Видео
В мире
Среди рижских знакомых Ивана Бунина был и журналист газеты "Сегодня" Борис Семенович Оречкин. Оречкин работал под его началом в "окаянные дни" — в 1919–1920 годах в Одессе, в газете "Южное слово". Впоследствии оба часто вспоминали об этом времени.
Оречкин был известным журналистом в дореволюционной России, блистал позже и в эмигрантской печати Берлина, но в особенности — Риги, где входил в состав редколлегии газеты "Сегодня", был парламентским корреспондентом. Сведений о нем удалось собрать немного.
Борис Оречкин родился в Харькове в 1888 году, в семье известных врачей. Еврей по происхождению, он без проблем поступает в Петербургский университет на отделение словесности. Тогда же начинает публиковаться в печати. По окончании вуза работает в ведущих столичных изданиях — "Петербургском курьере", "Русской молве", "Биржевых ведомостях". После прихода к власти большевиков и ликвидации независимой печати в августе 1918 года отправляется на юг России. В Киеве сотрудничает в газетах "Утро", "Вечер", а перебравшись в Одессу, работает в "Одесских новостях", "Южном слове". С 1920–го — в Берлине. Редактирует журнал "Русский эмигрант", а затем совместно с Владимиром Клопотовским — "Наш журнал". К середине 1920–х русская эмиграция оставляет Германию. Одни уезжают в Париж, другие — ближе к исторической родине — в Ригу. Алексей Толстой возвратился из Берлина в советскую Россию. Но это исключение.
В Риге Борис Оречкин с 1926 года. Вот как сравнивал Ригу и Берлин тех лет его коллега Владимир Клопотовский, примерно в это же время перебравшийся на берега Даугавы.
"…Как щель в копилке — переулок,
Кривой и узкий — старина.
Из магазинного окна
Глядят на вас Монбланы булок,
Колбасы, кильки, ветчина,
И, как венец всего, Она,
Сия волшебница — Икра…
Но я ли в этом виноват,
Что после нищего Берлина
Съедобной пышности картина,
Увы, милее мне сейчас
И женских чар, и женских глаз".
Известного журналиста Оречкина включают в состав редколлегии газеты "Сегодня". Он ведет парламентскую хронику, пишет на международные темы. Но на месте не сидится — и вот он уже специальный корреспондент. В этой должности бывает за границей, чаще всего в Таллине, Вильнюсе, Каунасе. С 1935–го Оречкин перебирается в Каунас, который тогда был столицей Литвы, становится там собственным корреспондентом "Сегодня". Пишет не только о политике — за его подписью выходят рецензии на книги, эссе.
"Чтобы выпустить в наши дни сборник стихов на русском языке, нужно быть, во всяком случае, смелым… И о смелости и поэтическом даровании автора говорит небольшая книжка, только что увидевшая свет в Каунасе, — писал он в июне 1936 года. – Ее автор Вера Крылова назвала свой сборник "Призрак счастья". Первое слово — Литве:
"Мила мне страна родная
С природой пасмурной своей
И неба краска голубая,
И даль разбросанных полей…"
А затем — лирика, песни, проникнутыя грустью, овеянныя мыслями о призрачности счастья, о прошлом, о "скучной горькой вечной песенке", о пропасти невольного горя, о бренности человеческого бытия. В книге много искренних строф".
А вот некролог на смерть прозаика, библиографа Сергея Минцлова. "Этот человек жил и дышал книжной пылью. Он был одним из лучших знатоков книжных древностей. Он понимал и любил книгу, как может понимать и любить ее только человек, для которого печатная страница — высшая ценность духовной культуры…"
Весной 1938 года в турне по странам Балтии отправился Бунин. Первым городом Балтии, куда ехал мэтр, стал Каунас. Встречать давнего знакомого к германо–литовской границе выехал Борис Оречкин. 24 апреля в "Сегодня" вышла его статья "Два часа с Буниным". Она настолько многогранна, интересна, что хочется цитировать ее еще и еще. Бунин дает ответы на самые разные вопросы, волновавшие тогда русскую интеллигенцию, высказывается о советских писателях, Куприне, вспоминает о последней встрече с Шаляпиным. В Советском Союзе, по Бунину, писатели не свободны, поэтому ничего существенного создать не могут. Вы хотите писать о любви, а вам приказывают о цементе. Шолохов — не без способностей, но хочет казаться чересчур казацким писателем. Что касается Куприна, то в Советский Союз "увезли его тень". А поспособствовала этому дочка Куприна, которая сама осталась в Париже. А вот — о последней встрече с Шаляпиным, у постели певца весной 1938 года. "Припадок глубокого сердечного кашля захватил больного, который, однако, и в эти минуты сохранил долю своего, так сказать, шаляпинского подхода к тому, что переживал. "Я кашляю, как американский каторжник", — с горькой, перекосившей его лицо улыбкой встретил меня Шаляпин…"
У артиста было белокровие, и все же он мог жить еще несколько месяцев. Смерть ускорила злокачественная опухоль, появившаяся на десне.
Когда поезд стал подходить к Каунасу, вопросы начал задавать уже сам Бунин. Его интересовали латышская и литовская литература, некоторые национальные литераторы, которых он знал.
"Да ведь и я сам, собственно говоря, по происхождению не то литовец, не то поляк. По крайней мере, один из моих далеких предков был еще при Василии Темном выходцем не то из Литвы, не то из Польши, и фамилия наша была не Бунины, а Бунковичи или Буйновские. И только Иван Грозный переименовал нас — не знаю уже, за какие грехи — в Буниных. Где уж нам теперь взыскивать за это с Ивана Грозного".
Сотни публикаций оставил в газете "Сегодня" Борис Оречкин. Одна из лучших, на мой взгляд, на смерть Аркадия Аверченко — "Рыцарь улыбки". Не могу не процитировать ее: "Умер Аверченко. Нет, казалось ничего более противоположного, более противоречивого, сильнее друг друга исключающего, чем эти два слова: Аверченко и Смерть. Аверченко — это была сама жизнь. Это был человек, для которого жизнь была самоцелью. Он жил для того, чтобы жить. Человек, которому Смерть представлялась только в образе литературного персонажа, побеждаемаго всегда, всюду и везде ею одною, единственною: Жизнью. Во всем он видел только светлое, только хорошее. А когда он своим острым пером над чем–нибудь издевался или над кем–нибудь смеялся, он делал это, прощая жизни все за то, что улыбку она рождает и во зле. Аверченко всегда было смешно. Так было в России. Так было и в эмиграции. И здесь, где многие давно успели уже отчаяться и положить оружие, он продолжал верить в то, что и раньше было для него непререкаемым символом веры: жизнь не так уж страшна. А с тем, что есть в ней тяжелого, нужно бороться здоровой улыбкой и легким смехом… Аверченко умер. Умер молодым, в расцвете сил и таланта. Смерть оказалась сильнее жизни. Она последней посмеялась над тем, кто всю жизнь смеялся на ней… Осиротевшая Русская Улыбка печально склоняется над гробом своего верного рыцаря…"
Жизнь самого Бориса Оречкина закончилась трагически. Проблемы начались вскоре после прихода в Литву Советов — в июне 1940–го. "Сегодня" закрыта, он без работы. Аресты июня 1941–го представителя белой эмиграции не коснулись, но пришла новая беда — фашистская оккупация. Борис Семенович Оречкин погиб в Каунасском гетто в 1943 году. К слову, его коллега, с которым они вместе работали в Берлине, вместе перебрались в Ригу, в газету "Сегодня", Владимир Клопотовский жил при фашистах припеваючи: стал в Риге главным редактором власовской газетенки "Русский вестник".
…Если будете в Каунасе и предоставится возможность побывать в Каунасском форте, не отказывайтесь. Ведь Каунас — это не только музеи Чюрлениса, чертей, но и Каунасский форт, в котором были замучены десятки тысяч евреев. Ваши цветы будут в память о них и о прекрасном русском журналисте Борисе Семеновиче Оречкине.
17 декабря 2015. "7 секретов" №50
