Сон в летнюю ночь

Как Рига отмечала 450–летие Уильяма Шекспира и куталась в нежные цветки орхидей. Легкое дыхание лета — какое оно? Рижане вошли в это лето драмами Уильяма ШЕКСПИРА в театре Дайлес и невероятной красоты орхидеями в Музее природы. Драмы привез лондонский театр. Орхидеи, эти экзотические цветки, привезли, конечно, из дальних южных стран. И все это было так легко и светло… "Почему во время самого страшного экономического кризиса в Америке снимались легкие и радостные фильмы?" — спросил недавно в своей передаче Владимир ПОЗНЕР режиссера Алексея УЧИТЕЛЯ. Действительно, это очень интересный вопрос: почему во время войны люди предпочитают видеть на экранах легкие фильмы ни о чем? И я сама заметила, что в последнее время, когда начались события на юго–востоке Украины, я стала предпочитать картинам о войне очень легкие и веселые фильмы… Впрочем, сложная военная тема — тема жизни и смерти, тема выбора между добром и злом — сквозила и в тех культурных событиях, которые переживали рижане в эти дни. Начнем с великого ШЕКСПИРА. Несколько дней Рига вспоминала драматурга, о героях которого Иоганн Вольфганг ГЕТЕ сказал: "Великое деяние, возложенное на душу, которой деяние это не под силу… Прекрасное, чистое, благородное, высоконравственное существо, лишенное силы чувства, делающей героя, гибнет под бременем, которого нельзя ни снести, ни сбросить". Это о Гамлете, конечно, — о таком, каким мы увидели его на сцене театра Дайлес в исполнении лондонской труппы Shakespeare’s Globe. Но это и о каждом человеке, пожалуй. Ведь никто не знает о себе до конца: а если бы он оказался в сложных, военных обстоятельствах, смог бы он проявить мужество? В том или ином случае стал бы он на сторону добра или зла? Рижане, которые приходили на шекспировские драмы в последние майские дни или гуляли с детьми на базарчике шекспировских времен в Калнциемском квартале, — они ведь в главном, в устройстве человеческой души, мало чем отличались от англичан елизаветинских времен. И тогда, в XVI веке, люди переживали войны и убийства одних другими. И переживали тяжело. И благороднейший Томас МОР мечтал о более счастливом устройстве мира для людей, где все будут равны… и оставлял в этой утопии место для рабов… Теперь об орхидеях. Сколько нежности и хрупкости бытия было разлито на этой выставке в Музее природы! Тонкий, ранимый, трудно выращиваемый в домашних условиях цветок — орхидея. Она не терпит неволи, она, подобно лианам, кружится по стволам деревьев где–нибудь в Новой Гвинее или Уругвае. Она многое переносит — кроме полярных холодов и снежных горных вершин. Но в неволе — задыхается. И когда человек пытается поставить ее на землю, показать всю красоту своих цветков, — очень часто погибает. Но цветок — неволен, иногда с ним играют, как с игрушкой. Как судьба играет с душой человека. Выставка орхидей окутала меня не только нежным ароматом и неожиданными красками — от нежно–белых до яростно–желтых; здесь оказались куклы. Винтажные куклы, которые были грустны и прекрасны, и так же нежны, как орхидеи, и длинные их платья и старинные бусы снова и снова возвращали все к той же елизаветинской эпохе времен Шекспира. Великий драматург никогда не был на войне. Он босоногим юнцом с котомкой за плечами пришел пешком в Лондон из Стрэдфорда и стал актером. И начал писать… Но тема войны и мира, права жить и права убивать, волновала его. Современное поколение находит в "Гамлете" центральным знаменитый вечный вопрос "Быть или не быть?" Но на самом деле, когда Шекспир выпустил эту пьесу на сцену, его современники считывали совсем другие смыслы. Главный смысл был в том, что Гамлет медлит, не спешит убивать: он до последнего не уверен, что за дух приходит к нему и от лица отца требует отомстить. Злой это дух или добрый? И следует ли послушаться его и убить? Вот в чем трагедия — в этом именно вопросе. Убить или не убить? И до конца он остается не разрешенным, потому что Гамлет после убийства признает, что жить дальше не заслужил. Нежность орхидеи, занесенный клинок Гамлета, слезы родственников убитых на юго–востоке Украины… Все смешалось сейчас в этом жарком июньском воздухе. И остается надеяться, что каждый убивающий еще остановится на секунду и задаст себе вопрос: добрый дух им движет или злой? Что те, кто так легко нарушил равновесие чуждого им и мало знакомого славянского мира, остановятся и спросят себя: а зачем же мы весь этот ужас подняли? И вернут все назад, к равновесию. К красоте и нежности этого мира — такого хрупкого, как самые хрупкие орхидеи… А там, Бог даст, и это хрупкое равновесие упрочится. Я не видела его на выставке, но, говорят, есть особый вид орхидей. Орхидея тигриная. Grammatophyllum speciosum. Она вырастает вверх на три метра, и каждый ее пестрый цветок — размером в 10 сантиметров. В этом цветке — уже не хрупкость, а сила и уверенный покой. Бог даст, пройдет какое–то время — и такой покой вернется в этот хрупкий, взорванный войной мир… Ника ПЕРСИКОВА.