Видео
В мире
Первая попытка создать армию из пленных польских солдат и офицеров, оставшихся после расстрелов 1940 года, окончилась скандалом. Польское правительство в изгнании и генерал Андерс отказались воевать на советском фронте. Войско отправилось через Иран к британцам.
В Москве знали о настроениях поляков, которые недолюбливали и коммунистов, и русских, а русских коммунистов — особенно. Однако катастрофа 41-го не должна была повториться. Западную границу требовалось вынести как можно дальше на запад, и потому самостоятельность Польши была недопустима.
Независимое польское государство со 146% гарантией было бы враждебным СССР. Так что требовалось создать лояльную Москве Польшу. Вот только хоть сколько-нибудь лояльных ей поляков почти не существовало в природе, в отличие от чехов и словаков.
Десятки тысяч советских поляков расстреляли в 37-38 годах в ходе «польской операции» НКВД. В том числе — основную часть верхушки польской компартии, которую заодно ликвидировали как организацию.
Десятки тысяч выживших были брошены в лагеря, сосланы, потеряли близких, и к советскому государству испытывали… сложные чувства.
С сотнями тысяч поляков, депортированных в Сибирь и Казахстан после западного похода РККА с бывших Кресов Всходных, всё было тоже плохо. Их лишили прав, бросили в эшелоны и поселили «среди нигде».
До депортации это были люди националистических взглядов: тому способствовала жизнь у восточной границы, среди недовольных свирепой полонизацией белорусов и украинцев.
Ещё были пленные, не угодившие в катынскую мясорубку и не попавшие в армию Андерса.
Теперь из этих людей, у которых не было причин любить СССР и Сталина, требовалось создать армию, которая стала бы сражаться плечом к плечу с РККА и нести на своих штыках просоветский режим в Польшу. Теоретически это было невозможно — но «нет таких крепостей, которые не взяли бы большевики».
Искусство компромиссов: создание армии Берлинга
После ухода Андерса Сталин в начале 1943 года сформировал «Союз польских патриотов» — главным образом из коммунистов, которым посчастливилось во время большого террора оказаться вне СССР. «Союз» инициировал создание новой польской армии — идейно выдержанной и строго просоветской. Насколько это возможно.
Для начала решили организовать пехотную дивизию. Писательница и страстная сталинистка Ванда Василевская предложила назвать её в честь короля Ягайло — победителя тевтонцев при Грюнвальде. Именовать почти советскую дивизию в честь короля, реакционного феодала и угнетателя народных масс было сомнительным решением. Она получила имя Тадеуша Костюшко: революционера прогрессивных взглядов. А для личного состава — приятная «фига в кармане», ибо воевал он с «московитами».
Ну какой там карман. Можно подумать, сами московиты были кретины и не знали, с кем же это воевал Костюшко. Скорее уж «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы нацистов убивало».
Армию возглавил Зигмунд Берлинг, спасшийся от Катыни активным сотрудничеством с НКВД. Он не поехал к англичанам — и вытянул счастливый билет. Подполковник получил генеральские звёзды, к ним — командование дивизией, а затем и целой армией. Берлинг не скрывал, что хотел бы сделать Польшу собственной военной диктатурой, и из-за этого конфликтовал с «Союзом польских патриотов» — но других кадров у товарища Сталина не было.
Зигмунт Берлинг
Под знамёна дивизии в Селецкие военные лагеря под Рязанью стали стекаться добровольцы — в основном из депортированных в Сибирь и Казахстан. Ни симпатий к СССР, ни иллюзий почти никто не питал. Однако поход на запад был шансом вернуться на родину из ссылки и выкинуть из неё «новых тевтонцев». Да и условия в армии были лучше, чем тяжёлый труд спецпоселенцев в сибирской и казахстанской глуши.
Плюс здесь «все были свои». Можно было говорить на своём языке и не слишком скрывать свои взгляды. Ради создания «ручной» польской армии Советы были готовы закрывать глаза на антисоветские воззрения личного состава — даже в среде «офицером по политической части». «Замполитка» Джевецкая писала в дневнике, не предназначенном для публикации: «Я пришла по своей воле, чтобы не ждать голодной пайки и говорить по-польски».
В дивизию допустили даже шокировавших советских людей капелланов с регулярными католическими богослужениями — хотя католицизм в СССР категорически не приветствовался.
Бойцы дивизии имени Тадеуша Костюшко на молитве
Помимо трёх пехотных полков в дивизии появился отдельный батальон. Почти весь его личный состав состоял из женщин. Как это случилось?
Рождение батальона имени Эмилии Плятер
Отношение поляков середины ХХ века к вооружённым женщинам было сложным. С одной стороны, традиции консервативной католической страны предписывали «традиционные гендерные роли». С другой — поколения поляков и полек росли на образах отважных воительниц: воспетой Мицкевичем Эмилии Плятер, Баси Езёрковской со страниц Сенкевича.
Когда на руинах Первой мировой Польша вернула независимость и попыталась заодно восстановить «исторические границы», многие тысячи полек взялись за оружие и встали плечом к плечу с мужчинами. Они служили даже в кавалерии и военной разведке, в том числе на офицерских должностях. Не было женщин только в немногочисленных и элитных танковых войсках и авиации.
Представления милитаризованной межвоенной Польши напоминали Хайнлайна: гражданин республики должен быть солдатом. К началу следующей войны почти миллион полек прошли военную подготовку в парамилитарных организациях. С началом оккупации они включились в борьбу. Их привычка к дисциплине, физическая форма, знание полевой медицины, умение обращаться с оружием и системами связи оказались сильнейшим подспорьем в подпольной борьбе Армии Крайовой.
Нацисты подозревали каждого поляка-мужчину, но долго и упорно не желали видеть угрозы в женщинах, особенно в модной одежде.
В составе АК возникли женские диверсионные группы и отряды киллеров, устранявшие гестаповцев и предателей. Множество полек с хорошей военной подготовкой приняли участие и в Варшавском восстании.
Участники Варшавского восстания
Ванда Василевская предложила следовать этой традиции и в дивизии имени Костюшко. К тому же в РККА уже существовали женские части, и это вполне соответствовало и советскому, и польскому духу. Берлинг поначалу был категорически против. Максимум, на что он соглашался — заменить часть мужчин на небоевых должностях, как в армиях союзников.
Однако обнаружилось, что прибывающие в Сельце из Сибири и Казахстана польки массово желают «не тарелки мыть», а непременно взять в руки оружие и идти с ним освобождать свою страну. Первые оказались под Рязанью, приехав вместе с семьями. Затем появились и «одиночки». Многие приехали, узнав о формировании дивизии из газет — хотя о женском батальоне в статьях не писали. Некоторых целенаправленно мобилизовали в местах массового проживания «спецпоселенцев». Большинство отнеслись к этому с энтузиазмом: как к шансу вырваться из Сибири, вернуться в Польшу, да ещё и пострелять в немцев.
Третьего июня 1943 года официально появился отдельный женский батальон. Он получил имя Эмилии Плятер — девушки из древнего немецкого рода, возглавившей повстанцев на северо-востоке современной Литвы в 1831 году и одержавшей несколько побед над русскими отрядами.
Выбор образа был почти неизбежен — в польской и литовской истории Эмилия занимает место «своей Жанны д’Арк».
Бойцы батальона незамедлительно получили прозвище «плятеровки».
Личный состав насчитывал около 700 женщин, почти все — от 17 до 25 лет. Часть были физически крепкими и закалёнными суровой сибирской работой, часть приходилось откармливать после хронического недоедания и истощения в «спецпоселениях».
Батальон состоял из отборной роты автоматчиц (или «фузилёрок» — по традициям старой польской армии), к которой позже добавилась ещё одна. А также двух стрелковых рот и тяжёлой пулемётной роты с «максимами»; взводов связи, разведки, противотанкового, медицинского и прочего полагающегося.
Как «плохой скаутский лагерь» стал лучшим батальоном дивизии
Поначалу в батальоне царил фантастический бардак.
В его рядах состояло множество барышень, которые не успели пройти военную подготовку в силу того, что на момент депортации им было по 14 лет. Воевать они хотели, но об армии, дисциплине и оружии имели самое смутное представление. Замполитка Джевецкая мрачно комментировала в дневнике: «Кончился казахстанский маразм, начался бабский».
Лучше всего дело обстояло с внешним видом батальона. На присяге дивизии 15 июня «плятеровки» выглядели, «будто разом собрались идти под венец». Хотя длинные волосы всем обстригли — для более подобающего военным облика.
Всё остальное было плохо.
Джевецкая писала, что девушки были испуганы, не понимали происходящее, и оттого «роптали и вели себя неискренне».
Первый командир, поручик Соболевский, пытался исправить это гуманизмом, прощать слёзы и ошибки, вести себя по-отечески. Он заслужил симпатии подчинённых — но в организации боевой части не слишком преуспел. Батальон стал напоминать «плохой скаутский лагерь», и даже должности назывались «по-харцеровски».
На его место поставили более жёсткого поручика Маца. Тот закрутил гайки и навёл орднунг с дисциплиной, «удерживая себя, чтобы не реагировать на бардак как в нормальном подразделении». На фоне доброго Соболевского Мац, по общему мнению, был «кошмаром», но именно он превратил батальон из «скаутского лагеря» в боевую единицу.
Восемь взводов поначалу возглавили советские лейтенантки, выпускницы Рязанского офицерского училища. В дивизии вообще был страшный дефицит польских унтер-офицерских и особенно офицерских кадров: к моменту присяги заняты были только 37 процентов офицерских должностей. Ничего удивительного — тысячи пленных офицеров были расстреляны в Катыни и других местах, а большинство уцелевших ушли с Андерсом. В качестве временной меры использовали офицеров и сержантов РККА, частью из советских поляков, но это не устраивало обе стороны.
При батальоне организовали унтер-офицерские курсы, а 54 солдатки отправились учиться на офицеров в Рязанское училище вместе с 450 сослуживцами мужского пола. Часть из них не вернулись в батальон, а в званиях подпоручиков и поручиков заняли командные должности в других частях. Мужчины-подчинённые поначалу воспринимали это с недоумением и негативом, однако командирки в боях доказали право на погоны.
Мац стал готовить батальон по нормативам обычного «мужского» подразделения. Вскоре стало ясно, что многие солдатки «не тянут» таких нагрузок. Их стали переводить на небоевые должности в штабах, тыловых частях и подразделениях связи дивизии, затем корпуса и армии. На их место приходили новые претендентки. Часть их тоже не выдерживали и отсеивались — но получали нужные военные навыки и привычки.
К моменту выдвижения к фронту оказалось, что «хозяйство Маца» сумело стать «единственным полностью организованным и обученным военным подразделением» дивизии. Сроки подготовки остальных сорвало желание «Союза польских патриотов» торжественно отправить дивизию на фронт 1 сентября — то есть в годовщину нападения Германии на Польшу. Ранее принятый план выходил на сомнительную для поляков дату входа РККА в Кресы Всходные. Ну а поручик Мац и его подчинённые очень старались и успели раньше.
На фронте
Ввод дивизии в бой всё равно задержался. Командование Западного фронта во избежание ненужных потерь и достижения единообразия запустило её переобучение по новейшим стандартам РККА. На освоение новых премудростей ушли недели.
Наконец дивизию включили в 33-ю армию. Она должна была наступать на укрепления немецкого Восточного вала под Горками к юго-востоку от Орши, через раскисшую от дождей долину реки Мереи. У армии почти не было численного превосходства над хорошо окопавшимся и оснащённым противником. Его и не планировали — смыслом операции было отвлечь немцев от главного удара 10-й гвардейской армии на Оршу к северу от Днепра.
Польскую дивизию поставили в центре — на передовой готовящегося наступления. В ударе принимали участие почти все её боевые подразделения — включая роту автоматчиц.
Узнав о появлении поляков, немцы развернули пропаганду: стали играть над полем будущей битвы мазурку Домбровского и призывать на польском языке дезертировать, убивая евреев и коммунистов. Эффекта это не возымело.
Ленино: первые потери
Утром 12 октября, после артподготовки и благословления капелланов, польские пехотные цепи в полный рост, удивляя советских коллег, пошли на немецкие позиции. Они прорвались и заняли первую линию вражеских траншей. Два отделения автоматчиц из батальона Эмилии Плятер выделили для охраны штабов 1-го и 2-го полков. Взвод автоматчиц охранял штаб дивизии. «Плятеровки» занимались и конвоированием пленных — пары автоматчиц уводили в тыл группы по десять немцев.
Затем начались упорные бои за занятие назначенных сёл и высот. Немцы контратаковали. Большие потери полякам нанесли массированные удары «штук». Советской авиации и действовавшим там же французам из «Нормандии-Неман» не удалось надёжно прикрыть наступление. Автоматчицы у штабных землянок тоже попали под бомбовые удары. Тогда же батальон понёс первую потерю: автоматчица Анёля Кживонь сопровождала грузовик с ранеными, в нём же везли важные тактические карты. Колонна угодила под налёт, машина вспыхнула. Анёля бросилась в огонь спасать раненых и карты. Посмертно её удостоили звания Героя Советского Союза и креста Virtuti Militari.
Раскисшая долина реки мешала доставке на передовую боеприпасов, эвакуации раненых и проходу танков. Поляки пытались продолжить атаки ночью, но без особого успеха. В темноте немецкий отряд, укомплектованный фольксдойче из Польши, воспользовался знанием языка и пробрался в польский тыл. Он ударил по штабу дивизии. 1-й взвод автоматчиц принял бой и отразил нападение, потеряв умершими от ран шестерых. Бойцы других рот батальона помогали медикам, многие из которых погибли под бомбами и при эвакуации раненых.
Берлинг считал, что явная неудача наступления и стягивание немцами подкреплений должна была вести к остановке и изменению планов.
Иначе всё, чего достигнет дивизия — увеличения и без того высоких потерь.
Командарм-33 Гордов потребовал продолжения атак по тому же плану. Склонность советских командиров к многократным атакам по одному шаблону отмечалась ещё в Испании. Она вела к тяжёлым потерям и редко помогала прогрызть оборону пристрелявшегося врага, но продолжала считаться нормой. Артподготовка на второй день предполагалась в пять раз меньшей.
Берлинг посчитал Гордова «мерзавцем, дураком или сумасшедшим», однако подчинился.
Польская дивизия продолжила удары, сумела продвинуться и взять Ползухи — но потери за два дня достигли трети личного состава и процентно превысили число погибших и раненых поляков в битве при Монте-Кассино, считающейся «мясорубкой» для армии Андерса.
Берлинг остановил атаки и приказал перейти к обороне на занятых позициях, за что имел тяжёлый разговор с Гордовым. Ночью поляков отвели с фронта, их место заняла советская 164-я дивизия. Кто принял это решение, неясно до сих пор. Кто-то говорит о раздражении «польской трусостью» командарма-33, кто-то указывает на просьбу Ванды Василевской лично Сталину.
От Орши до Варшавы
В Москве число погибших и раненых сочли «нормальным», а политический и пропагандистский эффект — великолепным. Сталин использовал первый бой дивизии и её потери, чтобы показать Рузвельту и Черчиллю «решимость польского народа» поддерживать Союз польских патриотов и СССР.
Бойцов дивизии наградили польскими и советскими орденами и медалями, включая шестнадцать Virtuti Militari. Троих посмертно удостоили звания Героя Советского Союза: Анёлю Кживонь, капитана Владислава Высоцкого, первым ворвавшегося в немецкие окопы и погибшего, ведя свой батальон в штыки на вторую линию; и капитана Юлиуша Хибнера, который в критический момент с тяжёлыми ранениями повёл батальон в бой взамен погибшего командира. Правда, Хибнер оказался лишь раненым, после чего дослужился до генерал-майора, в том числе в спецслужбе KBW, — а затем ещё и стал физиком‑ядерщиком.
Поток добровольцев в дивизию с боями и движением на запад неуклонно рос. Поляки стремились вернуться на родину и освободить её. Москве нужна была мощная «своя» польская армия, чтобы иметь веские козыри в критически важном для безопасности СССР вопросе о послевоенной Польше.
На смену дивизии пришёл корпус, он вырос в армию, к которой по мере освобождения страны прибавилась вторая.
А вот женский батальон имени Эмилии Плятер больше не оказывался на передовой — кроме эпизода на подходе к восставшей Варшаве в августе 44-го, признанного неудачным. Потери среди женщин-военных были сочтены нежелательными. Зато дисциплинированные и внимательные солдатки оказались идеальными для гарнизонной и караульной службы.
Желающие сражаться непременно на передовой росли в званиях и переходили офицерами, унтерами или профильными специалистами в «обычные» мужские части. Некоторые радистки перешли в элитную воздушно-десантную штурмовую бригаду, где выполняли задачи в ДРГ за линией фронта. Немало бывших «плятеровок» в званиях хорунжих и подпоручиков на передовой командовали взводами: пехотными, пулемётными, миномётными.
Рос и статус батальона. Из дивизионного он перешёл в корпусное подчинение, затем — армейское. А с 14 марта 1945 года находился в прямом подчинении польского генштаба. Он прошёл военными дорогами от Орши к Житомиру и Луцку. При пересечении границы многие целовали землю. Дальше их дорога шла в Люблин, Седльце и, наконец, в Варшаву — в октябре 1944 года. Там они и остались при генштабе.
К тому времени в Войске польском уже служили многие тысячи женщин. К концу войны батальон имени Эмилии Плятер составлял лишь пять процентов их общего числа: от стрелковых рот и артдивизионов до военно-политического аппарата.
Время и война меняли отношение бойцов армии Берлинга к СССР, коммунизму и русским. Исторические обиды и личные трагедии отступали в прошлое на фоне боевого братства и войны с нацистами — общим жестоким врагом, считавшим оба народа «недочеловеками». После войны ветераны армии Берлинга, в том числе «плятеровки», стали одним из главных оплотов социализма и власти просоветской Польской народной республики.
После войны многие «плятеровки» поселились на новых западных землях Польши в деревне Залипе Дольне — бывшей Нидерлинде в Силезии, а ныне на стыке Польши, Германии и Чехии. С 1962 года деревню и всю гмину переименовали в Плятерувка.
По мотивам их адаптации к мирной жизни в 1969 году сняли кинокомедию «Девичий заговор». Сюжет не имел ничего общего с реальностью, но фильм был популярен. Сценаристкой выступила уже упомянутая язвительная замполитка Джевецкая. При ПНР она издала идеологически выдержанные мемуары «С Оки мы шли», а после падения Восточного блока вышли и её гораздо менее политкорректные дневники.
Тогда же на волне освобождения от режима ПНР и возможности говорить о том, о чём раньше требовалось молчать, на ветеранов армии Берлинга как на «пособников большевиков и сторонников режима» хлынул вал критики — частью справедливой, частью откровенного вранья.
Не обошла эта доля и «плятеровок». В некоторых «срывающих покров» публикациях их именовали «плятеранками», по аналогии с «маркитантками», и называли военно-полевым борделем для берлинговских генералов и полковников.
Справедливо это не больше, чем аналогичные обвинения в адрес советских «ночных ведьм» из 46-го авиаполка. Тщательно изучив источники и документы, в 2001 году варшавский суд приговорил главного пропагандиста этой версии Генрика Пекуча к двум годам тюрьмы за клевету.
И совершенно правильно сделал.
Алексей Костенков, warhead.ru
