Видео
В мире
У Александра Адабашьяна много амплуа: актер, режиссер, сценарист... Но сам он считает себя в первую очередь художником. Мало кто знает, что в этом качестве он ставил оперы в знаменитой Мариинке и "Ла Скала". А в кино попал совершенно случайно...
На книжной выставке в Риге Александр Артемович представил книгу «Жили-были мы, или Хрустальный ключ» -- замечательную сказку для детей. Но мы поговорили с гостем нашего города не о сказках, а о жизни и фильмах.
-- Александр Артемович, у вас столько талантов и кинопрофессий: актер, режиссер, сценарист, художник... Какую из них вы считаете основной?
-- Насчет собственных талантов у меня нет никаких иллюзий. Засыпая, я не думаю, как бы мне лечь, чтобы не придавить какую-то грань таланта.
Я не считаю себя режиссером, потому что снял всего пару фильмов. Артистом тоже себя не считаю, так как никогда не играл в театре, просто случайно снялся в некотором количестве картин. Сценариев -- да, написал много. Немало поработал как художник, это, наверное, и есть главное...
В тандеме с Михалковым
-- Работа кинохудожника незаметна для зрителя. В чем она заключается?
-- Со стороны кажется, что художник на картине ничего не делает, ну, может быть, титры пишет. Но именно он выбирает натуру, место съемок. А это адская работа!
Когда снимались «Отцы и дети», нужно было найти три имения: Кирсановку, Базаровку и имение Одинцовой. А в пределах Московской области все либо в диком состоянии, либо музеи, где нельзя снимать. В результате одно имение снимали в музее Тютчева под Брянском. В Спасское-Лутовиново, имение Тургенева, нас только на экскурсию пустили: упаси боже что-нибудь тронуть, сплошные подлинники! Но там был флигель, где нам разрешили делать все, что хотим. А вот Базаровку пришлось строить с нуля: собирали по деревням старые дома...
-- Вы много работали с Никитой Михалковым. Откуда берет начало ваша дружба?
-- Со школы. С тех пор так и идем по жизни. В детстве у нас была компания: я, Михалков, Володя Грамматиков, Иван Дыховичный... В кино бегали, на футбол. Но только я и Никита четко понимали, чего хотим от взрослой жизни. Пока все наши сверстники метались, решая, кем быть, я точно знал, что стану художником, и поступил в Строгановку. А Никита поступил в "Щуку", потом во ВГИК, потому что хотел снимать кино.
На первую же свою курсовую работу -- «Спокойный день в конце войны» -- он позвал меня в качестве художника-декоратора. С этой случайной работы все и началось...
Сценарий от кутюр
-- После этого у вас с Никитой Сергеевичем было много совместных картин: «Свой среди чужих», «Раба любви», «Пять вечеров», «Неоконченная пьеса для механического пианино», «Несколько дней из жизни Обломова»... Какой фильм самый любимый?
-- Каждый фильм -- это большой кусок жизни. Я до сих пор не могу смотреть картины, над которыми работал, как зритель. Для меня это семейный альбом. На второй-третьей минуте я ловлю себя на том, что не смотрю, а вспоминаю: кто где стоял на съемках, что было до дубля, а что потом. Например, в «Рабе любви» есть сцена, во время которой -- я это точно знаю -- в Москве в больнице умерла моя первая жена.
Поэтому оценивать по качеству свои фильмы не могу. Скажу одно: все картины были сняты с удовольствием, за них не стыдно...
-- Помимо Михалкова вы как сценарист работали и с другими маститыми, но не столь хорошо знакомыми вам режиссерами. Было легче или труднее?
-- С Никитой было проще. Сначала мы разрабатывали конструкцию, потом расписывали ее подробнее. Встречались, обсуждали. Я хвалил свое замечательное и ругал его никудышное или наоборот.
Если говорить языком моды, то театральная пьеса -- это прет-а-порте, а сценарий фильма -- это от кутюр. Он с самого начала шьется по фигуре. Под режиссера. Но ситуации бывают разные. Ты заканчиваешь сценарий, отдаешь его, и тут выясняется, что у режиссера очень талантливая жена, потому что ходит в кружок макраме и знает, как надо снимать кино. Поэтому приходится держать ухо востро: быть в кинопроизводстве с самого начала и не выпускать сценарий из рук...
Булгаков без мистики
-- Вы сыграли Берлиоза в «Мастере и Маргарите». Роман пронизан мистикой, вашему герою отрезают голову... Вы сразу согласились на эту роль?
-- Согласился сразу. А голову мне отрезали очень быстро, так что снимался я недолго. Никаких мистических событий на съемках не произошло. Почти все, кто снимался в фильме, живы-здоровы, а кто не жив и не здоров, то по причинам весьма далеким от чертовщины.
Мы с Бортко (режиссер фильма. -- Авт.) шутили: может, запустить какую-нибудь сверхъестественную историю? Например, придумать таинственное исчезновение артиста, а потом его не менее загадочное появление. И пусть он при этом удивляется: «Как? Меня не было месяц? На моих часах прошло только две минуты!» Но в пиар-кампании картина не нуждалась. Достаточно было названия романа и имени автора...
-- Вы верующий человек?
-- Я отслужил в армии, а в окопах атеистов не бывает. Не могу сказать, что я фанат веры, но в церковь хожу. Исповедуюсь, причащаюсь, иногда соблюдаю посты. Православная культура -- это российская культура, в которой, увы, никогда не обходится без перекосов...
-- Что вы имеете в виду?
-- В советское время на Пасху устраивались воскресники, чтобы отвлечь народ от церкви. Но несмотря на запрет религиозных праздников, советская интеллигенция все равно их отмечала. Все красили яйца, пекли куличи.
В Москве был один деятель культуры, у которого дома на Пасху собирались разные правительственные дамы. Им говорили: «Он молится, ждите», -- и они сидели, ждали. Одна вдохновенная дама так расчувствовалась, что во время застолья подняла тост: «Выпьем за здоровье Бога!»
А когда веру перестали запрещать, она перестала быть в тренде. Сегодня быть атеистом эпатажнее, чем ходить в церковь. Берлиоз в наше время был бы востребован. Он рассказывал бы, как занимался религией, как помогал Мастеру, и был бы умеренно религиозным атеистом...
Миссия России
-- Как вы оцениваете то, что происходит в современном искусстве?
-- В конце жизни Феллини сказал: «Это не мое кино кончается, а мой зритель уходит». Не могу представить, что сегодня можно собрать полный зал на "Восемь с половиной" или "Сладкую жизнь". Нынче во все виды человеческой деятельности -- от производства косметики до создания художественных произведений -- введен только один критерий: если это продается, то это хорошо.
В свое время Диккенс писал: «Миссия Америки -- опошлить Вселенную». Сегодня эта миссия благополучно выполнена...
-- А в чем заключается миссия России?
-- Вероятно, в духовности. Я был во многих странах и видел: у всех существует мифологизация своего прошлого. Итальянцы считают себя практически героями в борьбе с фашизмом. Подумаешь, был какой-то Муссолини! Французы почитают Бонапарта, который по сути был Гитлером-лайт, и обожествляют чудовищ Робеспьера и Дантона, по сравнению с которыми наши революционеры -- дети малые.
Все красят свое прошлое в розовые цвета. А в России все иначе! Мы честно рассказываем и о злодеяниях Сталина, и о том, что на войне всякое бывало. Признаемся, каемся, расковыриваем раны...
-- Нужна ли такая честность?
-- Нужна. Приглаживание истории портит людей в духовном смысле: искажает национальный дух и представления о национально-генетической памяти. Уверен, любое переписывание истории еще аукнется стране и людям, которые это делают. В какой-то момент это сработает против них...
Рижские воспоминания
-- В Латвии сегодня тоже активно переписывают историю. Времена СССР выставляются как абсолютное зло, Россия преподносится как враг. Люди, которые думают иначе, заносятся в черные списки. Кстати, в них включен Дмитрий Певцов -- исполнитель роли в вашем новом фильме «Жили-были мы». Что вы думаете по этому поводу?
-- Все это не от ума. Давайте вспомним: что инкриминировалось Советскому Союзу? Отсутствие свободы слова. Теперь свобода слова есть, но противоположное мнение по-прежнему наказуемо.
Это нечестная игра, в которой две правды. Получается, что Певцов вообще должен молчать, если его точка зрения не совпадает с тем, что от него хотят услышать. К счастью, я помню Латвию другой -- без идеологических гребенок и черных списков. У меня с ней многое связано...
-- Расскажите!
-- В детстве я приезжал в Ригу к дяде, который жил на улице Маза Пилс в Старом городе. Помню старый дом, высокие потолки, крутые лестницы. Я помогал дяде таскать дрова из подвала, и мы топили печку. В этом же дворе у меня был друг-одногодок Айвар. Мы с ним гуляли, изучали улицы, безобразничали.
Здесь я получил одно из самых ярких, почти сюрреалистических впечатлений детства. В начале 1950-х в Риге был большой магазин -- вероятно, распределитель, -- где собирались страшные толпы народа. Один раз мы с дядей тоже туда пошли, и я увидел карлика. Взрослого мужчину, который почему-то изображал из себя ребенка. Ему никто не верил, все смеялись... Эта чудовищная сцена потом еще долго жила в моей голове...
-- Когда стали постарше, тоже приезжали в Ригу?
-- Да, на практику, будучи студентом Строгановки. Ходил по улицам, делал наброски, общался с ребятами из вашей академии художеств.
Позже, попав в кино, приезжал на съемки фильма Жени Гинзбурга «Рецепт ее молодости», в котором был автором сценария. В главной роли снималась Людмила Гурченко. К сожалению, с Женей у них отношения не заладились -- у Люси вообще были сложные отношения с режиссерами. Я приехал как раз в тот самый момент, когда конфликт цвел махровым цветом. Но у нас подобралась развеселая компания: Сережа Шакуров, Саша Абдулов, и поскольку мы к конфликту отношения не имели, то проводили время в свое удовольствие...
-- Знаменитую фразу «Овсянка, сэр!» вы тоже произнесли в Риге?
-- Нет. Несмотря на то, что львиная доля «Приключений Шерлока Холмса» происходила на фоне Старой Риги, эта сцена снималась в Таллине...
Сказки, внуки и волшебство
-- На книжной выставке в Риге вы представили детскую книгу «Жили-были мы», по которой сняли одноименный фильм. О мальчике Теме, который нашел в чулане волшебный сундук и получил возможность отправиться в прошлое своей семьи. А вы хотели бы оказаться в другом веке?
-- Издалека посмотреть с фотоаппаратом не отказался бы -- и быстро назад!
-- У вас шестеро внуков. Как вы их воспитываете?
-- Их воспитывают мои дочери. В этом процессе у меня даже не совещательный, а наблюдательный голос. Внуки намного приятнее, чем дети: нет ответственности. Если что -- иди к маме!
У старшей дочери пятеро детей, она дает им правильное религиозное воспитание. Каждое воскресенье мои внуки ходят в храм, соблюдают посты, и это не подается как нечто невероятное. Они занимаются музыкой, играют в футбол, одна из внучек помешана на лошадях... Но есть базовые ценности.
А младшая моя дочка буддистка. Ее даже приглашали в Ригу, когда к вам приезжал Далай-лама. От него она привезла мне эту ленточку на руку. (Показывает.) Сейчас она с сыном в Таиланде. Так что воспитание этого внука идет в основном через фото по WhatsApp...
-- Многие ваши коллеги прибрели в Латвии недвижимость в качестве запасного аэродрома. А вы?
-- Запасного аэродрома у меня нет. На него садятся, когда не дотягивают до основного или если по ходу полета случается поломка. Ни того, ни другого со мной не происходило и, надеюсь, не произойдет...
случай на съёмках
Искусство и жертва
-- На съемках фильмов часто случаются забавные истории. Какая вам особенно запомнилась?
-- Очень смешная история произошла на картине «Сибириада». Ее снимали в сибирской деревне, которая стояла в кедровой роще невероятной красоты. Добирались мы туда так: из гостиницы ехали до пристани, а оттуда еще минут сорок плыли катером до места съемок. На всякий случай брали с собой помимо актеров групповку из добровольцев: вдруг по ходу кого-то понадобится подснять.
И вот однажды мы увидели на пристани интеллигентного молодого человека с портфелем, длинной шевелюрой и бородой. Он оказался кандидатом наук, безумно увлеченным литературой. Его не интересовал гонорар за съемку, он хотел побеседовать с Кончаловским по поводу неких семантических совпадений и причин конфликта между Гончаровым и Тургеневым.
Приплыли, побеседовали об искусстве и начали снимать сцену, как буровики сходят с баржи. По сценарию в этот момент у персонажа, которого исполнял Никита Михалков, ребята вышибают из-под ног доску, и он плюхается в воду. А время нетеплое -- осень. Никита падать в воду не хотел, так как имелась договоренность о дублере, которая не была соблюдена, и отказался выполнять трюк.
У Кончаловского возникла идея: а что, если поручить роль дублера интеллигенту? Уговорили с легкостью. Одна беда -- наш друг не был ни капли похож на Никиту. «Вам нужно чуть-чуть подстричься», -- предложил оператор. «Иди к парикмахеру вместе с ним, -- сказал мне Андрон. -- Поговори про семантику, как-то отвлеки, чтобы он себя в зеркале не видел». Сижу. Заговариваю зубы, рассуждаю об изящном. Отбиваю все попытки заглянуть в зеркало, чтобы товарищ не видел, что его стригут под полубокс.
Когда со стрижкой было покончено, Андрон сказал: «У Никиты нет бороды. Вам нужно еще чуть-чуть побриться, а заодно покраситься». Мужику стало уже не до семантики. Но куда денешься? Бороду сбрили, краску подобрали, но как-то неудачно: волосы получились ярко-морковного цвета. Пришлось надеть кепочку.
Наконец, начали съемки. Интеллигент летит в холодную воду, вылезает на берег. И тут к нему подходит Руслан Микаберидзе (один из актеров. -- Авт.) с бутербродом и большим стаканом водки: «Тебе надо выпить. Простудишься!» И так трижды: дубль -- стакан, дубль -- стакан.
После третьего дубля несчастного повели переодеваться. Мы занялись своими делами. А когда зашли на катер, чтобы ехать домой, то увидели там на полу полуголого, в хлам пьяного человека с ярко-морковной головой. Вот чем кончаются поездки на съемки и разговоры о семантике!
Елена СМЕХОВА
