Видео
В мире
— Значит, властям Латвии удалось–таки по отношению к тебе оторваться по полной. С подобным нравом властей я сталкивался и в былые времена. А именно — послушная мразь им милее и ближе думающего гражданина. При этом я не думаю, что ты идеал, и некоторые наши общие поющие знакомые отнюдь не считают тебя идеалом, но в этой твоей чуть ли не десятилетней эпопее, в этой твоей драме я далеко не на стороне власти. Что ты сам думаешь об этих годах судов, политической ссылки, тюрем?
— Тридцать лет назад, в 1988 году, я тоже уже активно участвовал в мероприятиях Атмоды. А вот сейчас случайно нашел, что тогда на митинге 14 июня сказал Анатолий Горбунов: "Я считаю недопустимым превращение сталинизма в такие формы, которые подвергали бы угрозе свободу и дух каждого отдельного человека". Тридцать лет спустя я с большим сожалением должен констатировать, что сказанное им тогда все еще актуально. Я это прочувствовал на своей шкуре. Фактически это сталинское мышление сохранилось и в законодательстве, и в действиях власти современной Латвии.
— Задумывался ли ты над тем, кому выгодна подобная "наследственность"?
— Я не знаю, утвердились ли латвийские власти по отношению ко мне в полной мере, но этого было достаточно, чтобы испортить жизнь. А вот тут у меня, видишь, имеется выдержка из Уголовного кодекса РСФР (редакция 1926 года), где сказано: "Преступления государственные.
2. Особо опасные для Союза ССР преступления против порядка управления 59. Массовые беспорядки, сопровождающиеся погромами, разрушением железнодорожных путей или иных средств сообщения и связи, убийствами, поджогами и другими подобными действиями, влекут за собой:
а) в отношении организаторов и руководителей массовых беспорядков, а равно всех участников,
совершивших указанные выше преступления или оказавших вооруженное сопротивление власти, — лишение свободы на срок не ниже двух лет с конфискацией всего или части имущества, с повышением при особо отягчающих обстоятельствах, вплоть до высшей меры социальной защиты — расстрела с конфискацией имущества…"
Вот тут впервые появляется статья о массовых беспорядках. Она придумана, чтобы можно было судить за так называемую коллективную вину. А не за то, что сотворил конкретный человек. Нечто похожее записано и в статье 74 Уголовного кодекса ЛССР (редакция 1961 года, перевод — В. А.):
"Организация массовых беспорядков, связанных с погромами, поджогами и другими подобными действиями, а также прямое содействие участникам этих беспорядков в совершении упомянутых преступлений или их вооруженное сопротивление органам власти карается лишением свободы сроком от 2 до 15 лет".
И с этими законами прекрасно вяжется, например, статья 225 имевшего силу в 2009 году Уголовного закона Латвийской Республики (перевод — В. А.): "(1) Организация массовых беспорядков, если они связаны с погромами, разрушениями, поджогами, уничтожением имущества или насилием против личности либо сопротивлением представителям власти, карается лишением свободы сроком от 3 до 12 лет.
(2) Активное участие в массовых беспорядках, если оно связано с указанными в первой части этой статьи действиями и их последствиями, карается лишением свободы сроком от 8 до 15 лет".
Особенно несуразно это репрессирование, согласно сталинской статье, смотрится на фоне пафоса 100–летия Латвии. Что это за страна? Что это за независимость? И от кого эта независимость?
Да, можно выйти из колхоза, но невозможно вытащить колхоз из себя. Да, можно отдалиться от сталинизма, но представляется, что невозможно вынуть сталинизм из себя. К сожалению, такое произошло с нашей Отчизной…
— А как ты оцениваешь отношение системы к себе? Скажем, судебной системы?
— Предназначение судебной системы — это ведь достаточно свободная и творческая интерпретация в интересах общества и личности, а не самой системы как таковой. Самое главное, чем должен руководствоваться суд, — это цель, которой общество данным законом хочет достичь, а не сухое системное дробление.
А в моем случае суд, к сожалению, поступил как раз наоборот, можно сказать — шиворот–навыворот. Иными словами — самовоспроизводство системы, но не на благо общества. Конечно, эти проблемы власти возникают не только в судах, но и на других уровнях, в том числе и законодательных. Реальным разработчикам законов, юристам Минюста, присущ "теоретизм".
Они не понимают, что в жизни многое происходит иначе, чем кажется из кабинета. Плюс небрежная деятельность Сейма — лишь некоторые из голосующих действительно владеют темой. А также практика "отшивания" людей почти во всех инстанциях. Это значит, что учреждения ориентированы не на людей, а на обеспечение собственного комфорта. А также недоступность Суда Сатверсме.
Сейчас написать запрос, который он примет, сложно даже профессионалу, не говоря уже о простых людях. В правовом государстве должно быть как раз наоборот: даже в случае малейшей индикации, касающейся нарушения наших основных прав, Суд Сатверсме должен обратиться к решению этого вопроса.
Кроме того, суды высших инстанций в Латвии прикрывают, а не исправляют брак и ошибки судов низших инстанций. Система полагает, что человек станет целовать ей ручки. И разве госучреждения в принципе — начиная хотя бы со Службы госдоходов и заканчивая хотя бы той же Пробационной службой — должны быть репрессивными или все–таки консультативными и поддерживающими людей институтами?
— Как, по–твоему, Латвия — правовое государство?
— Сейчас, к сожалению, нет! Латвия — страна судебного произвола с отдельными признаками правоотношений. В правовой по сути стране важен справедливый исход. А в Латвии же для значительной части судей важнее корпоративные интересы — значит, личная карьера и солидарность с коллегами. На декоративном уровне потребляется показная атрибутика права. Однако это отнюдь не приводит к правовым и справедливым решениям.
— А как Латвию сделать правовым государством?
— Я бы хотел, чтобы в Латвии над системой был введен гражданский контроль. Поэтому в судах, в том числе и чтобы осадить "мафию юристов", должен быть создан институт судебных присяжных. В полном объеме — с комиссиями, которые обладали бы правом признать осужденных невиновными, как это практикуется в России и США. Плюс следует расширить доступность юридической помощи обществу и обеспечить полноценную доступность Суда Сатверсме.
Кроме того, в Латвии следует создать институцию высшего надзора или нечто подобное совету старейшин, в котором уважаемые обществом специалисты имели бы право отменять решения суда и направлять их на пересмотр, если бы стало очевидно, что эти решения приняты несправедливо.
Тюремное заключение, на мой взгляд, следует применять лишь в двух случаях: если человек опасен для общества; если ущерб, нанесенный обществу или личности, больше, чем ущерб от заключения.
— А как мы сами — граждане, народ — в подобных случаях должны себя вести?
— Конечно, власть — это зеркало общества. От этого никуда не денешься. Те судьи… А между прочим, знаешь ли ты, что в Латвии наибольший удельный вес судей–женщин среди стран Евросоюза? У нас очень матриархальная страна. Конечно, и эти судьи–женщины живут в этом обществе, посещают магазины, беседуют с подругами… В какой–то мере они отображают данное общество. Но я все же убежден, что надо во что–то верить. Не так ли? Мы заслужили власть получше, а то, что имеем сейчас, — историческое недоразумение, а не закономерность.
Как это изменить, я сейчас не знаю. Представители системы держатся за власть зубами и ногтями, это их пропитание… Однако необходимо искать другие подходы. И в конце концов что–то получится.
— Ты вспомнил 1988 год. А я вот знаю, что многие латыши с издевкой относятся к нашей тогдашней "революции" и к "республике 4 мая".
— Да, но в конце 80–х они надеялись на что–то другое, а получили не то…
— Для меня это не оправдание ни себя, ни их. Получается, мы надеялись на чудо, на то, что кто–то нам что–то даст, а не на то, что мы всего добьемся своими силами. Не так ли?
— Возможно, они и хотели чудес. Но, может быть, они все–таки хотели чего–то реального, к чему мы сознательно так и не пошли.
— На уровне политики — возможно. Но мы же сами эту политику признаем и продолжаем признавать. Для меня свидетельство тому — хотя бы результаты выборов 13–го Сейма.
— Но каким образом общество может эти результаты не утверждать? Каковы механизмы? Они ограниченны. Они не действуют в полную силу. В Латвии они настолько обрезаны, что работают лишь в очень экстремальных формах. У меня нет оснований считать, что выборы у нас не демократичные. Не думаю, что результатами выборов как–то манипулируют.
Но все–таки система столь долго и нарочно "усовершенствовалась" таким образом, чтобы минимизировать эти возможности непризнания — пятипроцентный барьер. Плюс практическая невозможность проведения народных референдумов и т. д.
— Но это как раз и есть свидетельство нашего гражданского качества. Ты тут наезжаешь на власть, а я хочу, чтобы ты оценил также и общество. Кто же в демократической стране определяет его достоинство, если не оно само? Между прочим, весьма значительная часть этого общества признала действия власти в отношении тебя вполне адекватными…
— Я считаю, что в моем случае интеллигенция все же подключилась. Писали ведь Раймонду Вейонису, собирали подписи. Многие годы ничего подобного не было. Однако мой случай восстановил традицию, когда интеллигенция обращается к власти. И хоть это обращение не имело положительного результата, интеллигенция все же реагировала.
Значит, нельзя утверждать, что ничего нет. Да, интеллигенция, может быть, проявляет себя маргинально, но это потому, что власть ее игнорирует. А не потому, что интеллигенции нет. Да, интеллигенция пассивна и, как говорит отец, привыкла к тому, что к власти надо относиться вежливо… Почему так, что же изменилось? На данный момент интеллигенция питается с рук власти. И потому боится, что, написав какую–то резкую статью, может не получить средства для своего будущего проекта.
События 13 января 2009 года в Риге
Латвия — страна судебного произвола с отдельными признаками правоотношений. В правовой по сути стране важен справедливый исход. А в Латвии же для значительной части судей важнее корпоративные интересы — значит, личная карьера и солидарность с коллегами
Виктор АВОТИНЬШ
