Видео
В мире
Одна со своей церквушкой
Близ Донецка, на самой окраине города Авдеевка, в деревушке, у которой, кажется, и названия–то не сохранилось, остались лишь два дома и стоит церквушка. Служит в ней… одна бабушка — Елена. Она одна тут живет уже последние лет пятнадцать. А церквушка зовется просто — Александровская. То ли в честь АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО, то ли в честь какого другого святого — уже и не понять…
У этой бабушки в Риге внук — уже взрослый мужчина, работает в одном госучреждении и своего имени в газете, понятно, "светить" не хочет. Когда началась война в Новороссии, он собирался было все бросить в Риге и ехать к бабушке. Но пока собирался — война закончилась, да и бабушка жива осталась. На днях он ей звонил и заодно дал пообщаться с бабушкой "ВЕСТЯМ". Вот ее рассказ:
— Живу я тут одна. Здесь, около Авдеевки, стоят два дома — такой забытый район даже без названия (я его не помню, а кроме меня, тут давно никто постоянно не живет) — да церквушка позапрошлого века, — рассказывает бабушка. — Пока тут у нас был мир, мне из Авдеевки привозили продукты знакомые, они и огород поддерживали, а я так — только немного по хозяйству что–то делала, главное — в церквушке, в Александровской, служила. Батюшки–то у нас нет. В советские годы церковь стояла пустая — без икон, просто здание было. А потом я стала в нее ходить, убирать, молитвы читать. Какие–то люди начали привозить иконы — и большие, и совсем маленькие. Я в церкви моей и службы сама проводила — как умела, по книжкам святым.
Когда началась война, сюда вообще никто больше не приезжал. И потом, как я услышала по радио, что объявили о перемирии, сюда все равно никто не ездил. И вот недели две назад ко мне пришли ополченцы, сначала предлагали уйти с ними, сказали, что со дня на день фашисты заявятся. Мне страшно стало, я хоть и не помню Великую Отечественную (мне тогда было всего–то лет девять!), но что такое фашисты — знаю. Я отказалась уходить, сказала солдатам, что буду сидеть в церквушке, дверь закрою — и пережду. "Ну, бабка, тогда ты для нас храни тут Бога!" — сказал один солдат.
И через дней пять действительно пришли какие–то люди — в украинской военной форме, но со странными знаками. Они мне сказали, что из национальной гвардии, что защитники. Стали меня спрашивать: где тут русские, москали? Я говорю, что одна здесь. Никто меня не тронул.
Эти люди заняли два пустых дома, по вечерам уходили куда–то, а утром возвращались — то с оружием каким–то, то с вещами. Похоже, они соседние поселки грабили. Я испугалась, что они и церковь разграбят — иконки заберут. Я тогда взяла из дома одеяло, какую–то одежду, воду в бутылках притащила — и закрылась в церкви. На следующий день они стали в дверь колотиться, я спрашиваю: чего надо? А мне: "Открывай, посмотреть хотим, что у тебя там — много золота или нет!" Я никого не пустила. Они хотели дверь выбить — и не смогли.
Вдруг начало все грохотать, и эти нацгвардейцы куда–то пропали. Их, оказывается, те самые ополченцы прогнали: я их увидела сразу, как только дверь церкви открыла. И пришел тот самый ополченец, что недавно еще меня с собой звал, рассказал, что хотя и перемирие Киев объявил, но война не кончилась, что нацгвардейцы, бандиты грабят в окрестностях Донецка и людей убивают. А потом еще ополченец этот добавил: "Молодец ты, бабка, Бога спасла здесь!" Они ушли, а я здесь осталась — одна со своей церквушкой… Будет ли тут жить лучше? Вряд ли…
23 апреля 2015. №16
