Видео
В мире
Михаилу Светлову аплодировали в Ла-Скала и Карнеги-холле, Арене ди Верона и Театре Колон, Немецкой опере и Ковент-Гардене, его сравнивали с Шаляпиным, номинировали на Grammy…
Карьера этого оперного певца началась в России, в Большом театре, а продолжилась в Америке, в Метрополитен Опера. Помимо блестящей техники и потрясающего голоса, Михаил Светлов обладает ярким актерским дарованием и невероятной харизмой. Он выходит на сцену и с первого такта берет зрителей в плен.
В конце февраля знаменитый певец посетит Ригу и станет членом жюри конкурса юных талантов «Восходящие звезды», который проводится под патронатом Михаила Казиника. Накануне этого события «Суббота» связалась с Михаилом Светловым, находящимся в Нью-Йорке...
«Крестник» Ирины Архиповой
— Михаил Анатольевич, кто или что повлияло на выбор вашего жизненного пути и профессии?
— Мой отец был военным музыкантом, играл на кларнете. В нашей московской квартире всегда звучала классика, у нас было множество пластинок, и я с детства заслушивался хоральными прелюдиями Баха, записанными в Домском соборе. Благодаря отцу, в 6 лет освоил кларнет, затем пошел в музыкальную школу, где занимался по классу скрипки и фортепиано.
— А как у вас открылись вокальные способности?
— Дыхательная система опоры звука у духовиков и вокалистов схожи. Обучая меня игре на кларнете, отец поставил мне вокальное дыхание. Поэтому неудивительно, что я быстро стал делать успехи.
— В 23 года вы уже пели в Большом театре. Это правда, что на вас обратила внимание сама Ирина Архипова?
— Эта великая русская певица сыграла в моей судьбе особую роль. Я до сих пор считаю Ирину Константиновну крестной матерью в своей карьере. Многие думали, что я попал в Большой театр потому, что был учеником Евгения Нестеренко. Но это не так. На меня обратила внимание Ирина Архипова. Позже она, смеясь, говорила: «Это я, Миша, взяла тебя в Большой».
— На сцене Большого театра вы исполнили около 40 ролей: от Бориса Годунова до Мефистофеля, работали со знаменитыми музыкантами и композиторами. Но я знаю, что в вашей жизни были встречи с великими людьми, творчество которых находится за пределами оперного искусства — Евгением Евтушенко и Иннокентием Смоктуновским…
— Мне посчастливилось встретиться с Евгением Александровичем, когда меня пригласили исполнить в Нью-Йорке 13-ю симфонию Шостаковича, написанную на стихи Евтушенко «Бабий Яр». Позже это произведение исполнялось в Америке несколько раз, и поэт всегда прилетал на концерты. Когда я решил сделать этот проект в Калининграде, Евгений Евтушенко горячо поддержал меня. Наши дружба и сотрудничество продолжались несколько лет, и встречи с ним навсегда останутся в моей памяти.
Честь познакомиться с Иннокентием Михайловичем выпала мне в Париже. В оратории Сергея Прокофьева «Иван Грозный» я пел, а Смоктуновский выступал в роли чтеца. Мы дали вместе шесть концертов, после репетиций я брал у Иннокентия Михайловича уроки актерского мастерства. Он дал мне советы, которыми я пользуюсь до сих пор. Позже, уже в Москве, я пригласил Смоктуновского в Большой театр на свой дебют в «Борисе Годунове». Иннокентий Михайлович пообещал прийти, но, к сожалению, буквально за несколько дней до премьеры его не стало...
Москва — Нью-Йорк
— Как в вашей жизни возникла Америка?
— В Америку я попал по приглашению «Нью-Йорк Сити Опера». Приехал на сезон, но за это время получил столько приглашений на исполнение заглавных ролей, что понял: разорваться между двумя странами невозможно. И я переехал в США. Позже меня пригласили солистом в Метрополитен Опера, куда я когда-то приезжал на гастроли с Большим театром. С тех пор уже почти 30 лет я живу в Америке, гастролируя по всему миру.
— Любой театр — это интриги. Вам приходилось с ними сталкиваться?
— И не раз. Как, впрочем, любому артисту. Великий Шаляпин даже дрался с хористами и оркестрантами. У меня, слава Богу, до такого не доходило. Но что такое интриги в театре — я знаю не понаслышке. Объяснение простое: конкуренция, борьба за роль — вспомним великолепный фильм «Театр» с Вией Артмане. Кстати, контрактная система, существующая в Америке, заметно снижает количество интриг. Потому что приглашается только один состав, где у каждого своя работа. Интриги присущи репертуарным театрам, где несколько составов, и каждый артист воюет за место под солнцем.
— Более 10 лет вы преподавали вокал в консерватории Нью-Йорка. Чем отличается русская оперная школа от американской?
— Ничем. Школа везде одна: постановка голоса и пение основаны на итальянском бельканто. Отличаются только стили и язык.
— Говорят, что вы поете на 11 языках мира. Это так?
— За последние годы я добавил еще два языка, так что теперь пою на 13. Основные — итальянский, французский, немецкий, русский. Сейчас стали появляться оперы на английском, не так давно исполнил оперу на иврите.
— Насколько просто для вас освоить оперу на незнакомом языке?
— У меня все непросто. Когда меня пригласили спеть оперу Бартока «Замок герцога Синяя Борода» на венгерском языке, я сначала испугался. Хотел поехать в Венгрию, чтобы подучить венгерский. И вдруг узнал, что в Нью-Йорке живет на пенсии венгерский оперный певец. Мы созвонились. «Приезжайте, позанимаемся», — сказал он мне. Я взял 10 уроков, научился, как произносить слова и как их петь, ведь это разные вещи. После этих занятий мой страх прошел. Дебют оперы состоялся в Канаде...
«Пойте, Мишенька, пойте!»
— Вы работали со знаменитыми дирижерами: Иегуди Менухиным, Клаудио Аббадо, Владимиром Ашкенази, Евгением Светлановым, Мстиславом Ростроповичем, который был не только выдающимся виолончелистом, но и дирижером. А насколько вообще важен дирижер для певца?
— Очень важен! Но чем значительнее дирижер, тем меньше он вторгается в интерпретацию певца, тем меньше требует петь «по руке».
Мне было 28 лет, когда меня пригласили на роль царя Додона в «Золотом петушке» Римского-Корсакова. На первые спевки пришел Светланов. Пою, жду замечаний, а Евгений Федорович молчит. Наконец набираюсь смелости и спрашиваю: «Почему вы мне никаких замечаний не делаете? Я же молодой артист». А он мне: «Пойте, Мишенька, пойте! Я хочу к вам привыкнуть». Представляете? Великий дирижер хотел ко мне привыкнуть, не хотел мешать.
— В одном из ваших интервью есть фраза: «Я строю свою жизнь по Шаляпину». Что вы имели в виду?
— Не мог я сказать такого! Это журналисты придумали. Как можно строить жизнь по Шаляпину? Второго Шаляпина не может быть. Это эталон, недосягаемая высота. У Федора Ивановича была непростая судьба: взлеты, падения, эмиграция, бегство...
— В вашей жизни тоже была эмиграция…
— Моя эмиграция — это эмиграция по работе. Я всегда мог вернуться в Россию. А Шаляпин не имел такой возможности и на все уговоры Максима Горького отвечал: «Нет, дорогой, не могу. Мои друзья объявлены врагами народа». Рахманинов тоже не имел возможности вернуться, он похоронен у нас в Нью-Йорке.
Шесть лет назад я привозил в Ригу программу под названием «Ваш Сергей Рахманинов». Этими словами заканчивается письмо композитора к Станиславскому, написанное к юбилею МХАТа. Рахманинов попросил Шаляпина спеть это письмо на юбилее театра. И Шаляпин спел! Причем, на бис. Я рад, что мне выпала честь исполнить в Риге произведения Рахманинова...
В Шаляпинском зале
— Роскошный голос — это ваш инструмент. Как вы его бережете?
— Регулярно распеваюсь, придерживаюсь диеты… Если этого не делать, голос можно потерять, а это очень страшно. Однажды со мной такое случилось. На гастролях в Новой Зеландии я должен был петь Мефистофеля, но простудился так, что не мог не то что петь — даже говорить. Меня положили в больницу, вечером спектакль, а замены нет. Директор умоляет: «Ты не пой. Просто выйди на сцену». Я вышел — и тут случилось чудо: голос неожиданно вернулся. Я спел весь спектакль и был поражен тому, что сцена, оказывается, лечит!
— В конце февраля вы приедете в Ригу, чтобы стать членом жюри конкурса «Восходящие звезды». Как вы чувствуете себя в этой роли?
— Я с нетерпением жду этого момента, поскольку не первый год приезжаю на конкурс «Восходящие звезды». Его уровень меня поражает — он очень высок, особенно в группе юных инструменталистов. Я искренне восхищаюсь организатором конкурса — Галиной Полторак, которой удается ежегодно проводить такое масштабное мероприятие.
— Насколько объективны оценки жюри? Приведу известный случай: на фортепианный конкурс имени Горовица какой-то шутник прислал аудиозапись игры Горовица, выдав ее за свою. И… не прошел даже в первый тур!
— Стопроцентной объективности в искусстве не существует. Но на то и существует жюри. Конкурс оценивает не один человек, а несколько, после чего выставляется средний балл. Сумма субъективных оценок и дает объективность, хотя, конечно, она тоже не стопроцентная.
— По окончании конкурса вы выступите в гала-концерте. Что исполните?
— Я спою «Каватину Алеко» Рахманинова и еще несколько своих любимых произведений. Так что приглашаю всех рижан в Шаляпинский зал — так когда-то назвалась Малая гильдия…
Елена СМЕХОВА
