1930–1940-х годах были расстреляны, по разным данным, 7–250 тыс. человек — им окончательно перекроют дорогу на подходах к полуофициальному некрополю, столь нелюбимому властью. Традиционную воскресную молитву в Куропатах прочтут люди, заранее добравшиеся туда, в основном в обход шествия.
