Видео
В мире
А еще обладательница уникального голоса была членом жюри многих популярных телевизионных вокальных шоу: «Призрак оперы», «Один в один!», «Точь–в–точь» и пр. Кроме того, Любовь Казарновскую все чаще называют писательницей. На днях она представила уже третью книгу — «Моя вкусная опера».
— Любовь Юрьевна, говорят, что сейчас не время для презентаций, встреч со зрителями. Мол, нужно подождать до более спокойных времен, когда все уляжется.
— Да, сегодня в мире происходят такие весьма сложные вещи, которые заставляют душу сильно волноваться, а сердце стучать в неестественном, даже в каком–то синусоидном ритме. Конечно, я слышала мнение, что сейчас не время для презентаций. А еще говорят, что все, включая оперных артистов, должны обсуждать только то, что происходит кругом.
Тем не менее я считаю, что об искусстве никогда не следует забывать. Говоря на высокие темы, о той же опере, мы даем своей душе немного роздыха, мы даем крыльям нашей души раскрыться и полететь. Я уверена, что все это важно и сегодня. Вспоминаю рассказ своего отца, который говорил, что в тяжелые военные годы наши известные артисты давали особенно много концертов. Они помогали людям выжить в самые сложные моменты.
Книга — это особый мир
— А еще говорят, что книги уже в прошлом. Мол, сейчас вся информация — в Интернете. Зачем что–то еще читать? Достаточно новостной ленты... Не боитесь остаться без читателей?
— Ерунда все это. Лично я не могу без книжек. Для меня каждая книга — это свой особый мир. Шелест страниц меня всегда завораживал и успокаивал. Когда читаешь, создается особая аура. Кстати, есть еще электронные книги. Но это совсем другое. Они не дают тактильного ощущения, когда ты прикасаешься к страницам настоящей книги.
На них ты можешь сделать какие–то отметки. А можно подчеркнуть понравившиеся тебе фразы. Остается только положить закладки, а потом, в нужный момент жизни, ты открываешь книгу и цитируешь. Разве это не здорово?
Для меня и сегодня книга — лучший подарок. А еще своей любимой книгой можно поделиться с людьми, которые думают в том же направлении. Я считаю, что хорошая книга может стать неким ключом, открывающим перед человеком целый мир. Неудивительно, что дети всегда помнят книги, которые им читали перед сном, а также те, которые они сами читали в раннем возрасте. Многие потом стараются подражать своим любимым героям. Ну а я все пишу на свою любимую тему: новая книга «Моя вкусная опера», как вы понимаете, является продолжением двух предыдущих — «Оперные тайны» и «Страсти по опере».
— Сейчас некоторые театральные постановки вызывают откровенное недоумение. Это касается и опер, хотя данный жанр всегда казался незыблемым. Зрители приходили, чтобы насладиться подлинным искусством.
— Опера — это огромный труд и невероятное нервное напряжение. Недаром многие артисты пьют валерьянку, чтобы успокоить нервы. А некоторые пьют не только валерьянку... Они хотят уйти от своих персонажей, которые не отпускают их даже после спектаклей. Ведь настоящее искусство идет от системы Станиславского. Ты должен целиком вживаться в свой образ, влезть в шкуру персонажа. Если я в эти два–три часа на все сто процентов не превращусь в свою героиню, то зрители разочаруются уже во мне. Эмоциональное напряжение просто зашкаливает. Так было и с Саломеей, и с Манон Леско, и с Татьяной из «Евгения Онегина»...
Причем я всей душой летела к своим героиням, но в то же время страшно их боялась. Потому что понимала, какая колоссальная ответственность на меня возложена. Ведь в каждом случае речь шла об абсолютных оперных шедеврах. Это касается и музыки, и слога. Все только самого наивысшего уровня. Я не случайно назвала свою новую книгу «Моя вкусная опера».
Постановка должна быть исключительного качества. Только в этом случае она действительно «вкусная». Однако некоторые современные режиссеры непременно стараются вставить свои «три копейки». Они начинают высасывать из пальца какие–то сомнительные идеи, не имеющие никакого отношения к данной опере — ни к ее музыке, ни к ее сюжету.
Иные фантазии «на тему» просто шокируют. Причем режиссеру невозможно возразить. На все претензии он отвечает одно и то же: «Я так вижу!» Чего уж тут удивляться, что, скажем, героя «Аиды» заставляют петь в какой–то спецовке, держа в руках... автомат Калашникова. Конечно, возникают закономерные вопросы: при чем здесь спецовка, при чем здесь автомат Калашникова? Мне отвечают: мол, для пущего эффекта. Однако хочется напомнить, что действие оперы Джузеппе Верди «Аида» происходит в Мемфисе и Фивах во времена владычества египетских фараонов. Тогда автоматов и в помине не было.
Хлыстом бьют по залу
— Еще постановщики любят выпускать на сцену голых артистов. Это стало уже общим местом.
— Тем самым режиссеры хотят посильнее ударить «хлыстом» по залу. Я имею в виду мощные эмоции. Ведь задача искусства — передать публике определенную энергетику. Вот и выпускают голых артистов. Все, задача достигнута: зрители точно шокированы выше крыши. С помощью таких жестких энергий проще зацепить.
Зачем какие–то там культурные вибрации, размышления, осмысления и погружения в материал. Это все слишком сложно. Народ в зале точно заскучает. Лучше ударить его голым телом, да посильнее. К сожалению, уже сами артисты стали привыкать к подобной подаче материала. Они не хотят копаться в себе, в своем персонаже. Им проще выполнить задачу режиссера, который просит только одного: побольше топлеса.
Актеры играют уже чисто внешне, без каких–либо внутренних переживаний. Порой отчетливо видно, что им совершенно неинтересно находиться на сцене. Они просто отрабатывают и мечтают только об одном: побыстрее смыться. Разумеется, у таких горе–постановщиков ничего толкового в итоге не рождается.
Искусством там и не пахнет. Конечно, ситуация печальная. Иной человек посмотрит очередную «новаторскую» постановку, а потом уже точно никогда больше не пойдет в оперный театр. Недаром говорят, что зритель голосует ногами. К счастью, мне повезло: поскольку я на сцене еще с 80–х годов, то застала и настоящую оперу, и настоящее отношение артистов к своей профессии.
— Удивительно, что оперная певица стала настоящей писательницей.
— Лично для меня это не удивительно, а вполне закономерно. И не только потому, что моя мама, Лидия Александровна, была филологом. В целом мое обращение к эпистолярному жанру вовсе не случайно. Дело в том, что для меня изучение русского языка имеет особое значение. Как невероятный подарок судьбы я воспринимаю встречу со знаменитым академиком–лингвистом Виктором Виноградовым и его женой — Надеждой Матвеевной.
Мне, совсем еще юной, 17–летней Любе Казарновской, выпала честь попасть в их дом в Калашном переулке. Виноградовы были потрясающе образованными людьми. Светлыми, интеллигентными и поистине удивительными. Мне порой казалось, что я попала в XIX век. Супруги и сами родились в том столетии. А потом они через весь последующий XX век пронесли свои знания, олицетворяя собой всю мощь нашей русской культуры. В Калашном переулке я оказалась благодаря маме, которая слушала лекции знаменитого советского русиста и литературоведа.
Моя сестра тоже училась у Виноградова. Так что я росла в языковой среде, где качество речи особенно ценилось. Попробуй–ка скажи что–то не так. «Мама, перестань надо мной издеваться!» — умоляла я со слезами на глазах, когда меня в очередной раз поправляли, если я делала какую–то ошибку. Только сейчас я понимаю, насколько эти уроки были важны для моего воспитания. Ведь все закладывается в детстве. Потом уже очень трудно что–либо исправить.
Слова–паразиты
— А чем плох был ваш язык?
— В нем не было подлинной чистоты. Не секрет, что и у сегодняшних носителей русского языка зачастую много слов–паразитов. Иного человека просто невозможно слушать. Его речь невероятно замусорена. Но так было и во времена моей студенческой молодости. Мы использовали массу слов–паразитов. Например, девушка непременно была чувихой, а парень чуваком. Когда я приходила к Виноградовым, Надежда Матвеевна вежливо просила меня все слова–паразиты «отставить в сторонку». Так она и выражалась.
А потом просила меня почитать «чистого и незамутненного» «Евгения Онегина» Пушкина. Вскоре поэма Александра Сергеевича, откровенно говоря, уже сидела у меня в печенках. Язык казался жутко устаревшим. Потому что в поэме не было ни чувих, ни чуваков. В общем, Пушкин выглядел каким–то отстойным, как сказали бы сегодня. Однажды я намекнула Надежде Матвеевне на это. «Любанчик, так нельзя говорить!» — тактично поправила она меня. Сказала четко. Как отрезала!
Еще помню, как я приходила домой, а мама мне говорила: «Ну–ка садись к столу и пиши сочинение. 10 минут. Тема — вольная». Я садилась и покорно писала. Мама блестяще знала творчество Есенина и других поэтов. Заставляла и меня заучивать массу стихотворений. Зачем? Теперь–то я понимаю, что таким образом тренировались мои лингвистические способности. За что я сегодня очень благодарна своим наставникам. В итоге пропал мой дворовый говорок. Зато появился какой–то свой языковой стиль.
Кстати, академик Виктор Виноградов был блестящим автором. Он досконально проанализировал творчество Пушкина с точки зрения стиля. Оставил образцовые работы, написанные замечательным русским языком — не сухим, наукообразным, а человеческим, живым. Конечно, сегодня я уже понимаю, что Пушкин — это не просто сюжеты, а глубинные знания родного языка. И чем больше его читаешь, тем сильнее чистишь и свою речь, и свою душу. А еще я с удовольствием перечитываю работы самого Виктора Владимировича, искренне восхищаясь его слогом. Такой же живой русский язык я стараюсь использовать и в своих книгах.
Дмитрий МАРТ
Фото автора, из архива редакции.
