Видео
В мире
Получить доступ можно только по личному приглашению, деятели гламурных промыслов начали добавлять слово «клабхаузолог» на свои визитные карточки. Все это тем более удивительно, что для стороннего взгляда сервис выглядит очень и очень просто: в нем люди разговаривают с людьми.
Радио, но не радио
«Клабхаус — это «Эхо Москвы» здорового человека», — пишут пользователи твиттера. Одновременно в моем приложении полдюжины радио-, теле- и печатных журналистов обсуждают текущие политические новости. Голоса хорошо знакомые, а произносимые ими тексты гораздо более свободные:
за разговором в Клабхаусе не следит государево око, никто не может услышать ничего обидного случайно, а только по собственному выбору.
Поэтому журналисты говорят прямо и откровенно то, что думают, описывают очень простыми и какими-то гораздо более человеческими словами, чем принято на радио, свои ощущения и эмоции по поводу происходящего.
В соседней комнате с той же мерой откровенности и серьезности общаются люди с диаметрально противоположными взглядами. Я тихонько заглядываю то в одну, то в другую комнату — и постепенно понимаю, что те и другие говорят примерно об одном и том же: взгляды и оценки у них могут расходиться, а целостное понимание картины происходящего в России отличается гораздо меньше. Замечаю, что я такой не один: не только слушатели, но и выступающие начинают бродить из комнаты в комнату, разговор становится более сложным, но не перерастает в свару, как, например, в фейсбуке.
Оказалось, когда два человека разговаривают друг с другом в живом, пусть и опосредованном технологией, пространстве, столкновение взглядов делается более продуктивным и менее озлобленным.
Это хорошо заметили слушатели разговора Луизы Владимировны Розовой с Андреем Захаровым: журналист вежливо поинтересовался, не стало ли его расследование причиной каких-то жизненных затруднений? А вероятная дочка Путина в несколько легковесной, но тоже учтивой манере ответила, что все изменилось только к лучшему.
Боюсь, что такое нельзя себе вообразить не только в текстовых социальных сервисах, но даже и на большинстве радиостанций: куда-то не позовут Луизу, куда-то Захарова, где-то не получится разговор… А тут вот почему-то получается.
Подкасты, но не подкасты
«Аркадий, а у вас на этой неделе какие были культурные впечатления?» — спрашивает бывший радиожурналист и создатель сервиса ответов на все вопросы «Яндекс.Q» Тоня Самсонова бывшего зампреда правительства, а ныне председателя фонда «Сколково» Аркадия Дворковича. Дворкович что-то мямлит в своей элегантной манере. «А я вот вам всем, и Аркадию в том числе, — привет, Аркаш! — посоветую отличную выставку в ЦДХ. Там совершенно задавленное Фальком имеется роскошное Кинетическое искусство в России», — подхватывает тему медиаменеджер, романист и поэт Демьян Кудрявцев, прежде чем пожелать всем доброй ночи.
Поразительно, но в философских основаниях технологии Клабхаус — это скорее движение назад относительно общего в индустрии соцсервисов. Начиная с электронной почты и вплоть до многочисленных убийц фейсбука, все двигались к тому, чтобы сохранить каждое событие и позволить бесконечно возвращаться к нему во времени. Когда-то для этого было придумано слово асинхронность: один участник разговора высказывается, а второй волен ответить в любой момент.
Тогда казалось, что, разбросанные по часовым поясам, мы будем лучше обдумывать каждую реплику, и именно эта асинхронность позволит глубже понимать, медленнее отвечать, быть умнее и фильтровать глупости. Практика же показала прямо противоположное: все, что написано, может быть прочитано неправильно, все, что записано для вечности, может быть неправильно услышано, ошибки множатся, обиды копятся.
Клабхаус возвращает слову мимолетность — и вместе с ним безобидность. Слово снова становится словом — а не камнем в чужой огород.
Конференции, но не конференции
«А я вам вот что скажу, — произносит с полным ртом Олег Тиньков, человек, пациент, пельмень и банк. — Россия — это страна возможностей. Жить в Америке, может быть, и хорошо, но если вы хотите реально что-нибудь сделать, если вы хотите менять что-то вокруг себя, если вы мечтаете о достижениях, то надо не уезжать никуда, а возвращаться и идти к нам работать. Я, между прочим, не могу себе директора по продукту в банк нанять на зарплату в миллион долларов в год». «Олег Юрьевич, я вам уже шлю свое резюме!» — быстро реагирует кто-то из слушателей.
Если поглядеть, про что говорят в русскоязычном сегменте Клабхауса, первым бросается в глаза обилие обсуждений околобизнесовых — вот говорят о том, как заработать свой первый миллион долларов, вот придумывают, где взять денег на стартап, вот ежедневная беседа о том, что теперь будет с бесконечно растущим биткоином.
Однако цельность эта обманчива. Стоит только зайти в комнату с ясным и четким названием, как обнаруживаешь, что свободный разговор не совсем укладывается в рамки. У опытных и талантливых модераторов получается соединить темы с новостной повесткой гораздо шире, а сам разговор сделать эмоциональным и честным.
Знакомства, но не знакомства
«Хорошо, — говорит технологический предприниматель, многомиллионный инвестор и детский поэт Эдвард Шендерович, — но может ли так случиться, что человек как трехмерное существо просто воспринимает некоторую ограниченную этой трехмерностью часть Торы, а на самом деле измерений гораздо больше?» Кажется, ошарашенный этой постановкой вопроса, раввин Йосеф Херсонский молчит.
Самое крупное русскоязычное сообщество The Dacha позволяет оповестить примерно о любой теме десятки тысяч слушателей, и хотя русскоязычные комнаты пока редко достигают предела вместимости в пять тысяч человек, но это случается все чаще и чаще. Обсуждают абсолютно все: от модного маникюра до новейших философских теорий, от тонкостей иудаизма до самых отвратительных проколов на свиданиях.
Никакой возможности обменяться записочками тут нет, можно только правильно заполнить графу «биография» и высказываться в интересных тебе сообществах так, чтобы на тебя обращали внимание.
Клуб, но не клуб
Айфон вздрагивает оповещениями: «Тина Канделаки стартовала комнату «Что поправить в «Матч.ТВ», «Александр Мамут впервые зашел в Clubhouse. Не хотите его поприветствовать?», «Slava PTRK и Дмитрий Гутов сейчас в комнате «Искусство должно быть понятно народу?». Тычу пальцем: действительно, главный левый теоретик современного искусства Дмитрий Гутов задвигает что-то паре сотен слушателей. «А вы считаете если куратор написал что-то рядом с картиной, то зритель понял что-нибудь такое, чего в картине не увидел?» — спрашивает художница из Монреаля. «Не просто что-нибудь, а именно то понял, что надо понять. Я, как представитель очень старой традиции, которая тянется еще от Маркса, от Гегеля, считаю, что смысл в искусстве должен быть совершенно определенный, и мы должны противопоставить ясность всему этому постмодернизму!» — восклицает Гутов. Публика восторженно гудит в ответ.
Клабхаус является более всего именно тем, чем и называется: клубом, но не в смысле ночных танцев и напитков, а в том изначальном, который вкладывали в это слово Чацкий и Фамусов, Пушкин и Грибоедов: место, в котором можно встретить кого угодно из тех, кого имеет смысл встречать.
Забавно, что проверкой границ этой терпимости немедленно занялся телепропагандист Владимир Соловьев: стоило ему войти в пространство клуба, как тысячи его участников отреагировали почти мгновенно, сообщив администрации, что не хотят быть с этим человеком в одном клубе.
Человека, который пригласил Соловьева (это фиксируется в личном профиле), исключили из Клабхауса вместе с ним.
Понятно, надежда не очень сильна, но как знать — возможно, эта мягкая, но четкая ответственность за себя и свои дружбы может стать тем снадобьем, что исцелит наш безумно поляризованный мир.
Александр Гаврилов, специально для «Новой».
