Видео
В мире
Они ничего не скрывали
На этом суде записи делались наспех: порой куда важнее было смотреть на человека, ловить мимику, выражение глаз, фиксировать паузы, чем еще и еще раз записывать то, что дотошно и скрупулезно было собрано в трех томах «Уголовного дела по обвинению В. Мархотина и А. Вятера...» Они не запирались. Они ничего не скрывали.
С самого первого дня, с вечера 8 июня 1985 года, когда их задержали, и до утра 16 января, когда они давали показания в зале Верховного суда республики, оба рассказывали о совершенном преступлении подробно и исчерпывающе. И в дальнейшем не отступали от своих показаний, разве что в деталях, в мелочах. (Так, Виталий Мархотин сказал: «Ухо я ему не отрезал, оно само... так получилось...»)
А теперь о том, за что двое подростков (Виталий Мархотин 1970 года рождения, Андрис Вятер — на год старше. Был еще и третий — Раймондс Симанис, которому на тот момент не исполнилось 14 лет, но он удрал из–под следствия и был объявлен в розыск) попали на скамью подсудимых и почему их дело сразу же («по первой инстанции») рассматривалось в Верховном суде республики.
Этот день для Виталия начался глубокой ночью, когда он с приятелями взломал чей–то сарайчик и вытащил оттуда большую канистру. Далее была взломана цистерна с пивом, откуда в канистру нацедили 60 литров. Емкость с пивом Виталий спрятал на заросшем пустыре вдоль реки Даугавы. На другой день пиво пошло в ход. Лилось оно щедро, прикладывались все приятели Мархотина, которые в тот летний день бродили вдоль Даугавы. Были тут и Степулев, и Теймер, и Вятер и другие.
Десятилетний Ростик оказался возле канистры в компании троих — Мархотина, Вятера, Симаниса — тоже случайно. Подростки дали от щедрот своих стакан и мальчику. Тот отказаться не посмел, выпил. Потом его погнали за сигаретами, пригрозив, что в случае отказа «он будет платить «по пять рублей каждый день». Ростик был мальчик застенчивый, тихий, старших уважал и побаивался; отказаться не посмел и привез «Опал». Пока он ездил, все уже было обговорено.
Кто первый кинул идею поиздеваться над Ростиком, так и осталось неизвестным: все дружно кивали на Симаниса. Может, так оно и было. Ростика стали мучить грязно, садистски и жестоко. Потом Мархотина осенило: «А ведь он рассказать может...» Он сбил его с ног, и Ростика стали уже убивать.
Топтали его все втроем: каждый, как осторожно предположила эксперт, нанес не менее 30–35 ударов. Ростик плакал и кричал. Его резали битым стеклом и пытались размозжить голову камнем, пока он не затих. Затем, утомившись, его взяли за руки и ноги и со смехом потащили к сточной канаве, которая протекала метрах в 20 от окон домов на улице Краста.
Здесь Вятера и увидела свидетельница, которая в тот момент ничего не поняла: «Мальчик сидел на каком–то теле, и у него были четыре ручки, а две из них красные...» Ростика утопили в сточной канаве еще живым (хотя выжить он уже не мог), подпихнув ногой и бросив ему на голову какой–то ящик. И спокойно, не торопясь, даже не вымыв окровавленных рук, пошли вдоль берега реки к Спортманежу, где их и задержали. Точнее, остановили: подростки не бежали, не сопротивлялись. Тут же показали, куда они бросили тело ребенка.
Ребята были психически здоровыми. Это убедительно подтвердила психиатрическая экспертиза: в противном случае их не судили бы, а лечили. Да и особо пьяными они не были, недаром все свидетели отмечали: «Нет, пьяны они не были, и запаха не чувствовалось...» Как так получилось, что ребята, которые были самыми обыкновенными «трудными подростками» превратились в садистов и убийц?
Выросли на Москачке
Вятер и Мархотин выросли в 4–м микрорайоне Московского форштадта, из тех мест, где сплетаются неряшливые грязноватые улочки Лиела и Маза Калну, Ерсикас, Виляну и другие, на которых цепко вросли в землю подслеповатые деревянные домишки. Отец и мать Вятера разошлись довольно давно, а затем отец погиб, спьяну попав под поезд; мать переехала к новому мужу в Казахстан. Пожил Андрис у нее, жизни не получилось, бабушка забрала его к себе, и стал он жить под опекой старухи и старшей сестры, у которой своих дел было невпроворот: и семья, и работа.
Учился он ни шатко ни валко, на троечки, но особых хлопот не доставлял. Все характеристики отмечают: вял, безынициативен, без энтузиазма. Поэтому, может, никто и не обратил внимания, что Андрис «пошел в рост»: стал пропадать из дому, выпивать. Встревожилась лишь бабушка, пошла в инспекцию по делам несовершеннолетних, попросила поставить на учет. Попросить–то попросила, а что толку? «Никто к нам никогда не приходил», — сообщила она следствию.
Мархотин жил по соседству, на Ерсикас. И отец, и мать у него были, и старший брат. Жили все вместе в одной комнате. Отец пил, как говорится, не просыхая, восемь раз лечился от алкоголизма. С матерью своих сыновей развелся, но все продолжали жить в одной комнате. Давая показания на суде, он наконец сказал слова, которых просто не мог не произнести: «Одеты, обуты были... чего же еще?»
Какую жизнь наблюдал мальчишка, нетрудно догадаться. Он жил в атмосфере мата, драк, скотства; жил под жесткой рукой старшего брата, который, как предполагают педагоги, сыграл зловещую роль в судьбе младшего. Холодная жестокость и спокойная злоба стали главными в характере Виталия, парня с безусловными задатками лидера; и если он в свое время предпочитал действовать чужими руками, то, обретя силу, он сам без стеснения стал пускать в ход кулаки. Они издевались над стариками, над детьми, жестоко, словно разминая мускулы, били пьяных. 5 мая они избили пьяного Цурана.
Из этого происшествия никто тайны не делал, на улицах Маза Калну и Ерсикас оно прошло практически незамеченным: подумаешь, делов–то. 7 июня, меньше чем за день до убийства, Виталий Мархотин швырнул яйцом в голову старухе. На фоне того, что произошло потом, — мелочь, но она до боли резанула сердце беззащитностью жертвы, рассказавшей на следствии, что она «боится таких молодых парней нашего района... ведь за меня никто не заступится. Я почувствовала удар в голову, зашла в подъезд и долго плакала. Но я никуда не жаловалась...»
А незадолго до преступления группа ребят, которой верховодил все тот же Мархотин, остановила и избила мальчика заведомо слабее их: прижали лицом к забору и демонстрировали на нем приемы карате, отняли рубль с копейками. Милиция вроде отреагировала оперативно: поздно вечером подняли мать пострадавшего, заставили написать заявление, но оно так и пролежало на столе у следователя до той поры, когда к Мархотину и Вятеру надо было принимать другие меры.
Нет, с Ростиком у них не было никаких счетов: да и какие счеты могли быть с тихим малышом, который смотрел на этих лихих старших, открыв рот. Но тот садизм, с которым они издевались над жертвой, та неописуемая жестокость, с которой они убивали, подпитывались упоением своей силой, ощущением своей полной и безраздельной власти над чужой жизнью; не пиво опьяняло их в те страшные часы, а упоение вседозволенностью, своим могуществом, которое хлынуло горячей, грязной и мутной волной.
Профилактика не помогла
И с Мархотиным, и с Вятером бились достаточно. С Вятером — несколько меньше: он был типичный «тихушник», и, хотя опытные учителя знают, что от таких тихоньких можно ожидать гораздо больших неожиданностей, чем от явных бузотеров, контролировать его было труднее. На Мархотина же, казалось, была обрушена вся мощь того, чем сегодня располагает система работы с трудными подростками. Им занимался родительский комитет класса и школы.
Им занимались комиссия содействия семье и школе и микросовет по месту работы отца, где его проступки вешали на Мархотина–папу, стараясь, чтобы сын устыдился. Парень стоял на учете в инспекции по делам несовершеннолетних. Он был условно определен в спецучилище для трудновоспитуемых подростков.
В уголовном деле была характеристика на Андриса Вятера из ГПТУ–8, где он учился последний год (все среднее: способности, знания, интересы, пассивен, флегматичен, безынициативен), и там, в частности, есть любопытные сведения о том, как духовно воспитывали Вятера за два дня до убийства. 6 июня он прослушал лекцию об алкоголизме. 7 июня было собрание о нравственном облике учащихся. А 8 июня именно Андрис Вятер ногой заталкивал тело умирающего Ростика в воду и бросал ему на голову деревянный ящик.
Десятью годами своей жизни в местах не столь отдаленных заплатили Вятер и Мархотин; более суровой меры по отношению к подросткам–убийцам в уголовном кодексе не было.
Александр ВАЛЬТЕР.
