Видео
В мире
Если что и регулярно удваивается в России, то это число уголовных дел по статьям за экстремизм : около 600 в 2014 году до более 1,5 тысяч в 2017.
Вот сейчас по делу об экстремизме проходит 23-летняя Мария Мотузная.Вот она:
В альбоме в «ВКонтакте» она сохраняла демотиваторы, на которых, по мнению следствия, изображены люди, «напоминающие патриарха Кирилла, Иисуса Христа и священнослужителей». Картинки сопровождались ерническими надписями. Кроме того, в подписи к одной из картинок эксперты-лингвисты (а куда без них в таком-то деле?) усмотрели «унижение представителей негроидной расы». В итоге ей грозит суммарно 6 лет тюрьмы по статьям «Экстремизм» и «Оскорбление чувств верующих».
Думаете ее не посадят? Попугают и отпустят? Нет. Вот на днях - 25 июля коллегия по делам военнослужащих Верховного суда подтвердила ранее вынесенный магаданскому блоггеру Александру Юдину приговор. 7 лет, публичное оправдание терроризма, статья 205.2. «Давно пора заняться тухлой страной, может что и измениться. Я бы с удовольствием принял мусульманскую веру, а не эту веру убогой страны, где каждый третий либо тупое быдло, либо алкоголик и наркот». Мысль спорная, но - семь лет... Это ж сколько народу в Латвии то село бы, вздумай ПБ покопаться в комментариях на любом портале?
А в России ничего, сидят как миленькие. Полноценный 1937 год в варианте «лайт» - сажают за всё тоже, только не так масштабно.
Теперь самый главный вопрос: кто все эти жуткие монстры, которые оформляют эти дела и выписывают приговоры? «Попаданцы» из сталинского НКВД в наше время? А то ведь трудно представить, что человек, родившийся лет 30 назад, что-т слышавший хоть краем уха про сталинские репрессии, не ведает что творит, повторяя их "дословно".
Однако нет, они вполне ведают. Точно так же как ведали сотрудники сталинских «органов». Разобраться в их психологии поможет Федор Абрамов (1920-1983), советский писатель, волею судеб соприкоснувшийся с этим миром.
В июне 1941 года он ушел на фронт со студенческой скамьи филфака ЛГУ, был дважды ранен, признан негодным к строевой службе. Органы заметили комсомольца-фронтовика с почти высшим образованием. И с августа 1943 года до сентября 1945 года он служил следователем контрразведки «Смерш» Архангельского\Беломорского военного округа.
После войны несколько раз садился за повесть о том периоде своей жизни под названием «Кто он?», но так и не написал. Может и к счастью: его неоконченные записки и наброски, пожалуй, дают куда более яркую картину той системы, чем если бы он решился изобразить её в подцензурной советской книге.
Разумеется, Абрамов шел в «Смерш», представляя, как он будет ловить шпионов и диверсантов. Но реальность оказалась очень далека от богомоловского «Момента истины»:
«Все скучно, однообразно, «героических дел ждал. Романтик. А на деле… никакой романтики, унылая проза»: работа с картотекой, «ловля дезертиров» («по помойкам, по дворам»), переписывание чужих неграмотных протоколов.
«Надежды вспыхнули, когда в следственное попал» (Следственный отдел «Смерша»). «Шел: думал, чудеса будут. А на деле одни антисоветчики. В колхозе жрать нечего. Клевета на советский строй».
«Постановление об аресте. Ордер на арест, обвинение… в том, что, будучи рядовым, систематически клеветал на советскую действительность, выразившуюся в том, что порицал колхозный строй…
2-я папка. Дело №… То же самое. Однозначные свидетельские показания.
Дело №… То же самое. Разница в именах. Три новых дела и все одинаковы. 9 дел в столе.
Боже мой, только представить, что все то же самое…
И какая клевета… Ведь действительно жрать нечего. Он [обвиняемый] сам получил письмо: [отец] умер в колхозе от голода…»
То есть человек поделился с сослуживцем содержанием письма, тот стукнул – и дело на столе у следователя. И вот что советует Абрамову его старший товарищ - матерый чекистский волк Буев:
«Важно, говорил Буев, сразу же вызвать в себе ненависть к подследственному. И он накачивал себя ненавистью. Потому что следствие – поединок, кто кого. И надо еще до чтения дела, говорил Буев, возненавидеть этого гада. Тогда успех обеспечен».
Но большинство смершевцев не было способно даже на злобу в отношении подследственных: «В „Смерш“ были разные люди: грамотные, кретины и т. д. И кое-кто понимал, что люди, попадавшие туда, никакие не враги и не шпионы.
Ведь то, что им предъявлялось в качестве обвинения (говорили в колхозах, не было оружия на фронте в первые месяцы войны), обо всем этом они говаривали или думали и сами. Но таков автоматизм мышления, который действовал в этой системе: раз попал, надо осудить. Ибо освобождение – брак, и на наказание в 10 лет смотрели как на какую-то норму… Осуждали автоматически, часто без всякой злобы».
Однако человек, если уж он не совсем тупой, должен понимать, что он таким образом ломает пачками чужие судьбы, а то и просто отправляет людей на тот свет. Поэтому у смершевцев возникла целая «философия», оправдывающая их «работу».
Вот что втолковывает Абрамову замначальника окружного «Смерша» подполковник Васильев:
«Черта третья. Переход количества в качество. Особенно важная для нас, чекистов. Как развивается преступник? Сегодня он сболтнул что-нибудь или совершил преступление не столь тяжкое. Но ты смотри в будущее, ибо для марксиста не столь важно то, что сегодня, сколько то, что будет завтра. А завтра этот обычный преступник может превратиться в контрреволюционера. Простое уголовное преступление может перерасти в политическое. Какой вывод должен извлечь из этого чекист? Не жалеть преступника. Знай, что перед тобой сидит мерзавец, который развивается. Никакой размагниченности…»
И вот Абрамов понимает, как обычные люди, попадая в «систему», начинают играть по ее правилам. А каковы правила? Первое:
«Дико: работа оценивается по количеству арестов. Отсюда – злоупотребления».
Второе: «В деле нет состава преступления. Человек невиновен.
Но где формальные (документированные) доказательства его невиновности? Да, вина человека не доказана. Но ведь не доказана его и невиновность».
Понимаете, да? Не подследственному должны доказать его вину, а он – свою невиновность. В итоге: «Следователь в „Смерше“ выполнял роль прокурора. Предполагается заранее, что арестованный человек – враг».
Что получаем на выходе?
«Были и злодеи. А в массе-то своей – обыкновенные люди. Елисеев, Иван Андреевич Лавров, Марья Ивановна. Старушка – кого она сама по себе обидит? И даже Буев, Алексеев, которые наиболее ретиво исполняли свои обязанности. Ведь у них были жены, дети. И они любили их. Наставляли детей. Чтобы были честными, учились хорошо и т. д.
Нет, это были не злодеи. Злодеи бы – проще. А в том-то и дело, что эти люди, которые искренно любили, переживали, входя в „Смерш“, становились другими.
Во-первых, большинство из них по малограмотности, ограниченности своей искренно верили, что они действительно борются с врагами. А с врагами какая пощада.
Во-вторых, гипноз. Арестован – значит виноват. Пусть не во всем – но виноват. И поди попробуй освободить. Своя собственная бумага, написанная человеком, гипнотизировала его же.
В-третьих, если и появлялось у людей сострадание, то они думали, что они недостаточно революционны, что это сострадание и жалость предосудительны. А как же? Сам пролетарский писатель заклеймил жалость как унижающее человека чувство. И, следовательно, если они и жалеют, то потому что недостаточно подкованы.
И наконец, страх. Не выпустить врага. Лучше засудить 100 безвинных, чем пропустить одного врага. А потому закидывай невода. И не верь, если тебя уверяют, что он не прав».
А теперь процитирую отрывок из интервью Алексея Кунгурова, блоггера, отсидевшего «двушечку» за «экстремизм и оправдание террора» и только недавно вышедшего на волю:
«Абсолютно то же самое происходит с нашими так называемыми правоохранительными органами. Они истово веруют в существование терроризма и террористов, искренне считают, что находятся на передовых рубежах борьбы с терроризмом, что без них родина просто рухнет. Они абсолютно в этом убеждены!
В тюрьмах сейчас появились спецблоки – там одни террористы, и все типа меня: один молился неправильно, другой лайкнул что-то не то, третий даже не знает, за что стал террористом... Были те, на кого родственники доносы написали совершенно в духе 37-го года. Остается только гадать, сделали они это по доброй воле или их "прессанули".
И вот, эти товарищи в погонах видят, что террористы все совершенно липовые, но борются с ними с жутким остервенением. И еще мне же говорят: "Ты же понимаешь, превентивно надо всех террористов карать, пока они только экстремистские сайтики читают, не следует ждать, пока они "дозреют" и что-нибудь взорвут". Я говорю: "А как же закон? Вы же утверждаете, что стоите на страже закона". Они искренне удивляются: "Какая может быть борьба с терроризмом по закону? Если мы их сегодня не посадим за терроризм, они же завтра пойдут взрывать наших детей!" В их реальности это происходит так!»
Узнаете логику подполковника Васильева?
(Впрочем, тут надо сделать отступление, это ведь и логика нашей ПБ. Когда Линдерману шили дело о покушении на ВВФ и подбрасывали тротиловые шашки, они же тоже, наверняка, рассуждали: "Какая может быть борьба с терроризмом по закону?" Другое дело, что в Латвии всё же есть суд, а в России это просто одно из подразделений МВД\ФСБ для штамповки приговоров).
И еще: ведь в нынешней системе работа тоже оценивается «по показателям». Представляете себе следователя, которого вызывает начальник и говорит: ну ты чего, Петров? Где дела по экстремизму? Все соседи нас уже обходят по показателям. Наверху могут подумать, что мы тут мышей перестали ловить».
И Петров идет в свой кабинет и залазит в какую-нибудь соцсеть... Хотя может просто открыть электронную почту. Ведь на Марию Мотухную следствие как вышло?
А две подружки Анастасия Битнер и Дарья Исаенко, студентки с факультета уголовного права в местном вузе, которые в будущем будут работать в полиции, наткнулись на ее страницу в контакте и сочли, что их чувства оскорблены.
О чем и заявили местному Центр по противодействию экстремизму. Эти же студентки до этого подали еще одно заявление об экстремизме на еще одного жителя своего города — 19-летнего Даниила за сохраненный на своей странице «В контакте» мем с Игрой престолов.
Вы спросите – зачем им это? Неужели у этих девчушек из общежития действительно такие нежные чувства? Да чувства тут ни при чём... Это как, знаете, в екатерининское время дворян записывали в полки сызмальства (Петрушу Гринёва помните?), чтобы к совершеннолетию ни дня реально не служивший недоросль уже имел сержантский, а то и офицерский чин – стаж то идёт!
Так и тут: девушки же рассчитывают работать в органах, и выстраивают себе карьеру еще до зачисления туда. Плюсов от такой "активности" масса. Как раньше на экзаменах никогда не «резали» комсомольских активистов, так сейчас – поди завали такую активистку, даже если она слабовата в предмете. А уж при распределении любой начальник, которому нужны показатели, таких красавиц с обеими руками оторвет. Им не нужно будет втолковывать, как непонятливому Петрову, насколько важны показатели в борьбе с экстремизмом. Этим только намекни...
Посмотрим на ситуацию глазами девушек. Они всё про себя понимают. Не с их способностями ловить реальных террористов и экстремистов. А вот таких как Мотухная можно сажать пачками - это им под силу. И получать очередные звания, ордена, оклад, премии. А потом пенсия в 45 лет. Жизнь удалась, коли выстраиваешь карьеру смолоду. А то что она удалась за счет десятков, если не сотен сломанных чужих жизней – ну так, «лес рубят – щепки летят».
А надо будет, такие как Анастасия и Дарья устроят стране настоящий 1937-й. Еще раз процитирую Кунгурова:
«Говорят, что в России эскадроны смерти невозможны… Нет, вот этим людям сказать: "Идите и превентивно убивайте террористов, нам их уже некуда сажать" – и они пойдут. При этом буду считать, что выполняют нужную и ответственную работу, получат ордена и будут ими гордиться».
Кадры есть. Кадры только ждут команды. Вот такой:
А пока они учатся, танцуют на студенческих вечеринках, мило улыбаются, встретившись с вами взглядом на улице.
