Родом из народа

Большую должность занимала скорее моя мама, которая заведовала стоматологическим отделением спецполиклиники и действительно лечила зубы партийным боссам. Мама относилась к обслуживающему персоналу, но благодаря этому у нас была малюсенькая комнатка на Рижском взморье, где мы могли проводить лето. Это, конечно, было приятно.

Коммуналка

– Я родилась в Риге, жила с мамой до 18 лет в коммунальной квартире на улице Карла Маркса, сегодня – Гертрудес.

Помню, что нас были очень колоритные соседи. Она соседка, тетя Мария, была еврейкой. Другими соседями была русская пара – Ольга и ее муж, который слишком много пил, чем вызывал бурю негодования у своей жены.

Как в любой коммунальной квартире, все общие разговоры велись на кухне. Как в анекдотах, собрались вместе русская, еврейская и латышская хозяйки. Я крутилась рядом, мне очень интересны были эти разговоры и разные мнения. И только сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что никогда у нас не говорили о войне.

Муж Ольги был в советской армии. Тетя Мария, очень сильная духом женщина, пережила в Риге немецкую оккупацию. А моя мама Аустра в самом конце войны прятала вместе со своей мамой год в подвале дома двух старших братьев, которых фашисты хотели забрать в свою армию. Если бы их нашли, всех бы расстреляли. Каждый многое пережил в войну, а после войны не прошло еще и двадцати лет, поэтому никто не хотел ворошить прошлое.

С тех пор не ем шоколад

– У нас в доме не было центрального отопления. Зато был подвал, где хранились дрова. Я должна была носить эти дрова на третий этаж. Лампочки в подвале часто перегорали, было очень страшно туда спускаться и тяжело подниматься с поленьями по лестнице. Тогда у меня возникло первое вполне взрослое понимание того, что я не хочу провести так всю жизнь.

– Какой стимул хорошо учиться, чтобы чего-то в жизни достичь! В школьные годы в отличницах ходили?

– Ой, нет. Но я училась в английской спецшколе. Меня мама туда отвела за руку, и я по сей день помню экзамен. Я одна сидела в большой комнате за столом, а напротив больше десятка учительниц. Я робела, но поскольку знала, что мама хочет, чтобы я тут училась, очень постаралась, и меня приняли. От того, что мама занимала какую-то должность, я никогда никаких преимуществ не имела. Ну, кроме того, что пациенты приносили в огромном количестве коробки конфет. С тех пор я не ем шоколад.

– Английская школа все же дает преимущество для старта в жизни?

– Я думаю, что любая школа закладывает самые важные основы в жизни ребенка. Мы же там 11 лет пребываем. В моем детстве школа была очень строгая. Мы все ходили в форме, чтобы быть равными. Шагали строем. Я сейчас думаю, что, может быть, нашим детям этого не хватает. Потому что интернет нас сделал очень разобщенными. Все погружены в компьютеры. Мы не умеем сотрудничать, не умеем кооперироваться. А я вот помню, мы шагали восемь человек в ряд.

Разворачиваясь на параде, первые должны были ступать маленькими шажками, а последние – большими, чтобы строй не ломался. Эти упражнения я вспоминаю с благодарностью, потому что человек не получает самодисциплину от Всевышнего. Он получаешь ее от родителей и в школе. И наши советские школы поддерживали прекрасный уровень образования и воспитания. Я думаю, что скоро в Латвии к этому вернутся. Потому что, чтобы добиться успеха в любой сфере, нужно учиться сотрудничать.

Ленинская стипендиатка

– Школу я окончила со средними результатами. Наверное, отчасти потому, что до 18 лет была очень застенчивой, не могла при аудитории слова сказать громко. Но когда стала учиться на юридическом факультете ЛУ тому, что мне было интересно, стала отличницей, ленинской стипендиаткой. А это означало повышенную стипендию, не 40 рублей, а целых 100.

Мне как-то папа сказал как художник: «Никогда не занимайся тем, что тебе не нравится. В мире есть столько занятий. Выбери себе по душе». С тех пор я так и живу.

Несмотря на то, что училась я на дневном отделении, параллельно я уже с первого курса работала. Когда ты молодая, то хочется то сумочку, то платье, то косметику. Родители мне, конечно, давали кров и стол, но на свои остальные потребности я зарабатывала сама.

Мне нравилась моя работа гидом при «Интуристе». Каждые четвертые сутки надо было дежурить 24 часа – встречать иностранных гостей, организовать носильщиков багажа в аэропорту и на вокзале. И это была самая первая жизненная школа. Если я была вежлива с грузчиками, то они носили эти чемоданы, если нет – я должна была носить их сама.

Как в «Служебном романе»

После окончания университета меня распределили в министерство юстиции, где я участвовала в подготовке законопроектов. Когда я еще училась, преподаватели, трактуя закон, говорили нам: «Законодатель подразумевал….» Мои однокурсники потом смеялись: «Теперь-то мы знаем, что эти законы Иева пишет».

У меня были очень требовательные и очень компетентные боссы, которые внушили, что любая бумага должна «блестеть». Это была отличная школа работы с документами. Но, если честно, для художественной части моей души это было невыносимо скучно. И еще замминистра стоял каждый день на лестнице и проверял, чтобы мы не крали бумагу.

– А вы воровали бумагу?

– Мне трудно сказать, – смеется. – Может быть, заместителю министра было просто скучно? Мне очень нравится фильм «Служебный роман». Там показана классическая организация подобного учреждения. И я, помня наставления отца, ушла с этой работы.

Первая латышская выставка в Западном Берлине

– В советское время надо было после института три года отработать. Нельзя было сразу уйти на веселую работу.

– Я «сбежала» в аспирантуру. После четырех лет обучения там защитила в Москве диссертацию по финансовому праву.

– Почему в Москве?

– По финансовому праву в Латвии не было преподавателей. Но, глядя с высоты сегодняшнего дня, понимаю, что мне очень повезло. Потому что я лучше выучила русский язык. Правда, сейчас мне трудно представить, чтобы я смогла без грамматических ошибок написать 250 страниц текста на русском языке. А тогда в 1985 году я устроилась на работу юристом при видеоцентре, которым руководил будущий премьер-министр Латвии Марис Гайлис. Они вместе с будущим «родителем» легендарного кинофорума «Арсенал» Аугустом Сукутсом создавали видеофильмы. А я занималась авторскими правами. Кстати, я и пошла учиться на юриста потому, что хотела защищать интересы художников.

– А что, их надо было защищать?

– Видите ли, советский строй защищал интеллигенцию в вопросах финансов. В середине восьмидесятых годов много начало меняться с прицелом на свободные экономические отношения. А в западном мире, как мы знаем, художникам гораздо сложнее существовать. Потому что ты должен не только своим талантом доказать, чего ты стоишь, но и уметь себя продать. У наших художников не было навыков себя продавать. И я горжусь, что в 1988 году организовала в Западном Берлине первую на западе коммерческую выставку латышского искусства после долгого перерыва, последовавшего со времени Второй мировой войны. В ней участвовали около двадцати ведущих латышских художников, в числе которых были Джемма Скулме, Майя Табака, Айя Зариня.

Впервые сказала твердо, что я хочу

– В тот момент я уже работала во внешнеторговом объединении «Интерлатвия». Они искали директора для фирмы «Культура», владеющего иностранными языками. А поскольку я впридачу к юридическому образованию говорила на английском, французском, русском и латышском языках, меня пригласили на собеседование.

Мне было 26 лет, и это было в первый раз в жизни, когда я собралась с духом и впервые сказала твердо, чего хочу. Меня хотели принять рядовым сотрудником, а директором поставить старого номенклатурного работника. Я тогда подумала, что буду работать, а он все лавры себе загребать.

Помню, как я явилась в кабинет генерального директора «Интерлатвии» в джинсовом костюме и сабо на высоченной платформе и заявила, что буду либо директором, либо не буду работать вообще. Потом было два дня тишины. А потом мне позвонили и сказали, что меня берут, но не могла бы я на представление меня в ЦК компартии Латвии прийти в более приличной одежде.

– Вот вам и скромница, которая слова боялась молвить. А оказалось, что у вас все-таки бойцовский характер и хватка деловая.

– Я думаю, что сила воли, работоспособность и предприимчивость у меня от моей мамы. Она из Алуксне, где люди очень трудолюбивые и очень упрямые в достижении своих целей. В их семье один брат стал хирургом, другой юристом, сама она – отличным стоматологом.

У меня родители вообще были изумительными. Папа говорил: «Не волнуйся, что у тебя короткие ноги – правильно оденешься, никто не заметит». Мама говорила: «Ты – как яблоко, снаружи красивое, а внутри гнилое». Мама и папа долго прожили, но я не помню ни одного раза, чтобы они меня похвалили. По поводу всех моих достижений они говорили, что это не предел. Я окончила университет с красным дипломом, мне мама сказала: «Ну и что, можно еще лучше». Это держало меня в тонусе, не позволяло расслабляться.

Первые большие деньги

– В качестве директора фирмы «Культура» я организовала довольно много гастролей нашего балета и симфонического оркестра. Когда в начале 90-х «Интерлатвия» распалась, я ждала второго ребенка. Мои коллеги, они же сокурсники, подтолкнули меня на то, чтобы создать собственное дело.

В 91-м году мы зарегистрировали свою фирму под номером 15. На Домской площади сделали маленькую галерею, где продавали картины. Но главное – мы четыре года продюссировали оперы вместе с немецким партнером. Это было в маленьком городке под Франкфуртом, где все лето проводились оперные фестивали, декорации для которых изготавливались в Риге. В этом совместном с немецким партнером проекте мы продюссировали оперы намного дешевле, чем они могли сами сделать в Германии. И на этом зарабатывали.

– То есть, в отличие от многих состоятельных людей, вы можете честно сказать, как заработали свой первый миллион?

– Очень жаль, что у меня не получился миллион, но после четырех лет этой деятельности к 1993 году у меня на счету было 400 000 дойчмарок. Я эти деньги заработала честным трудом.

– В ту пору, если кому-то в Латвии платили 100 долларов в месяц, считалась, что жизнь удалась. У вас она тогда более чем удалась. А в личном плане?

– Моя личная жизнь столь сложная и столь запутанная, что я и сама порой не могу в ней разобраться. Поэтому я на эту тему не очень люблю говорить. Сегодня с высоты своих 56 лет, глядя на свою личную жизнь, я скажу так… У меня трое прекрасных детей, которыми я очень горжусь. У меня прекрасные отношения с моими экс-мужьями. У меня всегда была мечта, что я проживу жизнь с одним мужем и в одной семье. Не удалось. С одной стороны, Бог мне дал много. С другой стороны того, что я хотела в семейной жизни, я не смогла реализовать.

Куда уходит любовь?

– Я думаю, что раньше в нашем советском обществе все было просто. Люди жили вместе из-за того, что партия так говорила, и из-за того, что чисто финансово не могли развестись и разделить квартиру.

Помню, как, когда мне было 18 лет и я еще работала гидом в «Интуристе», один французский турист удивлялся, что мы все свободно обсуждаем зарплаты, но не говорим про отношения и про секс. В западном мире, где демократии и рыночной экономике уже тысячи лет, не говорят о деньгах, вместо этого люди обсуждают отношения. Я думаю, что тогда сказывался недостаток нашего советского образования, и мы просто путали две вещи: любовь и совместную жизнь, в которую надо очень много вкладывать сил с обеих сторон – чтобы пара осталась вместе. Самая прекрасная книга о любви, которую я знаю, написана предпоследним Папой Римским Бенедиктом XVI. Он очень простыми словами объясняет несколько планов слова любовь, и говорится, что романтичная влюбленность, которую мы часто называем любовью, это все-таки не совсем любовь. Название книги на русский язык можно перевести как «Бог есть любовь».

– Думаете, поэтому новые времена вызвали просто эпидемию разводов?

– Я думаю, что это объективный процесс развития общества. Но мы придем к пониманию того, что все-таки семья нужна. Нужна, чтобы дети выросли здоровыми и не нервными. Чтобы они не жили один день у одного родителя, а другой день у другого. Если мы видим, что сегодня в школе большинство детей в классе живет в разведенных семьях, то должны понимать, что это плохо для общества. Об этом надо громко говорить. Мое личное убеждение, что гармоничная семья – это идеальная среда, где ребенок растет от рождения до 18 лет.

– Ваши дети росли в такой семье?

– Первая дочка у меня родилась в 84 году, сын – в 90-м году, а младший сын – в 2005 году. К счастью, у моих троих детей один папа – Янис Ласманис. Несмотря на то, что мы 12 лет назад расстались (а любое расставание, это тяжело, никто меня никогда не убедит в том, что развод – это легко и хорошо), я его обожаю. Как я шучу: с тех пор, как мы не живем вместе, отношения у нас становятся с каждым днем все лучше.

– Получается, что причиной расставания стала совместная жизнь?

– Есть вещи, где не надо быть слишком близко. Если смотреть на лицо в нашем возрасте слишком близко к зеркалу, то морщины видны. А я шучу, что за столом мужчины моего возраста без очков не видят моих морщин. Остается только моя харизма и личность.

Взлет и «обновление платежеспособности»

– В 94-м году я закрыла свое концертное агентство, потому что поняла: когда я везу на гастроли минимум сто человек, открываю двери и громко кричу, это портит мою женственность. Организация концертов – это не самый здоровый образ жизни: ты идешь спать в два часа ночи, и у тебя нет ни одного выходного. Я просто в один день все закрыла и приехала в Латвию.

– С 400 тысячами на счету можно было просто жить-поживать…

– Эту историю все знают. Мой визажист Байба Евдокимова в тот момент потеряла работу, потому что закрыли ее салон. Она пришла ко мне. На то время я была не особенно заинтересована косметикой. Но она уговорила меня открыть один салон красоты, где акцент был бы сделан на косметических процедурах. Бизнес развивался, появилась сеть салонов и магазинов Kolonna... Скажу, как есть: на сегодня я уже семь лет живу другой жизнью и больше не очень интересуюсь прошлым.

– А правда, что ваше имя значилось в верхних строчках рейтинга самых богатых женщин Латвии?

– В рейтингах указывается стоимость твоих активов, за которые ты отвечаешь. Конечно, я добросовестно работала и развивала холдинг… Но не секрет, что в 2008 году, когда банк Parex объявил банкротство, на счету нашего холдинга заморозили 3,9 миллиона. Для того, чтобы спасти предприятие, у меня не было другого выхода, кроме как объявить личную неплатежеспособность. Хотя мне больше нравится называть этот процесс «обновлением платежеспособности». За четыре года я продала все, что мне принадлежало в Латвии, рассчиталась с кредиторами. Но в 2008 году столько людей пострадало, что я оказалась просто одной из них. Банкиры Всемирного банка нам всем советовали ехать в эмиграцию и искать новую работу.

– Вы последовали их совету?

- Да. Я уехала в 2011 году в Мюнхен. Мне же надо было как-то зарабатывать деньги, на что-то жить.

– А в Латвии нельзя было зарабатывать?

– Будем объективны, я думаю, что мне в Латвии было бы очень трудно найти рабочее место. Поскольку я специалист в своей отрасли, в Германии я стала работать на косметической фабрике, и мне довольно быстро доверили руководство этой фабрикой.

Любовь выскочила из-за угла

– Иева, а вы уезжали в никуда или уже вышли замуж?

– Я к тому моменту уже была замужем за немцем Юргеном Релингером, и он, конечно, помог мне найти рабочее место. Когда мы познакомились, он был директором по маркетингу очень крупного мясокомбината с оборотом в 150 миллионов евро.

– Что надо иметь женщине, кроме внешности, чтобы найти человека столь высокого уровня? Вращаться в этом кругу?

– Мы испытываем иллюзии насчет немецкого общества. Германия после Второй мировой войны развивалась очень замкнуто. Нам трудно представить эмоциональное напряжение немцев, которое они испытывали после Второй мировой. Немецкие знакомые рассказывали мне, как приехали со школьной экскурсией в Англию и там их называли фашистами. Я думаю, что они заново стали гордиться своей страной только в семидесятые годы. Хочу сказать с полной ответственностью, что Германия сегодня самая демократичная страна в мире. В немецком обществе сегодня все решают только твои способности, только твоя работа. И в нем вы почти не увидите расслоения. Это очень четко видно по налогам. Подоходный налог на зарплату до 2000 евро в месяц очень символический. Большие налоги начинаются с оклада в 3 500. И реально выходит, что работник фабрики и директор получают на руки почти одни и те же деньги. Кстати, можете написать – если кто-то хочет найти немецкого мужа, знайте, что в Германии очень популярно знакомиться в Фейсбуке. И еще там много сайтов знакомств. Немцы ими пользуются. Они считают, что если ты одна и хочешь знакомиться, то нельзя сидеть и ждать принца на белом коне.

– А вы как познакомились с будущим мужем?

– Знаете, судьба, наверное, меня все время дразнит. Есть в «Мастере и Маргарите» такая фраза, что любовь…

– «… выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих».

– У меня всегда так и было. Любовь выскакивала в самые неожиданные и неподходящие моменты. Тогда я приехала в Мюнхен в командировку на один день. И меня пригласили на одну бизнес-встречу. Я села в ресторане напротив господина Релингера, увидела его и полюбила с первого взгляда.

– А он?

– Он потом предложил меня отвезти в аэропорт. По дороге у меня сжималось сердце. Я была разведена, он тоже рассказал, что уже восемь лет в разводе, однако я понимала, что у него не может не быть подруг. Но оказывается, у него в это время была постоянная подруга с именем Ева. Я так никогда не делала, но тут, получается, что я отбила у этой женщины жениха. Я потом придумала марку косметики Eva Rolinger (я еще ее не начала производить, это моя следующая мечта), в честь этой женщины, так как чувствую свою вину.

Хочу вернуться

– С Юргеном мы прожили вместе восемь лет, но на сегодня развелись.

– Почему?

- Опять же не судьба. Я все-таки хотела бы провести остаток жизни в Латвии, поэтому семь лет всячески стараюсь найти способы тут жить и тут работать. А немцу, который ездит на «Астон Мартин», думаю, трудно привыкнуть к жизни в Латвии.

– Вы возглавили Ассоциацию латвийских производителей косметики. Это шаг к исполнению планов?

– Конечно. Я полагаюсь на судьбу, которая мне иногда подбрасывает хорошие возможности. Латвийские производители хотят попасть на европейский рынок, куда очень сложно зайти. А у меня есть мой немецкий опыт.

Когда наши молодые предприниматели Лотте Тиссенкопфа-Илтнере и Улдис Илтнерс (Madara Cosmetics), Анджейс Стенцлавс (Kinetics), Рита Cтражинска (Bio2You), Янис Берзиньш (Stenders) с присущей им энергией и увлеченностью доказали, что в Латвии можно производить хорошую косметику, и пригласили меня руководить ассоциацией, я была очень горда и с радостью этот вызов приняла.

Общий оборот этих предприятий составляет около 20 миллионов евро, и на фоне таких флагманов химической промышленности, как Grindeх и Olainfarm, они пока малыши. Но мы хотим показать, что производство косметики – это отдельная отрасль латвийского народного хозяйства. Эта отрасль обладает прекрасным экспортным потенциалом, поскольку уже сегодня 70% товаров, которые мы производим, экспортируются. В ассоциацию входят предприятия с высокой репутацией. Недавно обнародован «Топ репутаций предприятий», и все они занимают в этом топе очень высокие места.

– Неужели в принципе возможно тягаться с мировыми гигантами косметической промышленности?

– У нас есть две причины, по которым это возможно. Первая – традиции Dzintars. Это был флагман косметической промышленности Советского Союза. Предприятие имело огромный рынок, больше, чем рынок той же Франции. И эти традиции в отрасли косметики и химии очень много значат.

– Ну, так это Dzintars. Господин Герчиков не вошел в вашу ассоциацию.

– Вы знаете, за эти годы многие бывшие работники Dzintars перешли работать в другие места. И почти в каждом из наших предприятий есть кто-то, кто работал на Dzintars.

Второй, не менее важный, чем традиции, фактор – после распада СССР многие медики перешли в косметологи. Поэтому качество услуг наших специалистов-косметологов действительно одно из самых высоких в Европе. Это уже все понимают. И то, что мы – маленькая страна, тоже огромное преимущество. В Латвии фабрики могут уже в период испытаний дать попробовать свои продукты нашим косметологам. А так как в Латвии развивается медицинский и косметический туризм, это еще и возможность заявить о себе на международном уровне.

– Вы руководите ассоциацией из Мюнхена или планируете переехать сюда?

– Перелет Мюнхен-Рига занимает два часа. Для меня это почти то же самое, что в Германии доехать до фабрики, где я работаю. Мой рабочий день там начинается в шесть утра. Я еду 160 километров на машине в одну сторону, а после восьми часов работ на фабрике я еду столько же обратно. В Латвию я хочу вернуться по другой причине. Наша природа, наш воздух, наша чистая озерная вода – это все обеспечивает человеку лучшее качество жизни.

– Но ведь из Латвии люди уезжают. В тот же Мюнхен. А вы говорите, здесь лучше. Вы верите в будущее Латвии?

– Мы здесь привыкли видеть все в мрачных тонах. Но если посмотреть на ситуацию издали, то картина совсем иная. Есть пословица «Не все то золото, что блестит». Но Латвия, мне кажется, как раз такое золото, что и блестит.