Душа должна увидеть Бога

Накануне светлого праздника Рождества Христова "7 секретов" встретились с наставником Рижской Гребенщиковской и Ливанской общин, заместителем председателя духовной комиссии Древлеправославной поморской церкви Латвии отцом Федором Павловичем БЕХЧАНОВЫМ и председателем правления Старообрядческого общества Латвии Илларионом Ивановичем ИВАНОВЫМ. — В Латвии 70–80 тысяч староверов. Я их выделяю среди других традиционных конфессий Латвии как пример соборной крепости веры. Особенно в пору, когда в Европе христианство и духовность становятся рыночными товарами или причиной спекуляций ради так называемой политкорректности. Рождество кое–где уже запрещают или переименовывают (Wintervall — "зимний перерыв" и пр.). Возможно, староверов тоже коснулись подобные веяния времени? Федор Бехчанов: — К сожалению, и мы живем в ХХI веке. Ценности меняются. Век назад староверы были крепки в своей вере. Идти в храм, исполнять заповеди Божии, ходить на покаяние, на исповедь — все это было частью их жизненного уклада. А когда пришло советское время, людей отучили молиться Богу. Они отошли от церкви. Появилось поколение, которое выросло в безверии. — Но все–таки, будь–то католический собор или староверская моленная, как раз на Рождество и Пасху там особенно видно, что какая–то духовная, религиозная память у людей сохранилась. Или это для них просто довесок к праздничной беготне по магазинам? Ф. Б.: — Может быть, какая–то часть людей приходит в храм просто ради интереса. Постоять полчасика и… уйти. Навсегда. А у другой части что–то остается в душе. Они придут в храм еще раз. Илларион Иванов: — Интересная ситуация возникает как раз на Рождество. У нас в Риге служба заканчивается в полночь, а в православных храмах она длится дольше. И часть людей объезжает храмы. Побывав в Христорождественском соборе, едут к двенадцати часам в Гребенщиковскую общину. Видят закрытую калитку. Удивляются — почему так? Воистину, некоторая часть — это не более чем любопытствующие. Но и они, конечно, понимают, что Рождество Христово — важное религиозное событие. У них от рождественского или пасхального богослужения что–то остается в душе. Потому не стоит к ним относиться строго. Да, можно сказать, что до войны все староверы тут, как правило, были староверами. То есть соблюдали традиции, ходили в моленную. Сегодня старовер — это тот, кто верит, кто воцерковлен, соблюдает традиции… Но это одна группа староверов. Есть другая, к сожалению, может быть, даже значительная группа людей, которые по происхождению своему староверы, но о традициях, о том, что они староверы, вспоминают лишь время от времени. Особенность статистики староверов такова, что у нас, в отличие от других конфессий, есть общины. Потому, помните, была официальная статистика, что староверов чуть больше двух тысяч, — считали только членов общин. А это даже не все прихожане. Наиболее точный показатель принадлежности, обусловленности — число исповедников. Тех, кто хотя бы раз в год приходит на исповедь. Ф. Б.: — Члены общины должны быть активными людьми. У нас в Ливанской общине их где–то двадцать. А исповедников у нас 400 человек. И это еще не все староверы. Третья часть — большая часть из них — приходит в храм только на Рождество и Пасху. В иные дни их в храме редко увидишь. Это самая неактивная часть. Но их довольно много. Следует учесть и то, что многие люди сейчас приходят в храм, только когда у них какая–то трудность. Иногда они даже перекреститься не умеют. Материальное у них все–таки на первом месте. — А о ком, кроме староверов, я в нашем пространстве могу сказать, что у них, как у общности, духовное довлеет над материальным? Я читал, что староверы в конце XIX — начале XX века владели 64% российского капитала, что более двух третей миллионеров российской империи были староверами. Но мне не доводилось читать, что они этого материального положения добились, поправ принципы своей веры. И. И.: — Верно, староверские капиталы в XVIII, в XIX веках составляли значительную долю капитала Российской империи. Следовательно, потенциал тех людей, которые, несмотря на гонения, сохранили верность старой вере, был высокий. И если в общественной жизни староверам запрещалось принимать участие, запрещалось занимать какие–то должности, то они находили выход в экономической деятельности. Поэтому так много среди староверов было купцов, промышленников, фабрикантов… А как могли вести себя староверы по–другому? Если прежде всего им надо было рассчитывать на себя и свои силы. Если их гнали в другую среду, где другие люди, другие конфессии и другие этнические группы. Если они оказались, скажем, в латгальском крае. Что староверы могли требовать? Единственное — они могли молиться Богу и налаживать такие отношения, чтобы им предоставили возможность трудиться и молиться. Но при этом действовал принцип: все, что человек имеет, — способности, наклонности — дано Богом. Исходя из этого, человек, преуспевший в экономике, считал нужным помогать общине, нуждающимся, считал нужным содержать богадельню Гребенщиковской общины. Ф. Б.: — Мы тут говорили о купцах, фабрикантах… Я считаю, что и у них на первом месте была духовность. Материальный достаток — на втором. Потому что они были членами общины, ходили на исповедь к духовным отцам, жертвовали часть своих денег Богу. Кто построил Преображенское кладбище? Илья Ковылин — богатый предприниматель. В Риге Гребенщиковский храм построили купцы первой гильдии. Они жертвовали большие суммы. И даже содержали на свои деньги причт и наставников. Полностью обеспечивали общину и храм. Духовные ценности гораздо выше материальных. Христос это показал. Поэтому нельзя одновременно служить Богу и мамоне. Христос не судил богатство. Не велел его сжигать или топить в море. Нет, его надо раздать нуждающимся. Лишь часть оставив себе. — Тогда ответьте мне на тот же вопрос, которым пантифик озадачил Европарламент. Как заполнить постигший Европу вакуум идеалов, духовный вакуум? И. И.: — Наверное, верующих христиан будет все меньше и меньше. Но если даже останутся единицы, то Господь может спасти место, где они есть. Но это не значит, что человек должен попустительствовать себе. Я придерживаюсь скорее миссионерского принципа. В том смысле, что, спасаясь сам, помоги и другому, ближнему своему. Очевидно только путем каких–то усилий, труда (не думаю, что это можно поправить какими–то законодательными действиями… Хотя, кто знает?) можно возвращать к вере, возвращать к религии. Если мы хотим спасения этому миру или более продолжительного существования этого мира, то мы, наверное, должны что–то для этого делать. Моя позиция такова — должно быть стремление. Попытка помочь, попытка изменить ситуацию. Что касается Европы, то папе, наверное, виднее. Нам бы тут, в староверии, справиться. Ф. Б.: — Вот сам праздник Рождества Христова. Какова его суть? Бог родился на Земле. Мы читаем наш Символ веры, и там сказано: от отца, рожденного прежде всех век. На Земле — от девы. Как солнечный луч прошел через стекло и не повредил его, так и Христос прошел через деву, и она осталась девой. Родился Исус Христос. Прежде всех век. То есть Он уже был. Но зачем–то Он пришел на Землю и родился от девы. То есть воплотился ради нас. То есть оставил свои светлые ризы на Небесах и сошел на нашу грешную Землю, принял бренную плоть. Для того чтобы соединить нас с собой. Открыть нам путь на Небеса. То есть тут имеется духовный смысл. Несравнимый, бестелесный принял человеческую плоть. Стал таким же, как мы, наравне с нами. И в то же время показал нам своим примером, как человек должен жить на Земле. Человек должен соединиться с Богом. Рождество Христово — это особое событие в церковном году. Значимость этого праздника подчеркивает сорокадневный пост, который тоже имеет свой духовный характер. Пост как бы делится на три части. Половина поста — до Николы Святителя. В это время празднуются пророки, которые пророчествовали приход мессии. Потом пост устрожается. Рыба разрешается в пищу уже не четыре, а два дня в неделю. А последние пять дней перед Рождеством — предпразднество. На службах специальные каноны, песнопения, стихеры. И перед самим уже праздником служатся царские часы. Царские потому, что на них приходил царь. Они особые и служатся отдельно от других служб. — Но, по сути, это ведь трагедия — родиться, чтобы умереть? Ф. Б.: — Да, так есть. Но чтобы через эту смерть открыть нам путь в вечную жизнь. В спасение. Мы живем на Земле в гостях, мы не знаем даже дня и часа своей смерти. Но когда–то этот день придет, и что мы будем делать? А церковь всю жизнь — от рождения до смерти — готовит нас к тому, чтобы мы перешли в вечность и были готовы с нею встретиться. Готовы ли мы сейчас? Не готовы! Это очень трудно. Душа уходит и встречает препятствия на своем пути к престолу Божьему. Она должна увидеть Бога и поклониться Ему. Но, чтобы дойти до престола, надо пройти двадцать мытарств. У нас же есть учение о мытарствах. Это двадцать грехов. А у нас есть большая часть этих грехов. Мы должны в них каяться и очищать себя. Для этого существует таинство покаяния, то есть церковное таинство, через которое мы приобщаемся к Богу и очищаем себя от грехов. Есть крещение. Крестимся и потом всю жизнь каемся. То есть люди через это стремятся к своему духовному началу. И. И.: — Недавно на нашем телевидении я услышал сравнение: христиане живут сегодняшней жизнью, а вот идея ислама, радикального ислама: нынешняя жизнь — ничто. Но это же не так! Христианин, если он верующий человек, если он следует учениям Христа, то он понимает, что эта жизнь временная. Если христианин это осознает, держит это в себе и строит свою повседневную жизнь таким образом, чтобы в вечной жизни обрести покой, он достигает этой цели. — Вы говорите "повседневная жизнь". Мое раннее детство прошло среди католиков, для которых то, что вы говорите, было повседневной, гармонической жизнью. Потом мне в миру чаще встречались сектанты, что ли, у которых это было напоказ, которые, порой даже фанатично, выставляли Христа неким шоуменом. И. И.: — Я вспоминаю своих родителей, свою бабушку, самого себя… Весь день, суточный круг был построен определенным образом. Проснулся, умылся, помолился, сел за стол, перекрестился… И все сопровождалось соблюдением религиозных правил. Для нынешнего человека получается разрыв. В воскресенье он приходит в моленную, помолился, поставил свещу… А все остальное у него — совсем другая жизнь. Разрыв. Ф. Б.: — Хорошо, что он хоть пришел в воскресенье на службу. Большинство не приходит. Все заняты земными делами, а в Евангелии сказано: вера без дел мертва. Некоторые говорят: мы веруем в душе. И другие, особенно тоталитарные секты, вторят им. Они веруют только на словах. Дела веры они не выполняют. Но если ты веришь, то должен это подтвердить делами. Постом, молитвой, добрыми делами… — Но вера без дел, на мой взгляд, и есть отход от веры в "повседневной жизни", о которой мы только говорили. Количество староверов ведь тоже уменьшается. Что делать, чтобы сохраниться? Ф. Б.: — Нас беспокоит не столько количество наших верующих, сколько их духовность. То есть отношение людей к вере. И их внутренняя духовная жизнь. ХХI век отличается от всех предыдущих веков. Раньше люди вели себя намного строже. Раньше было такое понятие, как иночество. У нас был монастырь в Восточном Казахстане, в городе Риддер. Там умерла наша последняя инокиня. Она пришла из православной веры. И привела с собой 15 человек родственников. Оставила мужа и ушла в монашество. Жила в этом скиту. А что такое монахи для мирян? В нашем быту говорят: свет мирянам — иноки, свет инокам — ангелы. Потому они являются примером для нас. Они посвятили свою жизнь Богу. У нас этого нет. И. И.: — Есть эталоны меры весов и длины. Для нас, для староверов, таким эталоном был бы инок — монах. Хорошо бы, кто нашел бы в себе духовные силы и посвятил себя этому. Некоторые практические подвижки к тому есть. На границе Екабпилсского и Прейльского районов есть остатки старого храма эзермуйжской общины. Есть задумка его восстановить. И, может, нашлись бы люди, которые посвятили бы себя иночеству. Это было бы очень важно. Что еще можно сказать? Я думаю, что каждый духовный наставник в каждом приходе стремится доносить людям, которые приходят на службу, мысли о благочестии, о вере. У нас есть Братство молодых староверов. Есть училище. Училище помогло поднять наставников. Воскресные школы. Какая–то часть тех, кто в них учился, остается в причте и продолжает служить, какая–то часть уходит в мир и, может, даже порывает связь с церковью. Но мне кажется, что с наступлением 40–45–летнего возраста этот человек обязательно вернется в моленную, вернется в церковь. И вернется не просто как прихожанин или захожанин. Он может вернуться как причетник, как активный член общины. Это не пропадает впустую. Силами издательской комиссии, издательского отдела нашей Гребенщиковской общины мы стараемся поднимать из небытия забытые имена. Имена людей, которые много сделали для того, чтобы мы существовали, имели такой храм, могли заниматься просветительством… Скажем, купца Савву Дьяконова, Федора Саманского, Ивана Заволоко большинство из нас знает. Но был ведь еще здесь, в Гребенщиковском училище, учитель Анисим Волович. Целая телега его книг была передана книжнице храма. Был Василий Кудрячов, погибший в Пермлаге. Фамилий много. Есть стремление жизненный путь этих людей сделать примером для нынешнего, для современного человека. Наверное, есть и другие направления работы, которые помогают возвращению, сохранению веры. А что будет дальше, этого нам не дано знать. — Вы, отец Федор, потомственный наставник. Есть ли какая разница между староверами Поволжья, где наставником был ваш отец, и староверами Латвии? Ф. Б.: — Надо сказать, что российские староверы более строго относятся и к церковной, и к бытовой жизни. Несмотря на то что там советская власть существовала дольше, чем в Прибалтике. Здесь староверы чувствовали себя более раскрепощенно и, может, поэтому больше обмирщились. Что такое обмирщение? В широком понимании это отступление церкви от своих канонических правил, от своих духовно–нравственных ценностей. В узком понимании обмирщение — это, например, посуда. Раньше у старообрядцев была своя отдельная посуда. В России это до сих пор сохраняется. Мама моя жива. Приезжаешь — у них своя посуда. Мне же можно пользоваться только мирской посудой. Потому что я здесь живу уже как бы обмирщенный. В чем суть посуды? Есть канонические правила, установленные в семи Вселенских соборах. Там сказано, что с иноверными мы не можем общаться ни в питье, ни в еде, ни в молитве. Посуда, как и молитва, должна быть отдельной. Но, с другой стороны и с моей точки зрения, здесь больше, чем в России, уважения к духовным лицам. К наставникам, к причту. В России наставника называют по имени–отчеству. Здесь его именуют "отец". И здесь больше организованности. — Именно в текстах старообрядцев я встречал понятие "народное христианство". Там было сказано, что мирские обряды, скажем, под Рождество, ладят с церковной сутью праздника. У вас тоже на столе будет тринадцать блюд (красный борщ, кутья, сочило, молочный поросенок, колядки)? Ф. Б.: — Мирское празднество начинается с церковного. И потом продолжается в течение Святок. Между Рождеством и Крещением — Святки (Святые дни). Это особые дни. И работать нельзя, и за упокой молиться нельзя (поминать умерших, только сороковые панихиды). В это время происходит славление. В языческом Риме в это время пели стихи под дверями и получали подарки. У нас это сохранилось, но в другом, духовном виде. Мы ходим по домам и квартирам, прославляя Исуса Христа. Кто желает, приглашает нас, зажигает свечи, и мы поем литию. Прославление Христа. Потом хозяйки приглашают за стол. Конечно, традиционные рождественские блюда присутствуют. Пост ведь кончился. И. И.: — Интересно отметить, что на протяжении всего года среда и пятница — постные дни. А Святки — это сплошная неделя. Поста нет. Ф. Б.: — Последний день Рождественского поста — сочельник. То есть до первой звезды мы не должны есть. А главный символ Рождества — это восьмиконечная Вифлеемская звезда. Даже маленькие дети, помню, ходили, ждали, когда появится звезда. Только тогда разрешали есть постную пищу. А последний день Святок — строгий пост. Сочельник крещенский. — Уже десятый, что ли, раз власти не решаются на выходной в православное Рождество. Мое мнение — при столь значительном количестве православных это малограмотная политическая спекуляция из ряда "Русские идут!". Ф. Б.: — В мире существует два календаря — юлианский и григорианский. Мы и еще несколько церквей придерживаемся старого стиля. И. И.: — Прежде всего это, конечно, религиозный праздник. Но при чем в этом случае отношение политиков: "Никаких уступок!"? К чему это в данном случае приводит? Это вызывает какую–то досаду, чувство отчуждения. Это плохо влияет на состояние нашего общества. Я думаю, что староверы будут праздновать и без красной даты в официальном календаре. — А Новый год? Дед Мороз и Снегурочка — это не ваши прихожане? Ф. Б.: — Новый год — это гражданский праздник. Все мы его любим. Но он не касается ничего церковного. У нас Новый год — первого сентября. А у древних христиан он был первого марта. И с марта, кстати, отсчитываются все праздники. И все пасхалии в том числе. У нас и у всех православных конфессий. — Все–таки хоть новый, 2015 год наступил, так сказать, по–граждански, чего вы от него ждете? Ф. Б.: — Хотелось бы, чтобы в мире в 2015 году сохранились духовно–нравственные ценности. Чтобы эти духовные, церковные ценности оставались не только на существующем уровне, но и приумножались. Чтобы люди чаще ходили в храм, чтобы не забывали веру, соблюдали церковные каноны и не ставили материальное выше духовного. Это, пожалуй, самое главное. 8 января 2015. №01