Рижский театр Рощиной–Инсаровой

"Камерный театр" Рощиной–Инсаровой, равно как и студия, просуществовал два сезона. Актриса оставляет берега Даугавы. Расставаясь с театральной Ригой, она дала свой прощальный вечер в Национальном театре. "Снова и снова открывался занавес, и долго не расходилась публика, стоя приветствуя свою любимую актрису", — писала пресса тех дней. В 1925 году Рощина–Инсарова вернулась в Париж, где при материальной поддержке князя Юсупова давала спектакли в театре "Альбер". В 1926 году отмечалось 25–летие ее сценической деятельности. Звезду сцены приветствовали Куприн, Бунин, Бальмонт, Тэффи, Зайцев, Немирович–Данченко. В приветственном слове Мережковский назвал ее "одной из наших самых тонких и пленительных артисток". В 1927 году в Париже Рощина–Инсарова вновь пытается создать театр, но затея провалилась. Удалось дать лишь пять спектаклей. Антрепренер из нее оказался никакой. В 1928 году актриса разошлась с мужем. В 1933–м переезжает в парижский пригород Булонь–Бийянкур. На жизнь зарабатывает участием в литературно–художественных вечерах, концертах, сборных спектаклях, дает уроки актерского мастерства. Среди ее учениц — будущие известные французские актрисы Ани Вернье и Лиля Кедрова. Играет на французском в театре Жоржа и Людмилы Питоевых. Ставит собственные спектакли по пьесам Немировича–Данченко,Тэффи, Островского. Рощина–Инсарова играла до 1949 года. А последний раз вышла на сцену в 1957–м, на вечере памяти Тэффи. В том же году актриса переехала в Кормей–ан–Паризи — пригород Парижа, в русский дом для престарелых. Рощина–Инсарова прожила долгую жизнь — умерла 28 марта 1970 года, в возрасте 86 лет. Похоронена она на знаменитом русском кладбище Сент–Женевьев–де–Буа. В 1960–е актриса несколько раз выступала с воспоминаниями для радио "Свобода". В них — рассказ об актерской карьере, о страшных днях Гражданской войны в России, когда жизнь висела на волоске. Вот фрагмент из них. "… мне дали локомотив и поезд, чтобы в нейтральную зону проехать… Это был очень страшный переезд, потому что, когда мы стояли ночью, в Сочельник, слышны были расстрелы, крики, грабили вагоны другого поезда, солдаты пьяные. Одним словом, очень было страшно. И потом ко мне в вагон набились все, которые ехали под фальшивыми паспортами офицеры, все просили взять их. Я, кого могла, забрала. Стояли плечом к плечу. И все купе были забиты — и женщины, и дети. И вот вдруг пришел второй раз комендант проверить. Мне прибежали и сказали, что в комендантской все пьяным–пьяно, а потом сказали: "Пойдем проверим как следует эту даму". И вот началась проверка. Но тут я старалась не дать коменданту время опомниться, какие–то глупости его расспрашивала, что–то говорила. Одним словом, проверка прошла благополучно. Я до сих пор думаю, что он все–таки был какой–то свой человек, потому что иначе не могло быть, не было ни одного человека под своей фамилией, все фальшивые, кроме нескольких актеров и моих. Ушел. Потом моя belle–mere (свекровь) выходит. Стоим, темнота, расстрелы, крики, неуверенность, что будет дальше. Пришли, проверили, а потом вдруг вытащат из вагона. Моя belle–mere, которая была очень крепкая старуха, мужественная, вышла и говорит: "Катя, ты энергичнее, по–моему, ты все можешь, сделай, чтобы мы поехали. Устрой, я больше не могу". Я послала 15–летнего мальчика попросить сюда коменданта. Что я ему скажу, я еще не знала. Это меня бог надоумил. Знаете, в такие минуты является. Он вошел, я говорю: