Композитор, бывший депутат Сейма Имант Калниньш, по–моему, проявил себя достойно и в музыке, и в политике. Он один среди весьма немногих творческих людей, которые способны оценивать и осмысливать политику самостоятельно, собственными мозгами. Я убежден, что его политические взгляды столь же аутентичны (собственного производства), как и его музыка. В некотором роде об этом свидетельствует и то, с каким условным спокойствием он воспринимает помои, которыми его поливают за его мнение о России. "7 секретов" поговорили с композитором о политике.
— Те, кому твои взгляды не по душе, пытаются тебя расчленить. Дескать, ты, Калниньш, выдающийся музыкант, но политику оставь в покое. Будь композитором, но как гражданин — заткнись…
— Я не знаю, что на это сказать. Полагаю, что мне не надо на это реагировать. Хотя по отношению ко мне это есть своего рода насилие. В известной мере — тот же террор. Но в то же самое время я понимаю: если человек так говорит, то делает он это потому, что получил соответствующее задание.
— Это возможно. Потому что подобное, как ты говоришь, насилие настолько распространено, что вполне допустимо его сознательное культивирование. Однако уровень, на каком оно проявляется, — это уровень самозащиты тупости. Полемика о спорном и неприемлемом подменяется унижением, нареканием агентом Кремля. Попыткой изъять из оборота тех, которые тут еще в состоянии мыслить самостоятельно. Это странно, когда в свободной стране обществу мешают стать свободным и мыслящим.
— Я могу согласиться с тем, что это самозащита тупости. Если учитывать тот порядок, какой установлен в стране, имеются люди (интернетовские "тролли"), задачей которых является удерживание этого порядка на определенном качественном уровне. И если какой–то легкомысленный человек начинает этот порядок нарушать, ему, используя разные приемчики, можно дать понять, что то, как он думает, мешает. Да, в этом смысле, как ты говоришь, это самозащита. Но ее уровень, очевидно, определяет отсутствие ресурсов. Потому используются очень примитивные приемы воздействия. Интеллектом и аргументами здесь никто не пользуется. Здесь в ходу все старые, проверенные предыдущими временами инструменты. Запугивание, принуждение, дискредитация. Ты спросил, как я отношусь к человеку, который меня поносит? Я к нему отношусь как к профессиональному дискредитатору, которому дано задание не дискутировать со мной, а дискредитировать мою позицию.
— А какой в этом смысл, если подобная "защита", как ты сказал в одном интервью, обрекает всех на топтание в болоте? Не направляет к выходу из болота. Этак нам до гражданского общества не добраться.
— Да, это глушит общественную активность. Но это тоже метод, как "зажать" человека. И если посмотреть на то, как образовывались государства, как они бытовали, как держались или погибали, то это всегда проходило подобным образом. Всегда с применением силы. Всегда брутально. Государства создавались силой. К сожалению.
— Четверть века назад мы прежде всего уповали на духовную силу. Ты тогда был национально настроенным ИмКой и боролся за независимость Латвии…
— Да! И если речь обо мне, то и сейчас я ничем другим не занимаюсь. То, что я делаю, то, о чем говорю, есть продолжение той моей борьбы за независимость Латвии. Ничто иное.
— Как в эту борьбу встраивается то, в чем тебя упрекают?
— А тут мы волей–неволей подошли к большой политике.
— Ну и что? Ни тебе, ни мне от этого не страшно.
— Независимость страны не осуществилась. Потому надо продолжать.
— Я согласен, потому что на уровне самоопределения и самосознания Латвия почти столь же слаба, как советская республика.
— Полагаю, что на данный момент она еще слабее, чем была. Потому что Латвия как государство потеряла очень много своих ресурсов. Людских ресурсов… Да и экономических тоже. И, по–моему, мы потеряли также и тот, если можно так сказать, несущий потенциал, который привел Латвию к Атмоде, к независимости. Тот духовный потенциал. Он утерян. И я думаю, что это сделано специально.
— Да, мне тоже кажется, что потенциал того времени сознательно трансформирован. Инструмент реального действия превращен, подменен, скажем, пребыванием в воспоминаниях. Одни пребывают в воспоминаниях о том, что было до 4 мая, другие — в воспоминаниях о том, что было до 17 июня.
— Слушай, мы же знаем тех людей, которые сейчас у руля страны. Я, беседуя с собой, часто спрашиваю: разве они, эти люди, начиная с президента (не только нынешнего, но и всех предыдущих), со всех сеймов, всех премьер–министров, не ищут ответ на те вопросы, о которых мы тут говорим? О независимости государства. О сути независимости. Разве они, хотя бы про себя, хотя бы внутри себя, этим не занимаются? Разве на партийных тусовках эти вопросы не поднимаются? Мне также не верится, что об этом не думают все образованные люди. Но реакция отсутствует.
— Меня смущает то, что интеллектуальная элита свободной страны оказывается не способной заказать власти четкую, целенаправленную, реальную политику будущего. Даже в рамках отдельной отрасли (образование, здравоохранение).
— Я знаю часть тех людей, с которыми пребывал в ДННЛ и "Тевземе". Они всегда поддерживали идею независимости, суверенитета. По крайней мере, на словах. Но они тоже участвуют в осуществлении такой политики, которая реальную независимость не созидает. Они слушаются. Также и для поколения, которое выросло после восстановления независимости, национальная политика, трактовка национального государства, реальная независимость не являются приоритетами.
— Вот тут мой личный опыт несколько иной. Мне нравится потенциал тех молодых людей, которым около двадцати. Они более свободны от тех догм, предрассудков, желания сортировать людей, которые присущи нашим поколениям. А в политике, как это следует из сказанного нами же выше, мы не сумели быть им достойными учителями. Тем более даже культуру, ценность которой определяет нашу национальную идентичность, которая призвана объединять людей, мы сподобились использовать как инструмент цензуры, сортировки людей.
— Мне нравится, что латыши все–таки суетятся и кое–что делают. Будь то Праздник песни, построенный дом или приведенная в порядок улица. Это прибавляет нам энергии. Культура должна была бы быть тем связующим элементом, который приводит нас к единому. Который все стягивает вместе. Среди прочего и то, ради чего мы стараемся удержать и содержать это государство.
Но в то же самое время хотя бы эти вот смешные письма представителей культуры, интеллигенции… Они ставят с ног на голову все то положительное, что я вижу в реальной свободе, что я от нее обретаю. Потому что они (также письмо о натовских базах, письмо Ангеле Меркель) раскрывают, что этой части общества, которой мы будто бы призваны гордиться, присуща полная политическая несостоятельность. Значит, мы должны говорить также и о качестве интеллигенции или образованной части общества. Выдерживает ли эта часть общества квалификацию на уровень, который определяет способность участвовать в политическом процессе? Если у нас не будет натовских баз, русские нас оккупируют! Это уровень, позволяющий говорить о политической дебильности.
— Да, если бои "троллей" начинают довлеть как политический лейтмотив, впору говорить или о том, что власть считает общество дебильным, или о том, что общество старается оправдать это мнение.
— Вот именно. Кроме того, и мировая политика, к которой Латвия сейчас подключилась, стремится сделать общество дебильным.
— Но тебя я продолжаю считать национально мыслящим человеком.
— Конечно. Я и есть национально мыслящий. И для нас общее все то, что у нас за плечами. Это не только книга по истории. Это абсолютно все, через что мы проходили. Но речь идет о том, что происходит сейчас. Какое значение каждый из латышей придает тому, что в нем есть? Если он не придает этому никакого значения, он не участвует. Он берет то, что можно взять, а если невозможно, уезжает на поиски того, что он хочет, в другие места. И все. Больше вопросов у него нет. У него нет вопроса "что происходит с латвийским государством?".
Да, нельзя требовать от простого человека глубокого анализа происходящего. Но от тех, кто делегирован, следует требовать. Ведь именно потому человек, который, возможно, не обладает этой вот политической потенцией, и дает этим представителям, которых мы избираем, разрешение, право руководить собой. Они улавливают наши интересы. Но вот беда: то, в чем мы упрекаем людей, продолжается и на высшем уровне.
— Значит, высший уровень отнюдь не высокий. Возможно, он обладает властным, но никак не лидерским сознанием. Плюс отсутствие чувства ответственности.
— Да, знамя отложено в сторону. Имеется ли кто–нибудь, кто его несет? Знамя независимости? Не несет! Или несет поодиночке. Лидер всегда имел огромное значение. Я до сих пор с восторгом смотрю, скажем, на Кастро, на то, как он в данное время смог осуществить свою задачу.
И, очевидно, в развитии стран и обществ есть и такие периоды, когда необходимы более авторитарные методы. Я, например, убежден в том, что после восстановления независимости Латвии был нужен переходной период с более авторитарным правлением. Чтобы предотвратить хаос, привнесенный внезапно навалившейся демократией. Просто для того, чтобы дела в обществе не пошли самотеком. Это то же, как если ты выльешь воду на пол. Она уходит в разные стороны.
— Переложить свою демократическую ответственность на лидера, конечно, комфортно. Однако после, как это не раз бывало, может проявиться нытье, что все не такие, как, скажем, Сулла, который привел в порядок Рим и удалился в свой огород. Кроме того, мы свою воду выплеснули в сторону Евросоюза. Как твоя борьба за независимость согласуется, например, с твоими взглядами о России? Добавлю: мне тоже, мягко говоря, кажется странным, что, вместо того чтобы использовать большого соседа, мы опять опускаем занавес.
— Ситуации–то на самом деле очень похожи. И Россия, и Латвия не одни в мировом контексте. Они не единственные политические персонажи. Вес США в мире невозможно переоценить. Каждый из этих персонажей старается осуществить свои политические цели. Государство, которое хочет сохраниться и расти, должно справиться как со своим внутренним содержанием, так и со всей суммой внешних влияний. Это все должно каким–то образом удерживаться и подстраиваться под наши собственные интересы. Хотя бы удерживаться. А это предусматривает многоуровневую политику. Где уж тут говорить еще о каком–то развитии, которому постоянно мешают как люди и их группы в самой Латвии со своими претензиями, так и связанные с Латвией цели персонажей извне.
— Значит, ты полагаешь, что наш поворот к Западу не укрепил независимость Латвии. Почему ты думаешь, что поворот к востоку был бы для нашей государственной стати, для независимости Латвии более полезен? Ведь, если учитывать хотя бы историю культуры, это цивилизационное пространство все–таки в большей мере наше…
— Это мы себе так вообразили. А что у нас общего с той политикой, которая сделала Запад тем, чем Запад является? Я исхожу из тезиса: Латвия всегда была в Европе. Но Латвия никогда не участвовала в политике, которая называлась колониальной политикой Запада. А между тем достижения, силу, властвование Запад приобрел именно через колониальную политику. Ограбление тех, кто был не в силах противостоять. Латвия никогда в этом не участвовала. Значит, что определяет нашу принадлежность к Европе? Местонахождение на конкретном континенте. Ничто иное.
Да, пятьдесят лет нас в своих объятиях весьма грубо держал Советский Союз. Да, 1940 год действительно был полон коварства и лжи. Но все–таки общая история с территорией, которая называется Россией, у нас более продолжительна. Всякого рода связи у нас намного дольше. Почти четыре века. Потому я считаю как нашу ментальную, так и чисто физическую общность с Россией более значительной. Это не исключает того, что мы в Европе. Да, Россия тоже в Европе. Это одно.
Второе — тот опыт, который мы приобрели за эти годы независимости, опыт, который приобрел я, находясь в одной команде с Западом, выдавливает меня из западного сообщества. Для меня этот опыт столь отрицателен, что я категорически поворачиваюсь к нему спиной. Он для меня категорически неприемлем, потому что я не вижу в нем укрепления своего идеала — идеала независимого латвийского государства. Я на этой стороне, стороне Запада, вижу утрату своего идеала. Естественно, я ищу возможность сохраниться. И я эту возможность вижу в России. В том смысле, что у России такие же (удержаться, сохраниться) проблемы.
— То, как мы за эти 25 лет воспитывали, укрепляли сами себя, меня приводит к вопросу: способны ли мы существовать вне блоков и союзов, обладаем ли мы достаточным для этого внутренним потенциалом? Кроме того, даже в рамках ЕС мы выставляемся больше попрошайками, чем партнерами. И в этом виноват не ЕС. С таким уровнем самосознания нахождение что на брюссельских, что на московских задворках не освободит нас от нытья и не приведет к самости. Подобная перспектива меня не устраивает ни в ту, ни в другую сторону.
— Конечно, и меня тоже. Мой идеал и моя программа, условно говоря, — жить одному и выдержать самостоятельно все, что выпало на долю. А после можно выбирать — с кем сотрудничать поплотнее, с кем менее тесно. Ставя в основу этих отношений долгосрочное существование собственного суверенитета, его удержание. Но это уже созидание международных отношений. А не блоков и государств, которые (в составе блоков) осуществляют какую–то общую политику по отношению к остальному миру. Среди прочего — варварскую политику насилия.
Кроме того, актуален также вопрос: а способен ли существовать сам по себе Евросоюз? Очевидно, не способен. Если бы был способен, то не уподоблялся бы студню, который при любом изменении направления ветра шатается туда–сюда. ЕС — это серьезная, претенциозная структура, одна из важнейших мировых структур, однако… не справляется с потоком беженцев. Беженцы просто идут. А ЕС не справляется.
— Я считаю, что легковесное, не упорядоченное (на мой взгляд) отношение ЕС к беженцам породили две основные причины. Первая — сам ЕС участвовал в производстве и развитии тех конфликтов, которые этих беженцев создали. Вторая — через механическое смешивание народов легче прийти к централизованной Европе.
— Я тоже думаю: если кто–либо из глобальных игроков хотел бы справиться с этой частью света, то он бы унифицировал ее. Для того чтобы мне было легче ее направлять, нужен механизм, нужен один рычаг. Проект называется — Евросоюз. Без всяких подозрений и теорий заговоров.
В то же время Россия и российский президент говорят о принципе, который полагает, что в основу будущего должен быть положен суверенитет национальных государств. Это и есть то, что меня привлекает. Потому что это соответствует моим представлениям о том, как в мире должно быть.
А в Европе я вижу политику ликвидации национальных государств. Думаю, что она ведется достаточно осознанно. Ведь как образовались эти этнически несбалансированные группы общества? Они появились почти одновременно с прибытием гастарбайтеров в "старые" страны Европы. В Германию из Турции и т. д. Теперь это практикуется с использованием беженцев. Безусловно, нельзя винить людей в том, что они бегут от своих разрушенных хат. Но это все можно и стимулировать. Кто разрушает, кто гробит этот мир?
— И для того, чтобы это узнать, тебе понадобился еще и ислам?
— Да, двигаясь своим путем познания, я пришел к тому, что мне необходимо ознакомиться с исламом. Чтобы я сам понял вещи, которые надо понять. Я уже давно начал учить арабский. Языки — это второе после музыки дело, чем я могу увлечься. Я поставил себе задачу: способен ты перевести Коран или не способен? Это мне казалось увлекательным приключением. Так я познавал ислам. И глаза мои раскрывались пошире. Но вместе с тем я пришел и к заключению, что среди политик, которые сейчас особо рьяно старается воплощать один из больших политических персонажей, есть и деградация ислама. В глобальном масштабе.
— Не так уж сложно сообразить, что солидарность исламских государств означала бы появление в мире еще одного серьезного центра власти.
— Если хотя бы только три страны, если только Иран, Ирак и Сирия осуществляли бы единую, общую политику на том месте, где они находятся, то они, безусловно, стали бы огромной, доминирующей силой. Политической силой. Она доминировала бы во всем ареале. Этого нельзя допустить. Вот тут–то и скрываются причины порождения, провоцирования всех этих конфликтов.
— Мы с друзьями заехали и к твоему брату (писатель Виктор Калниньш) в Дикли. Я спросил у Вика, что он думает о твоих нынешних отношениях с националами. Вик ничего не ответил, лишь повернулся к плакату на стене. На нем был напечатан твой текст, начинающийся словами "Я горд, что я латыш…". Так ли оно сейчас?
— Так оно было вчера, так оно и сейчас. И, вторя словам Алберта Легздиньша: "Даже зимой, когда завихрится снег/ И пойдут ледяные дожди,/ Три звезды, что сияют над головой,/ Согреют меня" (подстрочник — В. А.).
10 сентября 2015. №36
Загрузка
Видео
В мире
