Видео
В мире
Это день рождения, все веселые и красивые, еда вкусная, шампанское приличное. А та дама — она будто ведет светскую беседу, ну, такой маленький разговор «ни о чем». Она даже не понимает, что за 20 секунд почти испортила всем настроение, и что здесь и сейчас люди не готовы цитировать свой и чужой фейсбук, где сплошь боль, ярость, страдания.
«Как дела, старик?» — «Да плохо, старик, совсем плохо». Так общались в СССР. Советские люди считались самыми мрачными. Это была наша фишка — суровое лицо и звериная серьезность.
Но с тех пор прошло уж двадцать шесть лет, появились сервелаты и устрицы, появился немецкий зект и испанская кава, пятилетние визы, португальский портвейн, антикварная мебель из Бельгии, интернет, социальные сети, помойки для разных там отходов.
Жизнь изменилось, а мы все те же — нервные, перевозбужденные, тревожные, грустные.
Я про своих ровесников, которым плюс-минус сорок, которые в 1991-м были молодыми и прелестными, а теперь вдруг превратились в вечно ноющих, истерящих, всем недовольных людей, благодаря которым фейсбук открывать страшно — обязательно узнаешь, как плохо жить.
«Я не фанатка власти, я вижу зло, меня тоже многое возмущает, но...» — такая присказка к любому положительному мнению (о чем угодно). Так говорит одна моя знакомая вот прямо сейчас, так всегда говорю я — как бы извиняясь за то, что мне где-то что-то понравилось. Понравилась Москва после реставрации (и плитки), понравились велосипедные дорожки, понравился вайфай в метро. Да что угодно — хоть котлеты в ресторане.
Нельзя, чтобы нравилось. Про понравилось надо шепотом, интимно, в узком близком кругу.
Метель за окном нравится? Видимо, мне лично Путин платит, чтобы я тут вся такая на позитиве. Любишь русские фермерские продукты? Ну, точно шлюха Пескова.
Тех, кому 30, все эти стенания уже замучили. Они даже в фейсбук редко ходят — потому что невыносимо. Им нравятся «старшие товарищи», они не включают ценз по возрасту, но они уже просто смеются над тем, какие они все озлобленные. Эти, которым 30, живут в том же мире, по тем же улицам ходят, но у них другое восприятие жизни — они, видимо, не так ее боятся. Может, и вообще не боятся.
Они делали все то же самое, что и мы: ездили в Европу, отдыхали в Таиланде, заказывали вещи по интернету, ходили на митинги, много спали в утомительно длинном феврале. Но они не унылые. Не тревожные. Они получают от жизни удовольствие.
Мы — поколение людей с ярко выраженным симптомом агедонизма, с постоянным ощущением, что надо готовиться к худшему, и с бесконечной фрустрацией. Мы все ждем, что будет лучше, и не хотим знать, что хорошо может быть сейчас. Прямо тут.
Просекко с карри вурст, в Берлине +17 в начале марта, солнце яркое и теплое, все разомлели, забыли о пространстве и времени. И только мой русский друг бубнит: «Кровавый режим, плитка, Крым, ватники». Хочется двинуть его бутылкой по голове — он, гадина, все портит. Я ухожу, я не могу. Мне солнце и просекко прямо сейчас дороже борьбы за счастливое будущее (которое у друга, кстати, уже наступило: он живет в Италии, у него отличная работа и старинный дом с камином).
Гражданскому негодованию — время, потехе — ну хотя бы часа полтора. Каким бы странным ни был мир, надо уметь наслаждаться жизнью, иначе все пойдет прахом, иначе не заметишь, как сам превратишься в чудовище, от которого все побегут врассыпную. Нельзя быть свиньей, которая только и ищет грязь.
Вот честно, нас не только одни несправедливости окружают. Прямо сейчас за окном идет пушистый снег, скоро длинные каникулы, во время которых многие уедут куда-нибудь в Доминикану, несмотря на кризис рубля и прочие финансовые неприятности, в магазинах полным-полно сыра и всякой красивой одежды, на которую уже начались скидки, и до 25 декабря — сплошные вечеринки, и есть новая помада, и метро работает идеально (к черту машину — да здравствует игристое!), и пирожные из «Хлеба насущного» очень вкусные, и в доме — центральное отопление! Все очень хорошо.
Когда мне было три года, умер дедушка, и бабушка осталась одна. Пенсия была крошечная, бабушка сдала комнату в своей прекрасной квартире на Чистых Прудах и стала жить коммуной с семьей из Одессы. Это ничуть ее не изменило. Я не слышала от нее ни одной жалобы. Потому что жаловаться она, кажется, не умела. Она веселилась, пела, шила, играла на пианино, ходила на вечеринки, наряжалась (в то, что осталось от прежней богатой жизни). Какой бы ни была жизнь, моя бабушка всегда была жизнерадостной.
Это был ее главный принцип и главный талант. Она бы сильно удивилась, если бы ей сказали, что хорошее настроение и удовольствия каким-то образом связаны с деньгами и условиями. Или с государственным строем (а тогда, во-первых, еще был СССР, а во-вторых, во времена сталинских репрессий дедушка был большим начальником, и уж они точно знали, что такое настоящий страх, когда просыпаешься от любого шума и ждешь, что за тобой пришли).
Мораль в том, что в любых условиях люди должны (и могут) быть счастливыми. Если ты бесконечно страдаешь, не Путин или Распутин в этом виноват. Это с тобой что-то не так. И уж точно не стоит выдавать это за общественную позицию.
Жизнью надо наслаждаться, какой бы она ни была, и только в этом смысл, и только для этого мы просыпаемся.
Мы очень счастливые люди, вокруг которых нет войны и геноцида, есть антибиотики и лоукосты, интернета полно, в ресторанах появились дешевые омары — и все это очень важно, этим нельзя пренебрегать, это должно делать нас удовлетворенными и восхищенными. Мы проживаем один из лучших этапов цивилизации — так давайте уже делать это весело, запомним это, получим от этого кайф.
Забудьте все, что знали, начните день с розового шампанского (пофиг, что на работу), расслабьтесь, войдите в новогодний режим — и не выходите из него никогда. Праздник всегда будет с нами — если мы захотим.
Сноб.ru
