Про громкие аресты
Мне не кажется, что идет серьезная атака на ворье. Как с Улюкаевым – всюду, когда возникает фамилия господина Сечина, которого я имею честь лично знать, тогда начинаются посадки его соперников. Тех людей, которых он хочет убрать. Сечин для меня – одна из сложнейших фигур в российской политике. Это крупнейший серый кардинал, который когда-либо существовал в истории политики. Поэтому когда я узнал, что Улюкаев имел какие-то сложности с Игорем Ивановичем, я понял, что Улюкаеву наверняка не поздоровилось из-за этого господина. У меня с ним очень сложные отношения. Меня не пытаются посадить, как Улюкаева, но Сечин причинил мне очень много неприятностей в жизни. В моей карьере он сыграл весьма страшную роль.
Когда я как-то сказал, что в Кремле засели бесы, меня спросили, как их вычислить? Я сказал: берите фотографию определенных людей, пририсуйте им рожки и вы сразу увидите, что перед вами чистопородный бес. Думаю, если Игорю Ивановичу пририсовать рожки, а я иногда это делаю на фотографии, то он смело может быть персонажем средневековых картин. Или того же Босха.
Про петербургскую премьеру
Это совместная постановка со Стасом Наминым. Я выступал и в роли режиссера, и в роли актера, потому что мне нужно было самому сыграть с актерами, чтобы они поняли, как я говорю, как я веду себя пьяный и трезвый, как я общаюсь со своими друзьями. А Сара должна была показать актрисе, которая ее играет, как она танцует, двигается, как она уговаривает Шемякина не пить водяру. В общем, нам пришлось поработать. Хотя сроки были очень маленькие, работать было легко. Стас за 15 лет создал удивительную труппу молодых ребят, которые великолепно танцуют, обладают потрясающей пластикой, поют.
Премьера спектакля в Москве состоялась год назад в театре Стаса Намина. Сейчас придет другая публика, и я волнуюсь: ведь будут те, кто знал персонажей спектакля – Эдуарда Лимонова, Михаила Юппа, Костю Кузьминского… К сожалению, многие из тех, чьи образы будут завтра бузить на сцене, уже в ином мире – Женя Есауленко, Юра Мамлеев, Сережа Довлатов, многие…
Я буду объяснять, как родился этот спектакль, коротко опишу это время. Это малопонятная тема, особенно для молодежи. Это тема изгнанников навсегда. Ведь мы должны были смириться с мыслью, что мы никогда не увидим Россию, родных и близких, друзей. И с этим нужно было мириться долгие годы – не 10 и не 15 лет. Еще я буду говорить о старой эмиграции, которую я застал в Париже. О тех, кто держал не распакованными свои сундуки и баулы. Потому что они дали клятву, что распакуют их, уже вернувшись в свободную Россию, и думали, что революция – маленький эпизод русского бытия.
Я появлюсь рядом с актером, который играет меня, будут две Сары и даже специально прилетает из Рима графиня де Карли, она же Лена Щапова, бывшая супруга Лимонова, тоже поднимется на сцену. Лимонов отказался присутствовать на премьере – не хотел встречаться с бывшей супругой. В Нью-Йорке она была одной из первых русских манекенщиц, и эту тему мы тоже затрагиваем. С Лимоновым я давно не общался – в основном, по телефону. Зачем с ним спорить? Лимон есть Лимон, как я говорю. Его не переделаешь – он апельсином быть не может.
Мы говорим о том особом времени, которое ушло безвозвратно. Был другой Брайтон-Бич, другие кабаки, другое бытие русских эмигрантов. В то время русская колония состояла из нескольких компонентов. В этом адском коктейле были представители и первой, и второй волны, были власовцы, были мы – изгнанники. Была еврейская волна, приехавшая через Вену или Израиль. И невозвращенцы. Когда мне говорят: «Вы эмигрировали в 1971 году» – я отвечаю: «Нет, я был выслан».
Эта сложная группировка находила общий язык только в одном, мы все любили Россию. Одесситы скучали по Одессе, мы по Петербургу проливали слезы. Никто не ожидал перестройки. Когда Галич пел свою песню «Когда я вернусь», я видел лица и слезы эмигрантов первой волны. Это было тяжело видеть и понимать, что ты, как они, никогда не вернешься.
О современном поколении и нынешних эмигрантах
Я профессор академии Штиглица и ко мне приезжали мои студенты и аспиранты заниматься по контракту, приехала группа из Нальчика, искусствоведы – они ходят по Парижу, по всем городам. Им в голову не приходит, что произошло за это время. Их приглашает профессор, им покупают билеты и они прилетают в Париж совершенно спокойно.
А я помню, когда меня друзья пригласили в Польшу и я принес это письмо, парень-гэбэшник пожалел меня и принес два неподъемных тома и сказал: «В течение года ты будешь собирать справки – сдал ли ты книгу в библиотеку, есть ли у тебя долги и пр. Но главное – ты же белобилетник, был в дурдоме. Таких мы никогда не выпускаем за границу. Плюс ко всему ты рос в ГДР. Ты соберешь два тома, а мы тебе просто откажем. Поэтому возьми свое приглашение, засунь его в карман и чеши отсюда». Что я и сделал с благодарностью.
Я встречался с академиком Сагдеевым, который женился на внучке Эйзенхауэра, на моей выставке в Вашингтоне. Он сказал: «У нас сейчас работают 2 тысячи русских молодых ученых, которые получили американское гражданство. Некоторые из них необычайно талантливы. Они уехали не для того, чтобы получать большую зарплату – хотя по сравнению с российскими учеными они получают бешеные деньги. Они эмигрировали из-за того, что не давали деньги на эксперименты. А молодой ученый должен воспользоваться своим возрастом для того, чтобы что-то открыть. Они торопятся, а государство не выделило ничего. Они приехали в страну, которая поддерживает в их поисках». Поэтому, к сожалению, масса людей покинули и будут покидать нашу матушку-Россию, пока будет происходить этот воровской беспредел. Но это, конечно, другое бытие, другое сознание.
О выборах в США
Когда я говорил своей супруге-демократке – не пляши преждевременно, возможно, выиграет Трамп, – она вместе со своим братом, который приехал к нам (мы работаем над мюзиклом), посмеивалась. К нынешнему обществу легко найти ключи, как это сделал Трамп. Он сыграл на ненависти к черным, к арабам. Время, действительно, тревожное. Постоянно теракты, мусульманский мир очень жестко надвигается. Трамп – не политик, а хитрован, он же бизнесмен, его профессия – обманывать, наживаться и пр.
Я никогда не лезу в политику, это не мой конек. Но я вспоминаю Ильфа и Петрова – помните, Остап Бендер услышал, как один мужик говорит другому: «Бисмарк – это голова, ему палец в рот не клади». Бендер посмотрел на его грязный палец и подумал, что Бисмарк вряд ли бы позволил этому мужику сунуть свой палец в рот. Я не хочу быть тем мужиком с грязным пальцем. Тем более у меня палец всегда в краске или глине.
О русской нации и «отвратительном» слове «россиянин»
У меня образование скромное и, возможно, господин Говорухин прав. Я особой разницы не вижу – русский, россиянин. И впервые встречаю подобное восприятие данного слова.
Если ты Хаим Абрамович – ты тоже должен принадлежать к нации? Или я – мой отец кабардинец, мать – русская. И то, ее предки приехали из Испании помогать Петру I строить корабли, приняли русское подданство и сменили фамилию. Как мне именоваться? Я горжусь, что принадлежу к малочисленному, но очень гордому и талантливому народу.
Но себя я всегда – и в Америке, и во Франции – позиционировал как русского художника. Сегодня перед Россией стоит множество глобальных проблем и задач. Как спасти российскую природу, русскую нацию, русское общество. Как сделать Россию мощной, поставить ее в ряд с нормальными государствами?
Вместо этого идет выяснение каких-то сложных отношений, русские мы или россияне. Дальше начнется: может ли кавказец называть себя россиянином, а несчастный еврей – ему кем считать себя? Русским или бывшим советским? Занимаются чепухой.
О будущем Исаакиевского собора и церкви
Фактически это собор для служения. Если Церковь его заберет – это вполне нормально. Люди будут туда приходить, глазеть. Тем более что Церковь – организация не бедненькая. Взять только часы нашего патриарха, которые чудесным образом растворились. Учитывая, что наше государство все время стонет и кричит, что денег нет, может, это даже и нормально?
Церковь будет ухаживать за этим собором и оплачивать его ремонты. Если они оплачивать не будут, тогда государству стоит побороться. Главное, чтобы собор сохранялся. Я не большой поклонник церковников, хотя сегодня модно быть исступленно православным – как раньше исступленным атеистом. Доверия никакого нет, меня настораживает постоянное вмешательство Церкви во все дела.
Церковь должна заниматься своим делом и, конечно, Ленин был прав – она должна быть отделена от государства. Когда-то мы шли этим путем. И нужно понимать, что человек вправе выбирать – быть верующим или неверующим, на нас может надвинуться мракобесие.
О возрождении коммунизма и новых репрессиях
На некоторые вещи я смотрю с изумлением. Выходят с флагами коммунисты – очень много молодежи. Неужели эти люди не понимают, что коммунисты принесли с собой разрушение соборов, уничтожение колоссального количества икон, фресок. Я уж не говорю о невинно погубленных людях. Неужели этих людей не может остановить сама история? Если выбросить из Кремля сегодняшнее правительство и главой будет Зюганов? Опять начнется прекрасный коммунистический рай.
Мы все согрешили – кто-то был на Западе, кто-то выезжал. Сегодняшнее время будет просто золотым для репрессий. Любого можно заподозрить в связях с иностранными агентами и пр. Сталинский террор может показаться детским лагерем. К чему стремятся эти молодые люди? 70 лет мы воспитывали идеального советского человека. Мы самые честные, мы самые мудрые, бескорыстные.
Случилась перестройка, и что же произошло в один миг? Все, что нам навязывала коммунистическая партия, было сметено ураганом. Детская проституция, педофилия, взрывы, погоня за деньгами, грабежи – вы знаете, что такое 90-е годы, не мне вам объяснять. Куда же делся советский человек?
Ну давайте снова вернемся к этой забубенной фальши и опять будем лучшими в мире, а вокруг нас одни враги. Будем сажать друг друга, расстреливать, пытать в подвалах. Сегодня цинизм достиг высшей точки. Об этом, кстати, предупредил Солженицын в одном из своих посланий: если вы, господа-демократы, обманете молодежь, вы воспитаете такое поколение, от которого сами вздрогнете. Сегодня так и происходит.
О цензуре
Я человек 60-х годов и прошел многое, не говоря уж о высылке и запрете сказать родителям, что тебя изгоняют навсегда. Мой отец кавалер 8 орденов Красного Знамени, первые получил еще в Гражданскую войну. Я не мог с ним попрощаться. И когда мой отец умер в 1976 году, мне не позволили приехать на его похороны.
Что сказать о цензуре? Литература была под строжайшим контролем, был самиздат. Музыка – то же самое. Вспоминаю письмо Бетховена к другу, когда свирепствовала австрийская полиция: «Слова связаны, но, к счастью, звуки еще свободны, и я выражаю в музыке то, что хочу».
Я жил в суровое время, когда травили Шостаковича, моего друга Сергея Слонимского. Кому только ни доставалось – той же Губайдуллиной, которая живет и творит в чужой стране.
В Штатах вы можете говорить все что угодно. Но пресса находится под контролем – я могу рассказать историю. Исследователь Сюзан Масси написала по заказу «Нью-Йорк таймс» большую статью по истории русских художников-нонконформистов. В то время редактором отдела культуры был известный искусствовед Джон Рассел.
Очень важная и снобская фигура – в Америке все построено на большом-большом снобизме, которому и мы со своими кувшинными физиономиями начинаем подражать. Рассел сказал – статьи не будет, пока я главный редактор отдела культуры, потому что я считаю, что после 1930 года Россия своим искусством кроме смеха вызывать ничего не может. И статья была зарублена, хотя автору выплатили за нее деньги.
Год спустя у меня брал интервью журналист из «Нью-Йорк таймс». Я сказал, что интервью было напрасным и что Рассел его не пропустит. Журналист уже в дверях высокомерно заметил: «Вы забыли, что это «Нью-Йорк таймс», а не «Правда». «Может быть, «Известия», – ответил я. Через два дня он мне позвонил и сказал: «Статья не выйдет, вы в свое время сотрудничали с русской галереей в Сохо. А все художники, работавшие там, поставлены в список тех, кого запрещено упоминать в любом контексте. Вас убивают молчанием». Вот вам свободолюбивая пресса в Америке.
О кофе «руссиано»
Умирающий еврей лежит в постели. Его спрашивают – открой секрет, почему у тебя такой хороший чай? Тот отвечает – не жалейте заварки. Делайте качество кофе и меньше думайте, как он называется.