Видео
В мире
Название по–русски звучало комично, по–латышски не вызывало двусмыслицы – Latvijas papirnieks. Это был печатный орган производственного объединения целлюлозно–бумажной промышленности «Латбумпром». В годы так называемого застоя республика использовала сырье, которое имела. Варили целлюлозу, выпускали десятки наименований бумаги, картона, тетради, блокноты. Целлюлозный комбинат был один – в Слоке. С десяток фабрик: в Лигатне, Стайцеле, Яунциемсе, на Югле, в Огре, Ранке, Лиепае.
В «Латвийский бумажник» я пришел осенью 1982–го. За год до этого меня вывели из штата газеты «Юрмала». Проверка выявила, что нарушено штатное расписание газеты. Меня, как самого молодого, сделали «подснежником»: работал в газете, но официально числился младшим научным сотрудником НИИЛК — Научно–исследовательской лаборатории курортологии. За зарплатой ездил в Кемери – 105 рублей. Гонорары тоже были смешные: потолок — 30 рублей, независимо от объема и качества текстов. Обещали снова принять в штат, но время шло. В коридоре мне доходчиво объяснили: первый секретарь горкома дал команду – евреев не брать...
Не забуду первый день на новом месте – смотрины у первого секретаря парткома объединения Владимира Ивановича ШЕРЕМЕТЬЕВА. К графьям он отношения не имел – начинал слесарем на Юглской бумажной фабрике.
— Уезжать не собираешься? – без дипломатии начал Владимир Иванович.
Понять его было можно: если что, получил бы по голове от вышесмотрящих.
— Да нет, я по–другому воспитан...
Я не кривил душой. Папу, члена КПСС с 1944 года, вступившего в партию на фронте, а ушедшего на войну в 1941–м, после окончания средней школы в Смоленске, многие знакомые называли «единственным настоящим коммунистом». Он действительно считал, что этот строй лучший, хотя, как историк, не боялся говорить о перегибах и сталинщине. Так же воспитал детей. Я до сих пор уверен, что тот строй был справедливее и гуманнее нынешнего. Хотя в партии никогда не был.
Редакция «Бумажника» находилась на углу Лачплеша и Кр. Барона – напротив кино «Дайле». Две комнатушки во дворе, в полуподвальном помещении. Во дворе же была лаборатория одного из самых продвинутых латышских фотохудожников — Гунара БИНДЕ. Через пару месяцев я взял у него интервью для «Ригас Балсс», с которой внештатничал. На буклете к своей выставке Гунар написал: «Илье, моему писателю».
Работать было комфортно: газета выходила раз в неделю, один листок. Как и полагалось в те годы, на двух языках. Поэтому у нас было два переводчика – с латышского на русский и с русского на латышский. При этом пишущих, помимо меня, еще двое.
В отличие от больших газет – республиканских и союзных, у многотиражек была существенная особенность: о любой неточности, которую у крупных могли не заметить, в маленьких моментально узнавали. Поэтому такие «мелочи», как названия бумагоделательных машин, типов бумаги, картона, нужно было досконально перепроверять.
Интересно ли было об этом писать? Нет. Интересно было другое — ездить по республике, бывать на предприятиях, узнавать о жизни людей. За два года я побывал почти на всех производствах – от Юглы и Яунциемса до Слоки, Лигатне, Ранки и Стайцеле.
Главный инженер Слокского ЦБК Гунар ДАНКФЕЛДС рассказывал, как на завод без предупреждения приезжал Алексей Николаевич КОСЫГИН, – бабка–вахтер отказывалась его пускать. А через некоторое время после отъезда на заводе начали строить новые цеха, очистные сооружения.
От директора Яунциемской бумажной фабрики Петра Егоровича МАКАРОВА узнал, что основателем ее был предприниматель Янис МИЛЬМАН, построивший фабрику перед Первой мировой. А поселок в Яунциемсе появился в 1885 году, когда барон КАМПЕНАУС построил у Кишэзерса лесопильню, а затем фабрику фибровых чемоданов.
В начале 1980–х тут было несколько многоэтажек – не панельных, а кирпичных. Строила фабрика. Специалисты приезжали со всей страны – от Калининграда до Карелии и Томска.
Впрочем, начальник производственного объединения – товарищ МЕЖИНЬШ – не особенно приветствовал приезд варягов. И дело не в национализме: специалистам нужно было давать квартиры. А где их взять, если свои десятки лет стоят в очереди на жилье?
Газеты прямо из типографии первым делом привозили на бульвар Падомью — рядом с рестораном «Луна» (ныне там известный ресторан быстрого питания) был головной офис «Латбумпрома». Уже оттуда — по цехам и производствам. В других многотиражках главное внимание уделялось русскому варианту: мало ли, в горкоме прочтут или, не дай бог, еще выше. А у нас на первом месте шла латышская версия: генеральный читал.
Печатали «Бумажник» в Огрской типографии. Вашему автору выпадало дежурить каждые две недели. Я был счастлив: уезжал на целый день в симпатичный ткацкий городок подальше от назойливой редакторши. В этой же типографии печатали и многотиражку «Дайльраде».
В Огре познакомился с экскурсоводом Дмитрием Ивановичем ТРУБЕЦКИМ — не раз бывал у него дома. Дмитрий Иванович — из семьи священников. От его дяди услышал немало рассказов о прошлом.
Оклад в «Бумажнике» был 130 рублей, никаких гонораров. Но самым ценным было время – значительно больше, чем в ежедневной газете. Только нужно было им правильно распорядиться. Оставалось и на самообразование, и на то, чтобы погулять, повеселиться. Правда, тогда наступали андроповские времена – народ начинали посреди дня хватать даже на улице. Иди объясни, что ты журналист. До Шереметьева все равно дойдет.
А на ковер он меня вызвал в мае 1983–го – после Марша мира в Межапарк. Молодежь объединения с флагами и транспарантами двигалась туда по центральным улицам. Мы были с товарищем. Много шутили, травили анекдоты. После выходных сообщили, что вызывает секретарь парткома.
— Мне доложили, какие ты анекдоты рассказывал во время Марша мира. Я мог бы сразу пойти в угловой дом на перекрестке Ленина и Энгельса, но не хочу портить тебе биографию. Однако если это повторится…
А через месяц меня бросили в совхоз – на помощь селу. Не писать – работать. У «Латбумрома», как и у всех рижских предприятий, были тогда подшефные хозяйства. Совхоз был возле замка Страупе – красивое место.
Еще через неделю я взял в профкоме горящую путевку – маршрут начинался в Симферополе и заканчивался в Севастополе. Шли по горам, ночевали на турбазах и в палатках. Добрались за неделю. Вторую неделю провели в Севастополе на турбазе.
Эта поездка стала поворотной в моей жизни: на одном из перевалов в группе туристов из Сибири я встретил свою будущую жену. Спасибо, «Латвийский бумажник», спасибо Крым! Мы с женой хотим когда–нибудь вновь вернутся туда – вспомнить далекое...
Илья ДИМЕНШТЕЙН.
