Видео
В мире
На днях в прессе прошла шокирующая информация: единственная внучка лишила знаменитого доктора Малкиеля должности, выжила из собственного санатория «Яункемери» практически выживает из дома. Что же происходит на самом деле – press.lv обратился за информацией из первых рук
Не сказать, чтоб доктор Малкиель был рад лишний раз поговорить на эту тему: «Мне уже звонили из прессы, но я отказывался от интервью. С другой стороны, лучше, действительно, прямо рассказать все как есть, чтоб не было кривотолков. Да и терять мне уже нечего».
Михаилу Григорьевичу 1 мая исполнилось 87 лет. Шестьдесят из них он отдал санаторию «Яункемери».
Рассказывает, как пришел в медицину…в 12 лет. Время было военное, в эвакуации из Витебска в Барнаул (отец ушел на фронт и погиб за 10 дней до Победы) ему хотелось приносить посильную пользу людям, и он прибился к госпиталю. Был, что называется, на подхвате – и песни пел раненым, и стихи читал, и перевязки помогал санитарам делать, за больными ухаживать.
«Ребенком увидел весь этот ужас – и носилки, и стоны, и кровь. Но этот период обернулся для меня потребностью помогать больным людям. Я стал хирургом по туберкулезу легких, не боясь отрытой опасности».
После войны он вернулся в родной Витебск, выучился, женился. Из-за тяжелой болезни жены пришлось менять климат – переехали в Юрмалу.
-Полгода искал работу. Никто меня не брал – ни в Тукумсе, ни в Резекне, в Кемери предложили поработать временно вместо ушедшей в декрет коллеги. Так я с 57-го года и задержался здесь на 60 лет. Жена умерла несколько месяцев назад. Остались две дочери и единственная, горячо любимая внучка Элина.
-Меня занесло на должность руководителя, но это было необходимостью. По натуре я врач и всегда оставался действующим профессионалом, - говорит доктор Малкиель.
- Живу и сейчас медициной – больные звонят, просят помощи, но я нахожусь практически в профессиональной изоляции. Когда-то мой, пожалуй, единственный друг Андрей Миронов сказал, что у меня будет тяжелая старость. Как в воду глядел.
Пришлось выкупать санаторий
Михаил Григорьевич вспоминает, как «придумал» санаторий «Яункемери»: уговаривал Деглава, тогдашнего мэра Юрмалы и Руднева, первого секретаря горкома парии, принимал участие в проектировании, в строительстве.
-Все было под моим присмотром, я во все вникал и купался в счастье. Это ж почти что мой дом! Такая редкость была не только для СССР – даже для Европы: уникальный климат, сочетание морского воздуха с сосновым, минеральные воды и лечебные грязи. Потрясающая возможность для восстановления больных людей и их успешной реабилитации.
Результаты были фантастические. В свое время у нас консультировали корифеи медицинской науки: Аншелевич, Блюгер, Страдиньш, Черфас, Перли, Векслер...
Что ни день, то очередная делегация приезжает опыт перенимать. Но в правление Годманиса все это оказалось не нужным государству. Около ста курортных учреждений в закрыли в Латвии, и я решил приватизировать «Яункемери».
Нас стало трое собственников, все мы были единомышленники и друзья. Потом я раздарил часть своих долей людям, которым верил и хотел, чтоб они были счастливы, в том числе, одной дочке и внучке (у другой дочери есть свое дело). Так собственников у нас сделалось семеро.
В новых условиях, рассказывает доктор Малкиель, он делал все, чтобы поддерживать »Яункемери», как реабилитационный санаторно-курортный центр. Он уверен: жителям Латвии это очень нужно.
-Люди с тяжелейшими недугами выписываются после операций, острых заболеваний, травм и должны проходить реабилитацию. Но «Вайвари» давали госдотации, а нам нет. Я даже пошел на то, чтобы самому оплачивать половину лечения, но все равно больных к нам не направляли. Ни одного. Видно, государству нашему не до больных людей. А делать прибыль на нищих больных это преступление.
Уже не собственник?
Пришлось это направление просто напросто закрыть. И теперь я по-настоящему страдаю оттого, что наш санаторий, реабилитационное учреждение с крепчайшей профессиональной базой, на глазах превращается в примитивный центр отдыха.
Люди едут на два-семь дней. Пара процедур для здоровья ничего им не даст – только обострение вызовет. Отдых, питание, развлечения – все, что остается. Санаторий, который я развивал, теряет свой смысл, и я переношу это очень тяжело.
-Но вы можете продолжать помогать больным – наверняка многие обращаются к вам за консультациями.
-Конечно, люди звонят и просят о помощи. И я психологически, физически, эмоционально и профессионально готов, несмотря на мои годы, приносить пользу людям. Но внучка отняла у меня и эту возможность. Даже блокады не делаю – те самые, по которым я защитил докторскую диссертацию и которые так необходимы многим.
-Что значит «отняла»? Вы разве не на равных собственники санатория?
-В апреле 17 года, подготовив Элину себе на замену (она ж единственная внучка, хотел отдать санаторий в надежные руки), я провел собрание собственников. Предложил ей на полгода отдать пост председателя правления и право банковской подписи, хотел посмотреть, как она справится с документацией. И это записали в протокол. Все знали, что я готовлю ее на свое место. Она же выросла в «Яункемери», ее все знали, и она знала всех.
А через полгода, когда я попытался вернуться на свой пост, оказалось, что это невозможно. Выяснилось, что записи об этой договоренности в протоколе нет. Я якобы отдал ей и пост и право подписи навсегда.
Трое собственников (включая моих, как казалось, надежных друзей) сказали, что не помнят этого.
Хоть к детектору лжи обращайся! Теперь она председатель правления и главный врач.
- А вам она что предложила?
-Формально – пост гендиректора. По сути – обрекла меня на муки. Потому что место это было чисто декоративным. Я приходил каждый день на работу, ждал больных, сотрудников, но, видимо, внучка ограничила контакты со мной. Просиживать штаны я не привык. Ушел совсем. На мой день рождения мне не позвонил ни один из почти пятидесяти действующих медиков. Внучка поувольняла старых работников, изменила атмосферу в коллективе. Она считает, хороший руководитель тот, которого боятся.
-В другом месте вы консультировать не провали?
-Пробовал. В «Янтарном береге» договорился. Но в последний момент отказали. Видимо, она пригрозила, что перестанет давать им грязь.
Доверял - не проверял
-А раньше у вас какие были отношения с внучкой?
-Ближе не бывает. Я дал ей и школьное образование и профессиональное. Сделал ее врачом, неврологом, курортологом, и рефлексотерапевтом. Я ей отдал всего себя.
С 4 класса учил Элину и еще девятерых школьников через Минпросвещения - их готовили у меня в «Яункемери» в медицину. Выучилась – взял к себе главврачом. Готовил наследницу во всех смыслах. Она и фамилию взяла не отца своего, не мужа – мою. Подарил ей 20 долей предприятия – 20 оставил себе.
-Но вы теперь можете ей свои 20 не отдать.
-Теперь не могу. Пока я лечил больных, я никогда не читал бумаги, которые приносили мне на подпись. Я верю Элине. И наподписывал такого, что сегодня я не вправе распоряжаться своими двадцатью долями без разрешения Элины.
Ну как я могу помнить бумагу, которая написана на латышском языке, которым я не владею в принципе. И получается, я все ей практически отдал –«Яункемери», доли свои, работу свою. Все.
-А вы бы сами отдали санаторий ей?
-Теперь уже нет. Я хочу повернуть санаторий в сторону медицины. А она воспитана в новой системе, где главное – прибыль, все старое, советское с его вниманием к больным осталось в прошлом.
-Вы думаете, это реально –вернуть прежний дух в санаторий? Времена ведь действительно изменились.
-Реально. Примеры многих европейских стран и даже бывших советских республик показывают, насколько востребованы серьезные реабилитационные учреждения. Им выделяется государственная помощь, их ценят. Ведь сколько людей после тяжелых операций, после инсультов, инфарктов, травм нуждаются в серьезной реабилитации. И могли бы получать ее здесь за умеренную плату.
«Яункемери» в сегодняшней ситуации, бесспорно, надо продать. Но людям, которые будут держать его как приобретенную базу. И такие люди есть. Для которых главное – больные. Но сделать этого я не могу.
-В какой же момент и почему вдруг ваша родная внучка, близкий человек, вдруг резко изменила отношение к вам. Как вы себе это объясняете?
-Я ей зла не желаю, это все же моя кровинка. Но по своему характеру она не может быть руководителем подобного учреждения. Я и раньше замечал чрезмерную жесткость в ее отношении к людям, но не придавал этому должного значения. Думаю, властолюбие взяло верх в ней. Молодая женщина, обеспеченная, ей всего 34 года, но она решила не дожидаться, пока я сам отойду от дел. Поспешила.
-Самое трудное в этой ситуации, наверное, чисто человеческий разрыв.
-Трудно – не то слово. Элина для меня была больше, чем всё. Она для меня была родимое пятно на теле. Родинка моя. Кто знал, что эта родинка превратится в опухоль злокачественную.
-Дом, в котором вы живете, чей теперь?
-Пока я живу – мой, но распоряжаться я им не вправе. Только закрою глаза – он перейдет к Элине. Так она утроила по документам.
- А вы бы как хотели им распорядиться?
-Я хочу его отсудить и отдать под реабилитацию тяжелобольных новорожденных детишек. Дом, действительно, прекрасный – здесь много места, уютно, в пяти минутах ходьбы от моря, рядом «Вайвари», великолепный климат. У меня эти детки, со страшными врожденными недугами, просто стоят перед глазами. Даже я, много повидавший за свою жизнь, увидев однажды их отделение в Риге, не могу забыть. И никому они не нужны в государстве, помощи им ждать неоткуда. Все что смогу отсудить – отдам им.
Можно считать это официальным заявлением: все свои средства, собственность, я отдам на устройство Детского реабилитационного центра Малкиеля.
-Есть шансы отсудить?
-Если честно – нет. Сужусь уже два года, до конца процесса могу просто не дожить. Все, что я рассказываю сейчас, уже описывал в заявлении судам. Но, говорят, не могу отозвать свои подписи под документами. Остается надежда только на предание гласности.
Столько людей у меня лечилось, столько влиятельных знакомых! Может, кто-то сможет помочь мне исправить эту ужасную несправедливость. Что мне делать? Я в комнате пятый угол найти не могу.
У меня безвыходная ситуация. Я по сути дела совершенно один. И стыдно же – сам, получается, все это устроил. Близкие меня предали, единомышленники отвернулись. Палач мой – моя родная внучка. Я доктор медицины, я нуждаюсь в том, чтобы лечить людей.
Верните меня на место! Вы же гробите меня – создателя и основателя знаменитого санатория. Я же теряю себя! Возрастом стали попрекать – 87 мне! Да в 94 года делают операции на открытом сердце. Дело не в количестве лет, а в профессионализме. Я изобрел метод блокады, который вернул к жизни множество людей, и Элину этому обучил, столько больных нуждается в этом лечении, а я сижу взаперти. Как заложник…
P.S. Press.lv готов выслушать и вторую точку зрения. Надеемся, хотя бы диалог в прессе поможет наладить взаимопонимание между сторонами в этой сложной ситуации.
Елена СЛЮСАРЕВА
Фото автора
