Видео
В мире
"В 1991 году Фрэнсис Фукуяма предсказал конец истории, который включал в себя и конец идеологий. Возникло представление, что рыночная экономика, демократия и глобализация одержали окончательную победу. Однако такое видение развития мира было характерно лишь для постмодернистов — но не для традиционалистов, фундаменталистов, зелёных, антиваксиров, телеевангелистов, путинистов и антипутинистов, вуокистов, трампистов, евроскептиков и канцелеристов. Похоже, сегодня говорить о «конце идеологий» — бессмысленно: их разнообразие поражает, возможности пропаганды практически безграничны, а убеждённость их сторонников — безмерна и фанатична.
Содержательные разговоры и дискуссии о происходящем в обществе и о ценностях возможны только при условии, что участники говорят на одном языке — в том смысле, что они одинаково (или хотя бы сходно) понимают значения слов, то есть в обществе существует некое согласие относительно смыслов.
Ещё Людвиг Витгенштейн отмечал, что без этого невозможно осмысленное общение. Однако он же указывал, что при едином понимании значения слова — его оценка может быть разной. Современные примеры тому — «брекзит», «изменение климата» или «ковид». В политике у каждого свои взгляды, и каждый считает себя знатоком, что неизбежно влияет на понимание, интерпретацию и эмоциональную окраску терминов. Порой отношение к предмету зашифровано уже в выборе синонима — с разной коннотацией и эмоциональной нагрузкой: социалист, социк, красный; национал-социалист, нацист, нацик, коричневый; либерал и либераст. Но нередко используется одно и то же слово, хотя каждый понимает его по-своему.
Идеологические установки и пропаганда, как в тоталитарных, так и в нетоталитарных обществах, могут существенно влиять на восприятие слов через постоянное повторение — например, когда одних людей стабильно называют террористами, а других — борцами за свободу, при том что действия тех и других могут быть совершенно идентичными.
После краха марксистского идеологического абсолютизма с его упрощёнными оппозициями вроде капиталист — коммунист, рабочий — буржуй, красный — белый, возникла значительная неопределённость в понимании идеологических терминов. Истоки слов не всегда помогают прояснить значение: этимология часто уводит в сторону. Так, например, фобия (от греч. phobos — страх) в современных словах всё чаще обозначает не столько страх, сколько агрессивное неприятие или даже ненависть — как, например, в словах «гомофобия», «ксенофобия», «исламофобия», «русофобия». Словари, как правило, отстают от живой языковой практики: лексикографические источники стремятся к традиционному, зачастую этимологическому истолкованию. Кроме того, исторически сравнение значений терминов в словарях разных времён и их употребления в тогдашних текстах показывает: расхождения бывают колоссальными.
В последнее время наибольшую путаницу вызывает употребление и понимание трёх терминов: «фашист», «либерал» и «националист».
Фашизм и фашисты
С момента вторжения России в Украину слова «фашизм» и «фашисты» звучат в новостях и комментариях ежедневно. Обе стороны конфликта щедро награждают ими друг друга, не гнушаясь ими и «третьи стороны». В постсоветском пространстве у этого термина давняя история: в советском и российском дискурсе им традиционно обозначали всё, что не устраивало власть. Но и в риторике Запада слово «фашизм» нередко использовалось размыто и неконкретно.
У слова «фашизм» и производного «фашист» на самом деле три значения. Первое — строго историческое: идеологическое течение в Италии 1915–1945 годов. Это значение достаточно чёткое и не зависит от личных оценок вроде «нравится — не нравится». Второе — обобщённое и широкое: сюда часто относят самые разные политические режимы и движения, если они демонстрируют черты, ассоциируемые с изначальным фашизмом — культ сильной личности, централизм, мобилизацию масс, единую идеологию и т. п. Это значение используется широко, порой субъективно. Третье — откровенно манипулятивное: фашистом может быть назван кто угодно, кто не нравится. Родители, не пускающие ребёнка гулять ночью; врач, советующий сбросить вес; вегетарианец, пропагандирующий свой образ жизни.
Ещё во время Второй мировой войны мудрый английский писатель и антифашист Джордж Оруэлл в эссе «Что такое фашизм?» писал, что это слово полностью обесценено, его применяют к месту и не к месту, и оно стало просто ругательством; лучшее, что с ним можно сделать — избегать его вовсе. Тут вспоминается так называемый закон Годвина: когда в споре упоминают Гитлера, спор пора заканчивать — он потерял смысл. С оценкой Оруэлла трудно не согласиться: за пределами строго исторического значения смысл слова «фашизм» зависит исключительно от говорящего. Его расширенное понимание эмоционально и субъективно, а ещё более сомнительным и политически ангажированным оказывается понятие «антифашизм» — активно используемое нашим восточным соседом.
Либерализм и либералы
Первоначально слово либерал означало вольнодумца (в латышском языке до начала XX века его передавали словом, которое позже получило другое значение — «доброволец»). То есть либерализм — это идеология, провозглашающая расширение личной свободы, особенно свободы от государственного вмешательства в политику и экономику. Причём достигается это, как правило, ненасильственным, мирным путём — то, что на французском называется laissez-faire («позволь делать»). Эта трактовка долгое время оставалась устойчивой и была принята представителями самых разных взглядов. Хотя уже с 1878 года в прессе находились критики, считавшие идею чрезмерной свободы разрушительной или распущенной и указывавшие, что сильные и умные при ней получают чрезмерную власть. Тем не менее они не оспаривали саму суть термина.
Но за последние десятилетия либерализм приобрёл совершенно иное значение — в первую очередь под влиянием США. Современный либерализм предполагает активное вмешательство государства в общественную жизнь, проведение радикальных реформ, защиту интересов самых разных меньшинств и маргинализированных групп. По сути, он стал близок к радикальному социализму (но не к коммунизму). Такое сосуществование разных, почти противоположных значений в одном слове делает его использование неоднозначным и двусмысленным. При этом радикальность нового либерализма позволяет сочетать его с терминами, ранее считавшимися антагонистичными — например, «либерал-фашист» или «либерал-коммунист». Мы имеем дело с идеологической многозначностью, о которой стоит помнить и, возможно, уместно напоминать каждый раз при употреблении подобных слов. Не редкость, когда одно и то же слово означает противоположное: «санкция» — это и запрет, и разрешение; «апроприация» — и присвоение, и предоставление.
Национализм и патриотизм, националист и патриот
Слово националист у нас, да и в других странах, несёт некоторую негативную окраску — почти как шовинист, хотя в слове национальный ничего дурного нет. Национализм часто противопоставляют патриотизму: последний — якобы хороший, первый — плохой. При этом разница между ними редко поясняется. Вероятно, разумнее всего было бы сказать так: патриотизм — это чувство, эмоция, а национализм — это чувство, оформленное в программу действий. Патриот любит свою родину, а националист — любит и стремится что-то сделать ради неё.
Разумеется, в Латвии 50 лет оккупации с противопоставлением национализма (особенно «буржуазного») и интернационализма (в реальности — великорусского шовинизма и империализма) сильно повлияли на восприятие этих слов. К примеру, российская пропаганда до сих пор активно использует эту оппозицию, где интернационализму русских якобы противостоит украинский (или любой другой) национализм. А нам пора бы избавиться от этой негативной ассоциации. Тем более что национализм не имеет ничего общего с так называемыми «нациками».
Возможно, обесценивание политических терминов связано с их чрезмерным и хаотичным употреблением — особенно в условиях частой смены режимов и агрессивных идеологических новаций. Это приводит к тому, что в словесном хаосе изначально ясные понятия становятся затёртыми и выхолощенными. Как писал Ницше: «Истины — это иллюзии, о происхождении которых забыли; это метафоры, стертые и утратившие чувственность; монеты, утратившие изображение и теперь годные лишь как металл, но не как деньги»", - пишет Вейсберг.
